Отчаяние затопило душу, отбирая последние силы; как будто из тела вынули все кости, и теперь внутренности вместе с сердцем рухнули в низ живота. Я сжал кулаки, пытаясь сдержать непрошеные слёзы. Из горла вырвался злой, хриплый стон. – Больно, правда? – сказал Фудзиро Ода. – Хф-ф… Это бессилие. Это осознание. С этим просто невозможно жить. – Тогда зачем был весь этот разговор?! – Я же сказал… Чтобы объяснить тебе, как справиться с этой болью. Ода приглашающе помахал рукой. Перед моим помутившимся взглядом показались руки, упакованные в чёрную броню перчаток. Эти руки аккуратно положили передо мной лист бумаги и карандаш. Министр постучал вилкой по стоящему на столе бокалу, словно собирался произнести праздничный тост, после чего сказал: – Я взял на себя смелость купить тебе кусочек контроля, Кавиани. Теперь ты… Уф, не бессилен. Ты сам можешь выбрать свою ужасную участь. Автоматически и бездумно я взял в руки карандаш и принялся вертеть его в пальцах: – О чём Вы говорите? – Ты можешь не делать ничего, и тогда всё произойдёт именно так, как я описывал. А мои инвестиции… Пропадут даром. – Или? – Или ты можешь написать донос на Полианну. Никакой группы заговорщиков. Только одна бунтовщица, одна дурочка, уф-ф… И один бдительный, смелый и хладнокровный чиновник. – И что же будет потом? – Бригитта останется жива. Ты будешь принадлежать мне. Долги нужно отрабатывать. – А Полианна? Ода равнодушно пожал плечами – как будто вешалка дёрнулась, потянув за собой пиджак: – Тоже останется жива, конечно же… Уф-ф, как залог твоего сотрудничества и послушания. Я слепо уставился на лежащий передо мной лист бумаги. В ушах мерзко шуршал измождённый, прерывистый голос министра: – Сегодня ты сам решаешь, жить трём людям или умереть. Смерть ультимативна… Значит, победа над смертью – это наивысшая форма власти. Наивысшая форма твоей свободы. Карандаш в руках казался горячим. Как будто он нагрелся от того гнева, который меня охватил. Как Фудзиро смеет ставить меня перед таким выбором? Как он смеет класть на чашу весов жизнь моей сестры? И как смею я сомневаться в выборе? Скрип ботинок и шорох ткани за спиной. Может быть, младший сержант Драйден устал стоять неподвижно. Может быть, именно сейчас он достал дубинку, стараясь не шуметь. Совсем недавно этот молодой, белобрысый парень сидел на стуле в моей комнате и жаловался на бюрократические проблемы. Но сейчас нет сомнений – стоит только министру отдать приказ, и кланк переломает мне кости дубинкой, натянет на мою голову мешок и вытащит безвольно обмякшее тело в катафалк, стоящий у дверей Министерства. Драйдена трудно винить – ведь ему нужно платить налог, который мы же сами для него и создали. Я поднял голову, пытаясь сморгнуть с глаз вязкие слёзы, склеивающие ресницы. После чего посмотрел на министра в абсурдной надежде, что он вдруг предложит мне третий путь. – У тебя есть десять минут, – сказал Фудзиро Ода, после чего с размаху вонзил вилку в лежащий на блюде окорок. Из мяса брызнул жирный сок. Дверь открылась бесшумно – или стук крови в ушах заглушил все звуки. В голове не осталось воспоминаний о пути домой; только гудящие от усталости ноги доказывали реальность происходящего. Кажется, я пытался добежать до квартиры Полианны… Или просто шатался по улицам. Опять я попробовал сбежать из собственной головы, и опять потерпел неудачу. Как будто почувствовав моё настроение, Бомануар не стал приветствовать своего хозяина, не стал даже включать свет в комнате. Тем лучше. В полумраке я добрался до кровати и осторожно, словно хрупкий сосуд, опустил своё тело на покрывало, стараясь не разбиться в истерику. Пустая оболочка Джосайи Кавиани истончилась до предела – ещё немного, и от неё совсем ничего не останется. Внезапно лампы квартиры наполнились светом, заставив меня прищуриться. – Бомануар, какого чёрта ты делаешь? – С праздником, господин Кавиани! Двойная порция шикарного супа с галетами уже ожидает Вас! – Что ты несёшь?.. – Неужели вы забыли? С Днём Первой Сборки! Я широко распахнул глаза и уставился в потолок: – Сегодня… Сегодня день моего рождения? – Всё верно! Дата прихода в этот мир нового человека, новой части Коллектива, новой детали для платы Города! Робо-консьерж сгенерировал негромкую, но умеренно праздничную музыку, и принялся напевать себе под нос неразборчивые литании из Скрижалей Правды. День рождения… Я действительно забыл. Обычно об этом празднике мне напоминала Бридж – она считала делом чести успеть поздравить меня самой первой, поэтому начинала стучаться в мою дверь с самого утра. Но в этот раз у неё были все причины, чтобы нарушить традицию. Интересно, помнит ли она? Звякнул сигнал кухонного автомата. Я привстал с кровати и посмотрел на стол – под раздатчиком действительно исходила паром чаша, полная до краёв; торчащие из неё галеты разбухли от бульона и теперь напоминали чьи-то отрубленные пальцы. Я не выдержал и засмеялся в голос, глотая горькие слёзы. Какое злое, ужасное совпадение. Почему именно сегодня? Чем я это заслужил? Фудзиро Ода оказался прав. Снова душу наполнил мерзкий подарок Главкона – несправедливая и незаслуженная радость от принятия правильного решения, от того выбора, благодаря которому я смог вернуться в свою квартирку, к своей праздничной порции водорослей, к своей кровати, к душевой кабинке с министерским лимитом на чистую воду… Вот только никакого выбора у меня не было. Петер Эстергази 26… или уже 27 декабря Ким! Я не могу найти Ким! Она младший лабораторный сотрудник… Может быть, до карантина успели провести ротацию обслуживающего персонала? Нет, нет, невозможно. Я цепляюсь за соломинку. Она здесь, внутри, вместе с нами. Заражена, как и все мы. Интересно, как она себя чувствует… Время сбилось. Забрал терминал к себе в комнату. Мотивации ходить в лабораторию нет. Работаю в постели. Я думал, что от такой длительной бессонницы мы быстро умрём. Но, не считая изношенности психики, чувствую себя на удивление хорошо. Даже фиброма на лице стала как будто меньше. Работают, подлецы! Подлечивают! Заботливая среда, будь она проклята! Ко мне заходили по очереди Флорес, Франк, Веллингтон, Франк, Веллингтон, Марк… Кто такой Марк?.. Флорес, Веллингтон… Франк уже не заискивает перед Майклом. Теперь он ведёт себя как равный. Хотя бы не «мотивирует» меня, как раньше. Дошло, что без «яйцеголовых» не спастись. Как странно работает память… Я припоминаю моменты из глубокого детства. Удивительно подробные детали. Морщинки в уголках глаз матери. Табель успеваемости за третью четверть в пятом классе. Позорная ошибка в тесте по математике. Первое осознание непоправимости того, что происходит с моим телом. Я под одеялом на раскладушке ощупываю свою кожу и понимаю, что она никогда больше не будет такой же гладкой и мягкой, как в детстве. А вот что было вчера? Что было час назад? За последние три дня трижды написал один и тот же алгоритм, потому что забыл, что уже делал это. Из интереса проверил. Код совпадает строка в строку. Помню, то ли неделю назад, то ли месяц… а, может быть, и вчера… спорили с Ветровым о режиме секретности. Почему нас полностью отключили от Сети? Почему любая переписка проходит через цензурируемый сервер AmHun? Если бы мы могли привлечь мировое сообщество учёных, ситуация разрешилась бы гораздо быстрее. Но Ветров стоял на своём. Для него сохранность секретов компании важнее, чем жизни людей, причём как снаружи, так и внутри. Неужели никто из моих коллег из университета Хопкинса не заметил столь долгого отсутствия? Неужели родственники Ким не забеспокоились, когда она перестала выходить на видеосвязь? Кто-то же должен поднять бучу. Пробиться. Связаться. Помочь нам. 11 февраля 2029 Я думал, что мы уже нащупали предел способностей нанохирургов, но нет. Сегодня я гулял по коридорам комплекса и обнаружил оторванную голову Пола Хейдри, в которой теплилась жизнь. Первое, от чего у меня встали волосы дыбом – это её сохранность. Ни следа гниения. Нанохирурги не только блокировали разложение. Они поддерживали функционирование мышц. Медики, которым я отнёс голову, тоже были поражены. Второе. Мы просканировали голову и установили, что деятельность мозга продолжается. К… К Полу подсоединили импровизированные искусственные лёгкие, которые мы собрали из пары баллонов кислорода. Он выдал несколько речей. Их трудно назвать осмысленными, но это явно слова Хейдри. Что-то из шотландского детства, что-то из личных фантазмов. Что-то из Библии. Его сознание определённо живёт.