Надзиратель напрягся, сосредоточился и обмочился. Тёплая влага, пропитав пижамные штаны, поползла по ногам. Приятно. И внутри стало комфортно. Он мысленно натянул серебристые поводки. – Эй, парни, а я обоссался! – и захихикал, шлёпнув ладонями по мокрым штанам, и корча такие гримасы, какие ни разу не составлял на своём лице Павел. – Это круто, парни! Чувствуете? Я струю пустил! Конечно, они чувствовали. Те, кого он держал на поводках, всё чувствовали, всё видели, всё слышали, ведь и им нашлось местечко в тушке молодого человека. Эгрегоры, энергетические сущности, в отличие от своего хозяина Надзирателя, знали возможности плоти, помнили каково это, ведь когда-то сами были людьми. Продолжая хихикать, он поднёс пальцы к носу. Понюхал. Запах мочи хороший или плохой? Вроде бы нравится, но всё познаётся в сравнении, а сравнивать-то пока особо не с чем. Сколько же всего ещё предстоит обнюхать, ощупать, попробовать. Надзиратель лизнул пальцы. Не плохо, не плохо… как называется такой вкус? Солёный! Точно солёный, ведь Павел и эгрегоры знали, что моча солёная, а значит, это теперь знал и Надзиратель. Солёный – это вкусно. А есть ещё сладкий вкус, горький, кислый… всё нужно попробовать. Всё! Моча остыла и теперь мокрые штаны доставляли дискомфорт. Что делать? То же, что сделал бы и Павел – переодеться. Надзиратель резво разделся догола, взял из шкафа трусы, серые отутюженные брюки, синюю шерстяную рубашку и надел всё это на себя. Отлично. Так гораздо лучше. А как ему понравилось пуговицы на рубашке застёгивать! Он их застегнул, наслаждаясь процессом, расстегнул, снова застегнул… – Вот это да-а! – восхищался он, протискивая очередную пуговицу в петлю и непрерывно гримасничая. – Слышите, парни? Вот это да-а! Мне это никогда не надоест. Но минут через пять ему надоело. Теперь его внимание переключилось на очки на прикроватной тумбочке. С любопытством покрутив их в руках, он нацепил их на нос, проморгался и понял: с ними гораздо, гораздо лучше! Всё вокруг стало более чётким. Одна проблема: эти глаза не различали цвета. Жаль, конечно, что тушка оказалась слегка дефектной, но это не критично. К тому же, тело можно заменить на другое, хоть это и не просто… Впрочем, пока и такое сойдёт. Главное, что он, Надзиратель и его Стая теперь свободны от ограничений астрального мира. Главное, что удалось сбежать! Цокнув языком и отметив, что цокать приятно, он вышел из комнаты, проследовал по коридору и приоткрыл дверь в спальню родителей Павла. Они крепко спали. Два ничтожества, которых даже собственный сын не уважал. Папа-кролик похрапывал, а мама-крольчиха улыбалась во сне. Зачем им жить? Не-ет, им жить не обязательно, им жить вовсе и не нужно. Недолго думая, Надзиратель решил от них избавиться, чтобы не мешались потом под ногами. Но каким образом? «Молотком! – с пылом подсказал один из эгрегоров Стаи. – Молотком по башке, хозяин! Раскрои их тупые черепушки, раскрои!» Ну что же, можно и так. Где в этом жилище молоток? Память Павла подсказала: в кладовке на второй полке. Через минуту он вошёл в спальню с молотком в руке. «Раскрои, раскрои их тупые черепушки!» – возбуждённо скулил эгрегор, и чтобы тот заткнулся Надзиратель мысленно одёрнул поводок. Ну а теперь за дело! Ступая по мягкому ковру, он обошёл двуспальную кровать, не медля размахнулся и, с непроизвольным резким выдохом, впечатал боёк в висок папы-кролика. Размахнулся и ударил ещё раз, и ещё… Ему нравился этот звук. Хруст. Хруст кости. Даже лучше чем цоканье. Эгрегоры дёргались на своих поводках, ликовали и вопили: «Ещё, хозяин, ещё! Бей их, бей!..» И он бил. А вот и мама-крольчиха проснулась. Увидела что творится, выпучила глаза от ужаса, попыталась закричать… но не успела – боёк молотка проломил ей череп. Надзиратель нанёс ещё несколько ударов и бросил молоток на кровать к ногам мертвецов. Хруст, конечно, хорошо, но нужно и меру знать. К тому же резкие движения выдавили из кожи пот, а это было почему-то неприятно. Он коснулся пальцами месива, в которое превратилась голова папы-кролика. Кровь. Какая она на вкус? Некоторые эгрегоры Стаи были когда-то людоедами, и уверяли, что нет ничего вкуснее, чем сочащаяся свежей кровью плоть. И вот, наконец, представился случай самому убедиться, так ли это. Он сунул окровавленные пальцы в рот, прислушался к своим ощущениям… Солёная, как и моча, но вкус гораздо, гораздо лучше! Мощный вкус, какой-то будоражащий. Не врали людоеды, не врали. Вон они как причмокивают. Он натянул поводки, чтобы не причмокивали. А не попробовать ли теперь что-нибудь сладкое, горькое и кислое? Прямо сейчас. Очень ведь любопытно. Он покинул спальню и проследовал на кухню. Вынул из холодильника баночку горчицы, половинку лимона и положил на стол, на котором уже стояла сахарница. Всё готово, пора начинать пробу. Волнительно, очень волнительно. Чайной ложечкой он зачерпнул сахарный песок и отправил его в рот. Хруст на зубах – неприятно. А вот вкус просто отличный! Сладкое – это хорошо! Теперь черёд лимона. Надзиратель лизнул цитрусовый и скривился. Кислый – это плохо. Гадость. Даже по коже какая-то зудящая волна пробежала. Он брезгливо отложил лимон и открыл баночку с горчицей. Зачерпнул ложечкой густую массу, понюхал. О-о, а ведь запах-то крутой, а значит и на вкус должно быть круто. Решительно он отправил горчицу в рот, пожевал… а потом вытаращил глаза, покраснел и с пронзительным воплем выплюнул горчицу на пол. Он отплёвывался, корча всевозможные гримасы и почти ничего не видя из-за выступивших слёз. Горькое – это плохо, плохо, плохо, это просто ужасно! Даже дыхания не хватало. Во рту полыхал пожар. Почему никто из эгрегоров не предупредил, что горчица – мерзость?! Ведь знали, подлые шакалы, они всё знали! Наказать, тварей, наказать! Он натянул поводки так, что Стая захрипела, задёргалась. Надзиратель посылал через серебристые нити мощные импульсы концентрированного, ничем не замутнённого страха. Эгрегоры получали порции тех же страданий, что когда-то испытывали их жертвы. Но была ещё и боль. Особенная ментальная боль, от которой могут мучиться лишь энергетические сущности. Наконец Надзиратель ослабил поводки, немного успокоился. Пожар во рту почти погас, остался лишь неприятный привкус. Стая жалобно скулила, оправляясь после наказания. Стрелки на настенных часах показывали половину второго ночи. Взяв баночку с горчицей, Надзиратель уставился на неё с презрением, как на злейшего врага. – А ведь не всё так просто, – он наморщил нос и бросил баночку на пол. – Ну что ж, будем учиться. «Будем, будем, – заискивающе отозвалась Стая. – Мы будем тебе подсказывать, хозяин». Надзиратель скривил губы в каком-то странном подобии улыбки, и высыпал содержимое сахарницы на стол. Зачем нужна ложка, если можно есть прямо так? Он наклонился и, похрюкивая от удовольствия, принялся набивать рот сахарным песком. Сладкое – это хорошо! Это очень, очень хорошо! Он ел, а в это время сущность Павла, жалобно призывая на помощь друга, удалялась всё дальше и дальше в глубины лабиринта подсознания. Глава десятая Утром погода не стала лучше – вьюга как будто ползимы копила силу, чтобы теперь, в середине января, порезвиться на славу. Она бесновалась, но её дикий танец не пользовался успехом у прохожих, в чьих глазах сквозило недовольство. По всему городу десятки снегоочистительных машин расчищали дороги. В свете уличных фонарей дворники здоровенными лопатами освобождали от снега тротуары и участки возле подъездов. Был понедельник. Агата позвонила на работу и отпросилась, сославшись на недомогание. Отчасти это не было лукавой уловкой, она действительно чувствовала себя разбитой – сказывались часы бессонницы и смутная тревога. Беспокойство и на лице оставило мрачный отпечаток: тёмные полукружья под глазами, вялость и угрюмость черт. «Нахрен работу!» – заявило отражение в зеркале, и Агата согласилась: – Нахрен. К тому же были дела поважнее работы. К Глебу она явилась к девяти утра, предвкушая, что разговор у них будет обстоятельный. Ей не терпелось услышать от него хотя бы предположение по поводу того, что же на самом деле произошло вчера в туберкулёзном диспансере, что за хрень ей тогда привиделась. А ещё очень хотелось развеять тревогу, услышать от Глеба хоть что-то оптимистичное. Он встретил её с вялой улыбкой, помог снять пуховик и проводил в гостиную. Она заметила, что вид у него был усталый – на осунувшемся лице лежала тень, глаза – тусклые. – Метёт-то как, – он поглядел на окно и шмыгнул носом. – Не нравится мне эта пурга. – Слушай, давай без этого, – разозлилась Агата, плюхнувшись в кресло. – Пурга как пурга. Каждую зиму такое бывает. Пометёт и успокоится. Глеб хмыкнул. – Не злись. Просто я не выспался, вот и ворчу. Пойду-ка я чайник поставлю. Он выдавил виноватую улыбку и уже собирался отправиться на кухню, но Агата остановила его вопросом: – Что тебе сегодня снилось? Ты из-за кошмаров не выспался, так ведь? Он поглядел на неё с удивлением и как-то настороженно. Агата явственно прочитала в его взгляде ответ: именно из-за кошмаров. Глеб открыл уже было рот, чтобы озвучить это вслух, но тут раздался звонок, а через мгновение добавился и настойчивый стук в дверь: бум-бум-бум! Агата напряглась, резонно отметив, что этот агрессивный звук не предвещает ничего хорошего, в нём была не просьба, а требование открыть дверь. Глеб с недоумением дёрнул плечами и отправился открывать, а Агата поднялась с кресла и пошла следом, лихорадочно перебирая в голове предположения, кто так настойчиво стучал: злобные соседи, полиция, какой-нибудь перепутавший квартиру пьяница… – Глеб Самохин? – услышала она голос с металлическими нотками, едва Глеб открыл дверь. – Да, я, – ответил он несмело. Бесцеремонно и как-то по наглому властно в квартиру вошла молодая женщина, а за ней – пожилая. На молодой были мокрый от талого снега полушубок и меховая шапка, на плече висела изящная вместительная сумочка. Агата незамедлительно вынесла вердикт: штучка, мать её, с обложки глянцевого журнала. Такие дамочки обычно рекламируют косметику, шляются по подиумам и выходят замуж за олигархов. А вот что они точно не делают, так это не заходят по утрам в гости к нищим парням. Ну, тогда какого чёрта? Про пожилую, облачённую в военную тёплую камуфляжную куртку женщину Агата на первый взгляд ничего не могла сказать – тётка как тётка. Чукча. Такие на севере оленей пасут. Обе гостьи, проигнорировав все правила приличия, сразу же проследовали в гостиную. Молодая при этом подтолкнула Глеба, мол, топай за нами! Агате вспомнился фильм, в котором была такая сцена: сотрудники НКВД входят в квартиру, проводят обыск, хватают хозяина и увозят его в «чёрном воронке» на встречу своей незавидной судьбе. И вот тоже самое. По крайней мере, начало той сцены. Оставалось надеяться, что до «воронка» дело не дойдёт. Сняв шапку и небрежно бросив её на журнальный столик, молодая как-то нервно взъерошила свои огненно-рыжие волосы и уставилась на Агату. – А тебе, подруга, лучше уйти. Нам с твоим парнем нужно кое-что обсудить. – Хрен я куда уйду! – взбрыкнула Агата, с вызовом уставившись на наглую красотку. – И он не мой парень! Глеб выглядел растерянным. Он стоял в дверном проёме, силился что-то сказать, но, видимо, не мог подобрать нужных слов. Пожилая женщина опустилась в кресло, хлопнула ладонью по подлокотнику. – Цыц! – она посмотрела на свою спутницу. – Не спеши, Полина, не спеши. Эта девчуля, возможно, тоже причастна. А коли нет, то всё равно не поймёт ничего. Полина сделала неопределённый жест руками, соглашаясь. После вчерашней «целительной настоечки» на сибирских травах у неё болела голова, здраво мыслить не получалось. Рано утром, выпив чаю с мятой, она дала себе зарок: если кто-то предлагает бухнуть и говорит при этом «проснёшься как огурец» – не верить! Как огурец утром была только Саяра – ни малейших последствий давешнего злоупотребления алкоголем. Просто удивительно. Лето, выходит, и правда железное. Язвительно улыбнувшись якутке, Полина посмотрела на Глеба. – Тебе о чем-нибудь говорить слово «корректор»? После секундного замешательства он кивнул. – Я всё понял. Конечно! Вот же чёрт! Вы корректоры? – Я – корректор, – пояснила Полина, а потом кивнула на Саяру и отомстила ей за «фифу московскую»: – А это просто якутская бабулька. Приблудилась по дороге. – Ребячество, – фыркнула Саяра, усаживаясь поудобней. – К делу давай, девчуля, к делу. – Я, кажется, догадываюсь… – начал Глеб. – Это хорошо, что ты догадываешься! – довольно резко перебила его Полина. – Но ты вряд ли понимаешь, что натворил. И я пока не понимаю. – Потому вы и здесь. – Какой догадливый, – Полина невесело усмехнулась и, не отрывая уничижительного взгляда от Глеба, кивнула в сторону Агаты. – А она в курсе, о чём мы? – Она тут ни при чём! – с пылом сказал Глеб. – Она… – Она в курсе! – пошла в атаку Агата. Её задело, что эта дамочка не обратилась к ней напрямую. Самое время будить Девочку-танк: – Ну и что теперь, а? Припёрлась тут, понимаешь, глазёнками сверкает… фифа крашеная!