– Да ничего, – ответил я и, указав на свою машину, добавил: – Просто катаюсь по округе. – Твоя машина? – Ага. – Крутая тачка, vato. – Хочешь посмотреть? Мы подошли к моей машине, и он провел рукой по хромированным крыльям. Затем опустился на корточки, рассматривая колпаки на колесах. Я представил, как он избивает лежащего на земле Данте. Затем представил, как сам избиваю его прямо здесь и сейчас. – Хочешь прокатиться? – У меня есть дела. Может, попозже заедешь, тогда и прокатимся? Я схватил его за шею и поднял на ноги. – Полезай в машину, – процедил я. – Ты что, с дуба рухнул, Ари? – Полезай, – прошипел я, толкнув его об дверь пикапа. – Chingao, ese[48]. Что с тобой не так, чувак? Он замахнулся на меня, и этого мне было достаточно. Я вмазал ему, и из носа у него хлынула кровь. Но меня это не остановило. Вскоре он уже валялся на земле. Я что-то говорил ему, кричал, ругался. Все было как в тумане, а я просто продолжал его бить. Вдруг я услышал чей-то голос; кто-то схватил меня и оттащил назад. Он кричал на меня и держал так крепко, что я больше не мог наносить удары. Я перестал сопротивляться. Все стихло. Замерло. На меня смотрел мистер Родригес. – Да что на тебя нашло, Ари? Que te pasa?[49] Мне нечего было ответить. Я уставился себе под ноги. – Что тут происходит, Ари? A ver. Dime[50]. Я не мог говорить. Я смотрел, как мистер Родригес наклоняется и помогает Джулиану встать. Из носа у того по-прежнему текла кровь. – Я убью тебя, Ари, – прошептал Джулиан. – Ага, конечно, – фыркнул я. Мистер Родригес бросил на меня испепеляющий взгляд и повернулся к Джулиану. – Ты цел? Джулиан кивнул. – Пойдем, тебе надо умыться. Я стоял не шевелясь. Потом потянулся к машине. Мистер Родригес снова впился в меня взглядом. – Тебе повезло, что я не вызвал копов. – Да пожалуйста, зовите. Мне плевать. Только прежде чем звонить – сначала спросите Джулиана, чем он на днях занимался. Я сел в свой пикап и уехал. Шесть Я заметил разбитые костяшки и кровь на футболке только когда добрался до дома. Я просто сидел в машине. Что делать дальше – я не знал, поэтому просто сидел. Решил, что буду сидеть так вечно. Не знаю, сколько времени прошло, но меня начало трясти. Я сознавал, что это был приступ безумия, только не знал, как объяснить его себе. Наверно, так вот и сходят с ума. Ты просто не можешь ничего объяснить – ни себе, ни другим. Но хуже всего то, что, придя в себя, ты не знаешь, что о самом себе думать. Папа вышел из дома, встал на крыльце и посмотрел на меня. Мне не понравилось выражение его лица. – Надо поговорить, – сказал он. Никогда прежде он так не говорил. Никогда. И таким тоном. Его голос меня испугал. Я вышел из машины и сел на ступеньки крыльца. Папа сел рядом. – Мне только что звонил мистер Родригес. Я молчал. – Что с тобой, Ари? – Не знаю, – ответил я. – Ничего. – Ничего? – В голосе его сквозила ярость. Я уставился на свою окровавленную футболку. – Пойду в душ. Папа зашел в дом следом. – Ари! Мама стояла в коридоре. Мне невыносимо было видеть ее взгляд. Я остановился и уставился в пол. Меня трясло – трясло всем телом. Я уставился на свои руки. Они тоже тряслись. Папа схватил меня за локоть – не то чтобы грубо, но и не мягко. Папа – папа был сильным. Он отвел меня в гостиную и усадил на диван, а мама опустилась рядом. Сам он сел в свое кресло. Я весь оцепенел и не мог выдавить ни слова. – Рассказывай, – велел отец. – Я хотел сделать ему больно, – сказал я. – Ари… – Мама пристально на меня смотрела. Меня взбесило ее удивленное выражение. Почему это ей не верится, что мне хочется сделать кому-то больно? Я с вызовом посмотрел на нее в ответ. – Да, я хотел сделать ему больно. – Твой брат однажды тоже причинил кому-то боль… – прошептала она и заплакала. Это было невыносимо. И я возненавидел себя, как никогда в жизни. Я просто смотрел, как она плачет, а потом наконец сказал: – Мам, не плачь. Пожалуйста, не плачь. – Зачем, Ари? Зачем? Ты сломал ему нос. И единственное, почему тебя не задержала полиция, – это потому, что Эльфиго Родригес – старый друг твоего отца. Нам придется оплатить врачей этому мальчику. Тебе придется оплатить, Ари. Я не ответил. Я знал, о чем они думают. Сначала твой брат, а теперь ты.