Бридж молча кивнула и встала с кровати, не выпуская из рук бутылку. В своём нежелании расставаться с выпивкой она теперь напоминала кланка, крепко сжимающего в кулаке любимую дубинку. На улице уже начало темнеть. Лайтбоксы покрылись тучами, подсвеченными снизу багрянцем заката – словно где-то под экранами мерцали пожары недавних взрывов. Гексагоны настоящего неба приобрели цвет влажного бетона, по которому медленно плыли чёрные тени: может быть, это были водоросли; может быть, ангелы. Я повернулся к Бридж: – Прости, что втянул тебя во всё это. – Ты каждый раз извиняешься, – она помахала рукой, как будто призывая весь Город в свидетели, – извинениями делу не поможешь. В конце концов, я сама втянулась. – Как Полианна? – Его заднейшество господин Ода опять угрожает, что она всё ещё жива. – Так ты не смогла сама убедиться?.. – Я ничего не смогла! – внезапно взорвалась Бридж. – Я ничего больше не могу! Не смогла уберечь твою тупую задницу… Она прервалась и принялась жадно пить из бутылки. – Прости… – тупо сказал я. Бридж на мгновение оторвалась от горлышка: – Я уволилась из Управления Горных Дел. – Что? Как, зачем? На что ты будешь жить? – Сказала этому придурку, что хочу денег. Раз уж я теперь на него работаю. Так что теперь я – внештатный метаболит, здравствуйте. В ответ я только хмыкнул. Никто даже не заметит, как один мелкий чиновник каждый месяц дописывает в одну строчку базы данных определённое число сабкойнов. Для министра Оды это меньше, чем мелочь – это пыль под ногами. – Принёс? – спросила Бридж с деланно равнодушным видом. Я достал из форменной куртки пачку перфокарт. – Не понимаю, почему Фудзиро верит, что мне позволят найти что-то ценное, – сказал я, – на табличке моего кабинета не написано «шпион» только потому, что у меня нет таблички. – Мне плевать, во что Фудзиро верит. – Как думаешь, Полианна действительно жива? – У нас нет выбора. Тебе остаётся только довериться чужим словам. Бридж взяла паузу в разговоре и принялась опустошать бутылку с самоубийственной скоростью. Я со вздохом оглянулся и в очередной раз пообещал себе, что принесу на крышу стулья. – Передашь записку Галену Сулайману в Министерстве? – спросил я у сестры. – Потом объясню, как его найти. – Будет исполнено, господин Кавиани. – Перестань. – Затыкаюсь, господин Кавиани. На лице Бридж промелькнула та самая издевательская ухмылка, к которой я привык с детства. Когда-то видеть её было привычно; теперь же она резанула ножом воспоминаний. – По крайней мере, мы живы, – сказал я, улыбаясь так искренне, как только мог. – Ага. – Я клоню к тому, что могло быть хуже. Конечно, могло быть и лучше… – Помнишь, ты спросил меня, что мешало мне жить спокойной жизнью? Не задавая вопросов? – Да, конечно. – Мне кажется… – Бридж скрутила и смяла пустую бутылку в руках так сильно, что пластик завизжал, словно живой. – Мне кажется, для нас не было варианта со спокойной жизнью. Мы всегда начали бы задавать вопросы. Или ты. Или я. – Ну, если бы ты молчала, то и я… – Не-е-ет, Джоз, ты тоже та ещё заноза. Или ты забыл? Когда один из Старших забывал проверить домашнюю работу, именно ты поднимал руку и напоминал ему об этом. – Да, случалось. – А потом я защищала тебя от засранцев, поленившихся выполнить свои обязанности. – Это всего лишь стремление к порядку!.. – ответил я, невольно засмеявшись. – Город не любит стремление к порядку. Он любит уже существующий порядок, понимаешь разницу? И это ужасно, потому что он похож на… – Бридж пощёлкала пальцами в воздухе, – на строительный принтер. – Ты опять о своём. – Нет, серьёзно. Принтер печатает по заданной программе. Вмешаешься в программу, и всё пойдёт Главкону в задницу. Поэтому вмешаться почти невозможно, раз уж начал. – Угу, и что дальше? – Но в строительной печати очень важна калибровка, очень важна выверенная база, на которой принтер будет печатать, понимаешь? Если база сдвинулась – вся программа пойдёт по неправильному пути, и принтер слепо напечатает уродливую кашу. Хотя сам принтер не в чем винить. Он просто пытается воссоздать что-то в него заложенное. Я невольно оглянулся на стоящие рядом дома. Издалека огромные конструкции выглядели почти нереальными в своей идеальности – ровные грани бетонных призм казались гладкими и острыми, как стекло. – И что же, Город печатает уродливую кашу, к этому ты ведёшь? – спросил я. – Да. И никто не допустит вмешательство в программу, потому что программа ниспослана Машинами. – Буквально. В виде Протоколов бытия и небытия, в виде Скрижалей Правды и прочего, – я снова рассмеялся, невольно заинтригованный нетрезвыми рассуждениями Бридж. – Как ловко ты состыковала свою метафору с реальностью. – Это случайно. Так вот! И твоё стремление к порядку бесполезно, потому что нет смысла вносить исправления в уже поехавшую с базы, неоткалиброванную кашу. Это одновременно и очень сложно, и ни к чему не приведёт. Бридж безнадёжно махнула рукой и со всей силы швырнула покорёженную бутылку с крыши в воздух. Та мгновенно исчезла в полумраке; я напряг слух, но звука падения не услышал. – Ладно, и как же такая ситуация исправляется в строительной печати? – заинтересованно спросил я. – Никак. Всё напечатанное с руганью срезается и отправляется на переработку. Базу чистят, выравнивают или заменяют, и всё печатают заново. Только так. – Заново… Наверное, требуется большая смелость, чтобы на это решиться. – Смелость нужна, чтобы рассказать об этом бригадиру! – ответила Бридж, рассмеявшись. – Если уж печать поехала, ты бросаешь все дела, кидаешься к принтеру, вырубаешь его и начинаешь яростно всё отдирать, пока не застыло. Чем дольше это длится, тем больше будет проблем. – Хм-м. Мы всё ещё о Городе говорим? – О Городе?.. Нет. Не знаю, – Бридж со вздохом опёрлась о бортик крыши и уставилась на улицу внизу. – Мне кажется, это уже о жизни. Чем дольше она длится, тем больше у нас проблем. – Ох, всё, пошли пивные мудрости. – Ладно, ладно, поняла, иду домой. Сама! Не нужно меня провожать. – И не собирался! Впервые за долгое, долгое время смех Бридж звучал, как в старые времена; времена, когда сбитая программа ещё не успела превратить наши жизни в кашу. Подушка нагрелась со всех краёв обеих сторон – больше некуда было её переворачивать. Я раздражённо скинул её на пол и растянулся на плоском матрасе, уставившись в тёмный потолок. Нет смысла пытаться заснуть – во сне меня ожидают только кошмары. К счастью, мозг словно разучился спать. Уставшее тело требовало паралича, жаждало маленькой нежной смерти, чтобы отдохнуть в те недолгие, оставшиеся до рассвета часы. Сознание же панически боялось потерять контроль: глаза сами собой яростно распахивались и пялились в темноту при малейшем признаке соскальзывания в небытие. Мысли и фантазии медленно дрейфовали в море священных нейромедиаторов, затопивших мозг. Летящие во тьме принтеры печатали мясо прямиком на тарелку министру Оде; Диодато пытался прочитать проповедь, но из его рта лезли только перфокарты; Столпы кривились и плавились, превращаясь в красноватое месиво. Шесть Министров сидели за столом и играли в карты идентификатами граждан, отложив в сторону свои строительные каски. Где-то заблудился их бригадир. Что-то огромное и невидимое медленно ворочалось совсем рядом. Его шёпот жарким ветром иссушал сознание, выдувая из него мелкие заблудившиеся мыслишки, превращая его в пустыню. Пересохшие от этого ветра глаза не выдержали и закрылись, не в силах открыться снова. …наша плоть создала это место. Наша кровь питает его. Наши мышцы посылают лифты в самую глубокую из глубин и на самую высокую из вершин. Наши позвонки сцепляют один квартал с другим, твою квартиру с соседской.