Бернардо Двадцать четыре Дорогой Ари! Я так и представил, как ты лежишь в кузове своего пикапа и смотришь на звезды. Мысленно нарисовал картину. Шлю тебе свою фотографию у рождественской елки. И подарок. Надеюсь, тебе понравится. С Рождеством, Ари. Данте Открыв подарок, я улыбнулся. А потом рассмеялся. Это была пара крошечных кроссовок. Я сразу понял, для чего они. Чтобы повесить на зеркало заднего вида. Так я и поступил. Двадцать пять На следующий день после Рождества я отработал восьмичасовую смену в «Угольке» Папа мне разрешил, потому что в школе были каникулы. Я работы не гнушался. Правда, был там один парень – настоящий мудак, но я не обращал внимания на его болтовню, а он даже не замечал, что я его не слушаю. В тот день он предложил затусить после смены, но я отказался: – У меня уже есть планы. Он спросил: – Свиданка? – Ага, – ответил я. – Есть подружка? – Ага, – сказал я. – Как зовут? – Шер. – Да пошел ты, Ари, – сказал он. Кажется, у кого-то проблемы с чувством юмора. Когда я пришел домой, мама разогревала к ужину тамале[36]. Я обожал домашние тамале. Особенно мне нравилось подогревать их в духовке, хотя обычно никто так не делал. Но после духовки они, чуть подсохнув, становились хрустящими, а кукурузные листья слегка подгорали и начинали пахнуть костром. В общем, мне это ужасно нравилось, так что мама разогревала парочку в духовке специально для меня. – Тебе звонил Данте. – Правда? – Да. – Обещал перезвонить. Я сказала ему, что ты на работе. Я кивнул. – Он не знал, что ты устроился на работу. Сказал, что ты не упоминал об этом в письмах. – Какое это имеет значение? Она покачала головой. – Может, и никакого. Я знал, что мама сделала какие-то выводы, но вслух она говорить ничего не стала. Чему я был только рад. Тут зазвонил телефон. – Наверное, это Данте, – заметила она. Это был в самом деле Данте. – Привет. – Привет. – С Рождеством! – В Чикаго сейчас снежно? – Нет. Хотя очень холодно. И пасмурно. И очень-очень-очень холодно. – Звучит здорово. – Мне это даже нравится, но от серости я устал. Говорят, в январе будет еще хуже. И в феврале, возможно, тоже. – Вот отстой. – Ага, тот еще. На линии повисла тишина. – Значит, ты устроился на работу? – Ага. Жарю котлеты в «Угольке». Пытаюсь скопить немного денег. – Ты мне не говорил. – Да это ерунда. Просто тупая подработка. – Что ж, много ты не скопишь, если будешь покупать такие красивые альбомы для своих друзей. Я слышал в его голосе улыбку. – Значит, книга уже пришла? – Держу ее на коленях. Лоренц Эйтнер, «Плот “Медузы”. О картине Жерико». Очень красивая книга, Ари. Мне показалось, что он сейчас расплачется. И я прошептал про себя: не плачь, не плачь. Казалось, он меня услышал – и плакать не стал. А потом он спросил: – Сколько котлет ты пожарил, чтобы купить эту книгу? – Вопрос в стиле Данте. – Ответ в стиле Ари. Мы расхохотались и долго не могли остановиться. Я ужасно по нему соскучился. Когда я повесил трубку, то почувствовал легкую грусть. И радость тоже. Пару минут я думал о том, как было бы здорово, если бы мы с Данте жили в мальчишеской вселенной, а не во вселенной почти-взрослых-мужчин. Мы вышли на пробежку – я и Ножка. Говорят, у каждого парня должна быть собака, и я с этим согласен. А Джина говорит, что парни сами как собаки. Типичная Джина. Ее голос, как и голос мамы, постоянно звучал у меня в голове.