Полина положила себе в тарелку немного картошки, печёнки и ложку винегрета. – Больше накладывай! – потребовала Саяра. – Да я больше не съем. – Цыц! Обидеть хочешь? Ну что же, Полина тоже умела показывать норов: хитро улыбнувшись, она принялась, не спеша, накладывать в тарелку картошку, печёнку, винегрет, квашеную капусту – благо тарелка была очень вместительная. Саяра глядела, поджав губы. Озорные огоньки в её глазах горели пуще прежнего. – Вот это по-нашему! – одобрила она. – Приятного аппетита, девчуля. Кушай на здоровье. Полина положила очередную ложку картошки на внушительную горку еды и поняла: в тарелке больше не поместится. Всё ещё улыбаясь, она посмотрела на Саяру, встретилась взглядом с её глазами и вдруг не выдержала и захохотала. Засмеялась и якутка. – Ну что, может по второй вдогоночку-то? – А-а, давайте! – махнула рукой Полина, очень надеясь, что слова якутки о приливе сил с утра окажутся правдой. Сибирские травы всё-таки. Спустя какое-то время, насытившись и слегка захмелев, Полина откинулась на спинку стула. Она с удовольствием слушала Саяру, на которую алкоголь подействовал довольно сильно. Якутка курила резную трубку, прищурив глаза. – А я ведь посильней Великановых была. Ну, в плане магии. Если бы таким как я ордена давали за заслуги, я с головы до ног была бы увешана… орденами-то. И медальками. Меня тайга магии учила, – она икнула, и у неё изо рта выскочило колечко дыма. – А тайга, скажу я тебе, девчуля, это не хухры-мухры. Там волшебство в каждом дереве, в каждом звере. Нужно только разглядеть и понять. Да и в здешних подмосковных лесах это есть, чего уж говорить… Но тут большие города, воздух не чистый. Плохо это для природной магии. Светлое тёмным становится. Духи злые пробуждаются. Но от этого уж не деться никуда. Индуст… индустариа… – Индустриализация? – догадалась Полина. – Вот-вот, она самая, леший её раздери. Давай-ка ещё по одной. Наливай. Выпили и Саяра продолжила, не забывая попыхивать трубкой: – Не в лучшую сторону всё меняется. Не в лучшую. Сам воздух уже не тот, что раньше. А я ведь всю жизнь за экологию боролась. – Как? – встряла Полина, разомлев от наливки. – Как боролась? Да по-всякому, девчуля, по-всякому. Вот взять хотя бы… нет, об этом тебе лучше не знать. А, вот! Лет семь назад, к примеру, у нас тут завод стекольный построить хотели. А для экологии это знаешь, какой вред? Огого какой! Полгорода с плакатами вышло, всё протестовали, протестовали, возмущались. А толку? А никакого толку. Ну а я что?.. – она умокла, будто силясь вспомнить те события. – А вы что? – не выдержала Полина. Саяра вздохнула и разогнала ладонью облачко дыма возле своего лица. – Пожалуй, девчуля, об этом тебе тоже лучше не знать, – она выставила указательный палец. – Но завод так и не построили, и в этом моя заслуга! – А что Центр? – удивилась Полина. – Корректорам ведь запрещено в такие дела вмешиваться. – Центр? – оживилась Саяра. – Да плевать я хотела на твой Центр! Я всегда была сама по себе. И все маги знали: со мной лучше не связываться. Меня сама тайга магии учила, а тайга – это не хухры-мухры! – А я думала, вы на Центр работали. – Не работала, а всего лишь сотрудничала. А дружбу водила только с близнецами. Не было у меня никогда начальства. Я сама себе начальник. Кого хочу, наказываю, кого хочу, награждаю. Центр ограничивает, а я свободу люблю. Время близилось к полуночи. Бутылка почти опустела. Саяра тяжело поднялась со стула, пошатываясь, подошла к окну и открыла форточку. Всколыхнулись занавески, аромат табачного дыма разбавился зимней свежестью. – Завьюжило так неспроста, – тихо, с нотками трагизма, произнесла якутка, глядя на подсвеченную уличными фонарями снежную круговерть. – Но нагнетать не буду. Никогда не нагнетала и сейчас не собираюсь, – она вернулась к столу. – Я ведь сразу почувствовала, что у нас тут что-то случилось. Что-то злое. У вас в Центре свои приборы, а у меня, – постучала пальцем по виску, – свои. Я завтра с тобой пойду к нарушителю. – Вы ведь от дел отошли. – И что? Я ведь так просто пойду, посмотреть да послушать. Любопытно чай. Или ты возражать будешь? Полина не возражала. – Ну что ж, пойдём вместе. Буду только рада, – она зевнула, испытывая приятную истому. – А от дел-то вы, почему отошли? Саяра потянулась к бутылке, но передумала. Вместо этого перевернула рюмку и поставила её на пустую тарелку, будто говоря самой себе: на сегодня хватит! Она устало взглянула на Полину. – Отошла от дел… Странно звучит. Грустно как-то от этих слов. Вся моя жизнь была связана с магией, а теперь… А теперь я хочу, чтобы магии в нашем мире не было вообще. У каждого, даже самого простейшего заклинания есть цена, которую, порой, даже не замечаешь, не сознаёшь. А эффект бабочки ведь никто не отменял. Сегодня ты зажгла свечу с помощью заклинания, а завтра на другом континенте у какого-нибудь бедолаги дом сгорит. – Я в это не верю! – с чувством сказала Полина, подавшись вперёд. – Слышала я эту теорию, но… не верю, и всё тут! – Это потому что ты ещё молодая. – А при чём тут молодость? Глаза Саяры сверкнули. – Вот доживёшь до моих лет и поймёшь! Я тоже не верила, а теперь верю. И вообще я во многом разочаровалась. Мы недостойны магии. Ты погляди, что творится? Каждый второй корректор сам становится преступником. Ну, ещё бы, ведь магия это искушение. Ты ведь и сама, небось, у всяких шарлатанов денежки отнимаешь? А в Центре на это сквозь пальцы смотрят. И вот теперь представь себе, что в нашем мире появится нечто могущественное, злое, то, что предложит зарвавшимся оборзевшим магам принять его сторону? Побегут вприпрыжку, будь уверена. – Не пойму я вас, Саяра, – Полина нахмурилась. – По-вашему, маги должны прекратить передавать свои знания ученикам? Но это же не уничтожит саму магию. Она, как вода, просочится, найдёт выход. А недостойные всегда будут, от них уж никуда не деться. Жизнь такая. И да, я потрошу карманы всякой мрази, потому что считаю это заслуженной наградой. Но определённой границы не перехожу, и переходить не собираюсь! – Ты голосок-то понизь, чай не глухая, – Саяра смотрела одобрительно, и Полина вдруг почувствовала себя так, словно только что выдержала какое-то испытание. Якутка вздохнула: – Вот гляжу я на тебя… ноготки накрашены, причёска моднючая… вся из себя такая фифа столичная… Но ведь близнецы в тебе что-то разглядели. Они абы кого себе в ученики не взяли бы. – Может, и вы когда-нибудь во мне что-то разглядите, – сказала Полина язвительным тоном, сильно выделив местоимение «что-то». – Только получше глядите. – Может быть. Может быть, – пробормотала Саяра, прикрыв глаза и как-то обмякнув. – А может… уже разглядела… уже… – она словно бы задремала, но продолжала тихонько бормотать: – Всё меняется… меня тайга учила… а медведь-то не простой был, в него злой дух вселился… злой дух… хорошая шкура… трофей… Полина улыбнулась. Язвительный настрой исчез и теперь казался кратковременным приступом глупости. Сквозь дрёму якутка чуть слышно говорила о каком-то Скитальце, который вырвался из Древнего города; о том, что он теперь в нашем мире, набирает силу. Бормотала о каких-то бессмертных, о мерцающей тропе, ведущей сквозь тьму… «Сама себе во сне сказки рассказывает», – благодушно подумала Полина. У неё самой уже глаза слипались. То и дело зевая, она разбудила и проводила в спальню так до конца и не проснувшуюся якутку, уложила её в кровать, накрыла покрывалом. – Утром… как огурец буду… Цыц, – не открывая глаз, произнесла Саяра, и через пару секунд раскатисто захрапела. Полина провела пальцами по её седым волосам. – Рада знакомству, Железное Лето. Очень рада, – она усмехнулась. – А «фифу столичную» я вам ещё припомню. Глава девятая Агате снились кошмары, в которых зверствовали маньяки. Она во сне словно бы глядела кровавую кинохронику. Какой-то щуплый лысоватый мужчина с дикой улыбкой на сальном лице душил девушку. Его пальцы сжимались на тонкой шее, сжимались. Несчастная, выпучив глаза, дёргалась и сдавлено хрипела. А потом новый сюжет: крупный, как медведь, старик возле мусорных баков убил стамеской молодую женщину, затем той же стамеской раскурочил ей грудь и вынул сердце. «Та-айна, – стонал убийца. – Мне нужна та-айна…» Морщинистое лицо старика походило на сделанную из дубовой коры маску. Невероятно злобную маску. Сцены менялись, вызывая у спящей Агаты мучительные стоны. Мужчина в чёрном плаще и надвинутым на глаза капюшоном забивал молотком парня в подворотне – убийца раз тридцать опустил своё орудие на голову несчастного, превратив её в невообразимое месиво. В следующей сцене молодой маньяк, весело насвистывая, истязал двух привязанных к столбам девушек – он скальпелем делал на их обнажённых телах надрезы. Тысячи надрезов. А девушки кричали, кричали, обезумев от ужаса… Она проснулась посреди ночи в холодном поту, села на кровати и сокрушённо обхватила голову руками. Сердце колотилось, перед глазами мелькали обрывки кошмара, по коже пробегали «мурашки». – Ну и что, нахрен, это было? – болезненно промолвила Агата, ощущая неприятную сухость во рту. – Какой же бред. С обидой и страхом она задалась вопросом: с чего бы, чёрт подери, рассудок выдал такую подлость? Откуда вообще взялись эти образы? Нелепость какая-то! Раньше все кошмары были связаны с Колюней, и это логично, отчим ведь источник страха. Но откуда взялась эта безумная хроника убийств? Где тут логика? – Какой же бред! – повторила Агата, содрогнувшись. Она взглянула на ночник с опасением, что он сейчас замигает, и оживут тени прошлого, а на улице завоет автомобильная сигнализация. Как в ту ночь, несколько лет назад. Но мягкий свет ночника оставался ровным, а за окном лишь тоскливо завывала вьюга. «Всё в порядке, – успокаивала себя Агата. – Просто вчера было слишком много впечатлений. Это усталость. Всего лишь усталость…» В памяти вдруг возродились события, произошедшие давешним вечером в туберкулёзном диспансере. Вспомнились изуродованные люди и чудовище с вибрирующей головой. Агата снова содрогнулась, чувствуя, как почти выровнявшееся сердцебиение вновь участилось. Она посмотрела на рисунки на стене. Тиранозавр и Викинг. Безмолвные стражи. Те, кто никогда не подводил и не подведёт. У неё возникло острое ощущение, что их помощь ещё не раз понадобится. Теперь, когда в ней поселилась вера в магию, она взирала на воображаемых друзей другими глазами, как на источник удивительной тайны, которую ещё предстоит разгадать. Ей вспомнились слова Глеба: «Будем считать, эксперимент не удался». Вчера, когда вернулась домой, она всерьёз задумалась над этими словами. Не удался? Собирались вызвать некого Хранителя Тайн, а на самом деле нифига не вышло? А может, не всё так просто? Возможно, что-то не разглядели? Слишком быстро Глеб сделал вывод. Но что они могли не разглядеть? Никаких внятных предположений. Только смутная тревога с мистическим оттенком. Многое с Глебом предстояло обсудить. Вчера было какое-то пресыщение новыми впечатлениями и на обстоятельный разговор о том, что случилось в диспансере просто не осталось сил. Нужна была передышка. Договорились встретиться завтра. А Павел… да пошёл он к чертям собачьим! Скучный он и какой-то пустой. Агата твёрдо решила больше с ним не связываться. Вчера, уже в городе, она заглянула в его глаза и внезапно испытала отвращение, будто в кучу с дерьмом вляпалась. Чем было вызвано такое чувство, Агата не могла понять – это зародилось на уровне подсознания, словно некая тень откровения. И именно в тот момент Агата решила, что больше не позволит очкарику преследовать её. Хватит уже этой его дурацкой игры в тайного воздыхателя. В следующий раз приметит, что он плетётся за ней как хвост, и не станет церемониться – отошьёт мелкого шпингалета. Раз и навсегда. Возможно, даже с помощью крепких затрещин. В её новой жизни ему не было места. * * * Тот, кто вышел из темноты назвался Надзирателем. Павлу это имя нравилось, оно ассоциировалось у него с силой и властью. Надзиратель назвался другом. И Павел ему поверил. Поверил с каким-то безоговорочным фанатизмом. Надзиратель явился после того, как долговязый недоумок Глеб спалил бумажку с какими-то закорючками. Павел тогда странным образом оказался в темноте. Это было не просто «место», а вселенная, наполненная мраком. Мрак скрежетал, стонал, выл, рыдал – тысячи голосов и тысячи каких-то невидимых механизмов явно циклопических размеров. Павла буквально раздирало от желания вырваться из этого мрака. Как он тут оказался? Где он? Мысли были тягучими – медленно рождались и тянулись, тянулись. Ни холода, ни жара. Павел даже собственного тела не ощущал. Полная беспомощность. Абсолютное уныние. За что? Ему мерещилось, что проходят года, века, что того мира, который он знал, давно уже нет – сама тьма словно бы внушала это. Жестокая тьма. Хотя бы искорку увидеть, хотя бы отблеск какой… всё бы отдал за это. Всё! Но что он может отдать, ведь у него больше ничего нет? Он сам теперь потерянное во времени и пространстве ничто. Пустота… пустота… ну почему такая пустота? В темноте возникло бледное и какое-то нестабильное пятно. Оно вибрировало и будто бы пыталось трансформироваться во что-то определённое. Но вот пятно обрело овальную форму, на нём прорезались и сразу же исчезли щели глаз. А потом Павел, не помня себя от переизбытка эмоций, увидел, как бледный вибрирующий овал начал обрастать светлой тканью. Удивительным образом появился капюшон, тряпичная маска, прикрывающая пол лица, в тени капюшона снова возникли узкие, горящие изнутри голубоватым светом, глаза. Какое-то время, показавшееся Павлу вечностью, голова будто бы висела в тёмном пространстве, затем начало проявляться тело, облачённое в светлый, перехваченный широким кожаным поясом плащ. Материализовались кожаные нарукавники-перчатки, штаны, сапоги. Блеснула сталь изогнутого клинка – человек играючи перекинул оружие из руки в руку.