Наши нервы посылают вестников от одного человека к другому, от самого угнетённого к самому властному. Наша кожа обволакивает ваши стены и бережёт вас от холода и жары. Наши кости приводят вас в движение и спасают вас от растворения в бездействии. Наши кишки растворяют ваши излишки и удаляют из вашего мира навсегда. Глава 13 Пустышка Именно в тот день, когда я решил хорошенько позавтракать, мне отключили пищепровод. Я пощёлкал тумблерами и покрутил ручки кухонного раздатчика в глупой надежде, что это всего лишь мелкая неполадка. Никаких признаков жизни, несмотря на то, что до конца подписки на питание ещё несколько шестериц. Внутри, где-то рядом с пустым желудком зашевелилась неуместная паника. В доме нет ни крошки еды. Да и откуда ей взяться? Незачем делать запасы, когда пища доступна по нажатию кнопки. – Бомануар, включи свет! – раздражённо сказал я. – К сожалению, я не могу этого сделать. – Что? Почему? – Все коммуникации и жилищно-коммунальные системы дома отключены. Причина мне неизвестна. – Отлично. Просто отличное начало дня. – Приношу глубочайшие извинения, господин Кавиани, – монотонный голос робо-консьержа в этот раз прозвучал с удивительной искренностью. – Ты ни в чём не виноват, не расстраивайся. Я со вздохом покрутил вентиль крана, после чего сердито стукнул себя костяшкой пальца по лбу – конечно же, воды тоже нет. Можно не чистить зубы, можно позавтракать в министерской столовой, но вот пить очень хотелось. Запасов воды в доме тоже не водилось. Стоило только подумать об этом, как горло начало саднить от сухости. Внезапно в голове всплыло неожиданное осознание: – Кхм, Бомануар, а почему ты сам всё ещё работаешь? – Не знаю, господин Кавиани. Наверное, по воле Машин Любви и Благодати. – Конечно, конечно, всё и вся по их воле, как обычно… – Вы бы хотели, чтобы я отключился? Почему-то этот невинный вопрос заставил меня замереть на месте. Хочу ли я, чтобы Бомануар отключился? Теперь, после того, как он спросил об этом, подобная мысль казалась ужасной – словно я требую от него умереть. – Не говори глупости! Без тебя будет очень скучно. Всё, я пошёл в Министерство, а ты сиди дома и никуда не уходи. – Вам известно, что я не способен… Я выскочил за дверь квартиры и захлопнул её за собой, обрывая очередную порцию нечеловеческой занудности. На улице развернулся ленивый и неторопливый хаос работы Департамента Заботы и Защиты. Длинная череда чёрных катафалков выстроилась у тротуара. Кланки неторопливо заводили граждан в один из фургонов, придерживая их под руки, – трудно разглядеть порожек кузова, когда на голове у тебя плотный мешок. На гранитной плитке у дома ровным рядом лежали тела, накрытые плёнкой. Этим мешки на голову уже без надобности. Одной загадкой меньше. Причина отсутствия еды в моём доме обнаружена. Я покрутился на месте, пытаясь решить, стоит ли вернуться в свою квартиру, но один из кланков отнял у меня причину для сомнений, преградив дорогу. Я пихнул ему в руки идентификат – отсутствие завтрака не располагало к ритуалам вежливости. – Господин Кавиани… – кланк торопливо вернул документ после проверки и обозначил поклон микроскопическим смещением туловища от вертикали. – Желаете проверить ситуацию лично? – Что? Нет, – с недоумением ответил я. – Почему и зачем? Я простой чиновник Министерства Демографии. – То, что происходит… – он повёл дубинкой вокруг, – …это и есть демография, разве нет? Из-под белой маски раздалось шипение, отдалённо напоминающее смех. Мне едва удалось сдержать отвращение: – Я просто хочу пройти к Министерству, вот и всё. – Да, конечно… Не смеем задерживать. Ваша безопасность – наш приоритет, господин Кавиани. – Безопасность? – Небольшой рейд на Непротивление. Эта мерзость проникла везде и всюду, они могут оказаться совсем рядом… Но мы защитим Вас. Лежащие у стены, едва прикрытые чёрной плёнкой тела выглядели совершенно обычными и совсем не опасными. Простые люди, жители этого самого дома. Моего дома. Много, их слишком много. Желудок скрутился узлом. Я торопливо кивнул кланку и зашагал мимо длинной очереди из машин, опустив голову. Проклятая шеренга всё не кончалась, словно назло собираясь сопровождать меня до самой площади. В своей отвратительной шутке кланк оказался прав – при таком масштабе аресты действительно становились вопросом демографии. Оксидизаторы едва слышно выдыхали в кабинет упругие потоки прохладного воздуха. Я прикрыл глаза и откинулся на мягкую спинку кресла, ожидая, когда рукотворный ветер высушит со лба нервную испарину. Когда-то чужой и неуютный, теперь кабинет казался надёжным убежищем. Со сдержанным удовольствием я провёл ладонью по столешнице, стараясь впитать кожей каждую крупицу необычного ощущения. Шероховатый материал совсем не походил на пластик – слишком много в нём было прожилок и странных включений. Но для камня эта плита была слишком тёплой; как будто немного живой. Неужели это именно то, что раньше называли «деревом»? Совсем не похоже на искривлённые тощие палки, едва видимые за пологом помех в окне-экране. Давно прошло время пропущенного завтрака; прозвенел терминал, сигнализируя о получении рабочих писем. Быстро, слишком быстро текло время редкого спокойствия: сочилось, словно кровь из раны, отбирая покой самим фактом своего движения. Утренние часы пролетели минутами, как будто я утратил врождённое ощущение времени. Или, может быть, я просто заснул. От двери раздался скрип и стук. Я распахнул глаза и увидел Диодато – тот стоял у входа и сжимал в руках складное кресло. – Доброе утро, Ансельм, – сказал я и не смог удержаться от тонкой улыбочки. – Пожалуйста, присаживайся. Его спокойствием можно было резать скалу. Неторопливо разложив кресло, Диодато с преувеличенной аккуратностью поддернул брюки и присел на край сиденья. – Сегодня на меня возложена тяжёлая миссия, – помолчав, сказал он. – Машинами Любви и Благодати, конечно же? – из вежливости полюбопытствовал я. – Нет. Сущностью, с определённой точки зрения более могущественной, да простится мне эта еретическая шутка. – Самим Франком-Спасителем?! – Нет. Министром Квирином. Диодато позволил себе лёгкий изгиб уголка губ; я ответил ему понимающим смешком. Радж Квирин, Министр Демографии, так ни разу и не явился ко мне лично, но приказы и запросы от него приходили ежедневно – и выполнение каждого из них требовало максимального напряжения сил. – Когда-то я думал, что этот день доставит мне удовольствие… – продолжил Диодато, – но ты, Джосайя, своим смиренным ежедневным трудом смог исправить первоначальное впечатление. Нечасто Машины собирают в одном человеке настолько противоречивые качества. Словно тебе было предназначено прожить несколько разных жизней. – О?.. – только и смог выдавить я. В голосе Ансельма прозвучала искренность, и это вызывало беспредельный ужас. – Позволь мне объяснить. Диодато, традиционно прямой, как палка, неловко наклонился в кресле поближе к столу: – Не сомневаюсь, Джосайя, что всю жизнь тебя преследует ощущение собственной незначительности, – начал он. – Ты никому не нужен, никому не интересен. Одинок.