«Богатырь» и «Светлана» встретились южнее параллели Шантунгского маяка вечером 1 августа. Подведя свой крейсер к боту флагмана, Шеин доложил о полученном в Чифу новом приказе штаба флота, а на палубу «Богатыря» перебросили пакет с ним, для полного ознакомления. В пакете был также подробный рапорт о неожиданных переговорах с германским представителем и последовавшим за этим тайным вояжем в город мичмана Нирода. Поскольку новые распоряжения не требовали изменения курса и каких-либо других срочных действий, как и планировалось, двинулись на юг, избегая контактов со всеми судами, пока не миновали Шанхай. Далее пошли на юго-запад, к Формозе, где была назначена встреча с угольщиками из Сайгона. Но теперь море осматривали уже на возможно большей площади, еще ночью начав поиск встречных пароходов. С рассветом разошлись на десять миль друг от друга, продолжая искать возможных контрабандистов. Радио не пользовались, чтобы не выдать себя телеграфированием, но это давало лишь кратковременную отсрочку в определении противником района нахождения отряда, только до прихода в ближайший порт первого из остановленных и осмотренных нейтральных судов, не имеющих запрещенных к ввозу в Японию грузов. В течение двух дней, пока движение не прекратилось, осмотрели одиннадцать пароходов и три парусника. Но только на двух из них нашлась контрабанда. Немецкий «Амой» вез в Сасебо железнодорожное имущество и паровые электрические машины фирмы «Сименс», а на английском «Энни», направлявшемся в Куре, среди продовольственных наименований в коносаментах была селитра и артиллерийский порох. Суда арестовали, укомплектовав перегонными командами и ограничив передвижение штатных экипажей. Оба приза шли теперь с крейсерами, направлявшимися к самой южной оконечности Формозы, где у залива Кай-Ланг должны были ждать наши угольные пароходы. От мысли осмотреть северное и западное побережье Формозы и атаковать расположенные там порты Тамсуй, Анпингу и Гаюсон до начала бункеровки отказались, опасаясь встревожить противника раньше времени. К тому же у западного берега было множество мелей, на которые можно было запросто налететь в темноте, а Гаюсон еще и прикрывался фортом Чихоу[19] и там могли быть японские дозорные суда. А он располагался всего в полусотне с небольшим миль северо-западнее места предполагаемой встречи с угольщиками. Шариться в архипелаге Пескадорских островов, не пополнив запасы топлива, тоже не решились. Ночью держались вместе, сомкнув строй и погасив все огни. Так прошли пролив между островами Йонагуми и Такетоми. Далее проложили курс южнее острова Ботел-Тобаго, находившегося милях в сорока восточнее южной оконечности Формозы. Рано утром 4 августа уже освещаемые встающим солнцем вершины гор этого острова и обозначенные белой пеной прибоя скалы более южного островка Литл-Ботел-Тобаго остались справа по борту. А прямо по курсу поднимались из моря горы Хенг-Джина, основного хребта Формозы. Горизонт был пуст, если не считать нескольких парусов китайских джонок. Ход увеличили, чтобы скорее добраться до точки встречи. В начале восьмого часа утра уже был виден скалистый мыс Гау-Джан-Пхи, рядом с которым стоял большой пароход. Подойдя ближе, опознали в нем «Ярославль». С него передали условный опознавательный сигнал и сообщили, что пришли позавчера после полудня из Сайгона с углем и нанятыми там грузчиками и вот уже вторую ночь дежурят у этого мыса, ожидая крейсера, на день уходя южнее, вне зоны видимости с берега, как им и было рекомендовано. Обменявшись приветствиями, все вместе вошли в залив Кай-Ланг, раскинувшийся между мысами Гау-Джан-Пхи и Най-Пхи. Там стоял на якоре второй пароход, «Киев», тоже с грузом угля и продовольствия. У него появилась неисправность в машине, и он был вынужден уйти под берег для ремонта, из-за чего и задержались сегодня у берега дольше обычного. В западной части залива ему удалось укрыться от шедшей с юго-запада тяжелой зыби и приступить к устранению поломки. Добротворский распорядился обосноваться рядом с ним и немедленно начать бункеровку крейсерам и трофейным пароходам. У мысов оставили шлюпочные дозоры. Высаживать наблюдателей на берег не стали, хотя пассажиры из Чифу и уверяли, что в случае их немедленной доставки в ближайшую рыбацкую деревню в течение нескольких часов смогут организовать охрану наших людей, или даже лагеря, и помочь рабочей силой. Последнее было бы особенно желательно. Экипажи уже явно устали, так и не отдохнув толком еще после предыдущего боевого выхода. Но начальник отряда не доверял «подсадным азиатам» и опасался засады или диверсии. Из этих соображений время стоянки было сокращено до минимума. В итоге в грязную и тяжелую работу для ускорения дела впрягли всех, кто успел смениться с вахты. В первую очередь, с «Ярославля» перегрузили более шестисот ящиков с новейшими 37– и 47-миллиметровыми фугасными снарядами французского производства для пушек Гочкиса. Эта «посылка» от светлейшего князя Ливена из Сайгона оказалась сюрпризом. Никто на крейсерах не ждал ничего подобного. В прилагавшихся документах, тут же бегло просмотренных Добротворским и старшими офицерами обоих крейсеров, обнаружились копии рапорта командира «Дианы» о значительном разрывном действии новых французских гранат для малокалиберных скорострельных пушек, виденном им еще в начале июня на практических стрельбах крейсера «Декарт», на которых ему довелось побывать. Стрельбы проводились по щитам, установленным на береговой отмели. В ходе них по отметинам на близко стоявших деревьях было установлено, что разрыв 37-миллиметровой стальной гранаты выпуска 1904 года завода Гочкиса дает зону плотного поражения разлетающимися осколками в десять шагов, что не шло ни в какое сравнение с нашими снарядами такого же калибра. Более тяжелые 47-миллиметровые гранаты отличались от наших бронебойных по мощности не столь впечатляюще, но все же имели гораздо больший фугасный и осколочный эффект. Светлейшему князю Ливену в ходе беседы с младшим флагманом французской эскадры в южно-китайских водах контр-адмиралом Жонкьером удалось узнать, что так действуют только снаряды нового образца, доставленные с последним транспортом снабжения, для испытания которых и затеяли эти стрельбы. В то время как такие же боеприпасы из старых партий, как и русские, работают скорее как сплошные ядра, имея прочный корпус и малый заряд взрывчатого вещества. Они тоже называются бронебойными гранатами, как и у нас[20]. Новые же снаряды являются фугасными и должны наносить главный урон атакующим судам силой взрыва и своими осколками, что гораздо эффективнее. Пока нарочный с отчетами Ливена добирался до командования Тихоокеанского флота, а сам светлейший князь через свои новые связи во французских колониальных властях искал способы скрытно закупить такие боеприпасы и переправить их во Владивосток, вопрос неожиданно решился. Учитывая последние изменения во внешнеполитической обстановке в Европе, вызванные сближением Санкт-Петербурга и Берлина, обитатели Елисейского дворца захотели стать для русского царя неменьшими друзьями, чем германский кайзер. Одних только перехваченных телеграфных депеш для этого было явно маловато[21]. А поскольку «прямо только вороны летают», колониальная Восточно-Азиатская эскадра оказалась полностью, и даже с явным избытком, снабжена новыми боеприпасами даже раньше, чем флот во французских водах. Далее сайгонские власти получили из Парижа приказ «срочно испытать стрельбой и принять на вооружение исключительно новые снаряды». А когда, что и неудивительно, удалось заинтересовать ими Ливена, еще и особые инструкции, в соответствии с которыми появилась возможность в кратчайшие сроки провести тайную сделку через третьих лиц прямо там, итог которой и был отправлен с пароходами к Формозе[22]. В сопроводительных документах имелась и докладная записка на имя наместника от командира «Дианы», в которой он особо указывал на большое содействие в решении многих деликатных вопросов со стороны некоего господина Мотте, одного из совладельцев компании «Маисон М. Моттэ эт Си», занимавшейся, помимо прочего, еще и фрахтом судов[23]. И в этот раз Моттэ взял на себя всю канцелярию с бюрократией, еще и ссудил Ливена деньгами, поскольку у него самого столь крупной суммы не оказалось. Однако погрузку вскоре пришлось прервать из-за усиливавшейся качки. Волнение не стихало, а место стоянки оказалось недостаточно закрыто от шедших с моря волн. Швартовые концы рвало, и пароходы с крейсерами изрядно бились бортами друг о друга. Риск получения достаточно серьезных повреждений увеличивался. Начальник отряда распорядился свернуть работы и менять якорное место. Но вместо того, чтобы просто передвинуться немного западнее, где сразу за мысом зыбь была гораздо слабее, и продолжить погрузку, он приказал уйти в глубину залива, чтобы уменьшить вероятность обнаружения с проходящих мимо судов. От штурманов, начавших говорить об отмелях, просто отмахнулся, приказав выставить лотовых на каждом корабле и транспортах и начинать движение немедленно. Хотя на новую стоянку буквально переползали, постоянно промеряя глубину, невезучий «Киев», уже почти закончивший ремонт машины, умудрился выскочить на банку. Получив доклад об этом, Добротворский разнервничался и приказал немедленно уходить, а пароходам действовать по обстановке. По его мнению, где-то рядом находились большие японские крейсера, уже непременно извещенные о нашем здесь присутствии, чему в немалой степени способствовало предварительное появление угольщиков в этом районе. Последовавший сразу доклад старшего механика Кигеля, что успели принять всего 30 тонн угля, а на «Светлане» и того меньше, чего явно недостаточно, вызвал бурю эмоций. Добротворский орал своим громовым голосом, обвиняя в головотяпстве и саботаже всех окружающих. Возражать осмеливался только командир «Богатыря» капитан первого ранга Стемман, чем еще больше распалял его. Тут под горячую руку подвернулся судовой священник иеромонах отец Венедикт. Начальник отряда нависал над ним, смиренно внимавшим воплям, всей глыбой своего немалого тела с всклокоченной бородой, пока не выорался окончательно. В итоге было приказано срочно догрузить до 50 тонн, после чего крейсерам выдвигаться на запад, а с темнотой идти на юг к острову Итбайят, где, возможно, получится расположиться комфортнее. А пароходам остаться здесь и сгружать уголь на джонки, которые обещали обеспечить китайские пассажиры, и уже ими перевозить к крейсерам. Свои резоны в таком решении, безусловно, имелись. Хотя процесс приемки топлива заметно усложнялся и растягивался по времени, безопасность возрастала. Особенно, учитывая возможность использования части небольших парусных судов для несения дозорной службы. Оставалось лишь договориться обо всем с пассажирами. Те, в свою очередь, узнав масштабы запросов, оказались несколько обескуражены. К тому же дипломат из Добротворского был откровенно плохой. Он напирал и требовал, не желая слушать возражений ни от своих офицеров, ни от противоположной стороны и не утруждая себя подбором выражений и аргументов, будучи абсолютно уверенным в своей правоте. В основном по этой причине переговоры получились сложными и затянулись до завершения авральной бункеровки. В конце концов все же пришли к согласию. Китайцев из Чифу пересадили на одну из державшихся поблизости рыбацких лодок, а всех иностранцев с призов свезли на «Богатырь». Оба трофея укомплектовали перегонными экипажами с наших угольщиков, команды которых предусмотрительно были усилены добровольцами с «Дианы», вернув на крейсера всех «командированных», после чего покинули залив, двинувшись на запад, в направлении Гонконга. С темнотой развернулись на Итбайят. Этот островок, длиной менее десяти миль и неполные две шириной, тем не менее давал защиту от зыби. Так что, достигнув его северного побережья, где, к удивлению многих, по условному сигналу нашли первые три джонки с углем и даже грузчиками, сразу начали погрузку. С этими джонками доставили также важные новости об успешной атаке базы Сасебо. Подробностей, естественно, никто не знал, но ходили слухи о ее полном разгроме. Бункеровка продолжалась весь следующий день до темноты. Вокруг сновали местные рыбацкие посудины; некоторые из них швартовались к борту крейсеров, предлагая свежую рыбу, овощи и рис. Воспользовавшись этим, кроме угля, которого удалось принять тонн по сто на призах, сто двадцать на «Богатыре» и сто восемь на «Светлане», пополнили еще и провизионные кладовые, после чего снова начали готовиться к выходу в море. Как стемнело, снялись с якорей и уже на ходу занялись приборкой. Отряд разделился. Трофейные пароходы, имевшие теперь полные ямы, отправили вокруг Японии во Владивосток, пожелав счастливого плавания. Крейсера же тем временем двинулись на север и скоро встретились с «Ярославлем» и отремонтировавшимся «Киевом», который после разгрузки самостоятельно сошел с мели. Появившиеся небольшие течи сильно ему не угрожали. Найдя свои транспорты по зажженным на их мачтах фонарям, сошлись бортами и погасили все огни, чтобы обменяться информацией. Добротворский постоянно торопил, так что передача мешков со штабной почтой и письмами экипажа прошла довольно сумбурно. Затем пароходам приказали сгрузить при помощи все тех же джонок тысячи полторы тонн в подходящем укромном месте, на усмотрение высаженных китайцев, и возвращаться в Сайгон. После чего сразу расстались. От предписанного приказом обследования Пескадорских островов начальник отряда снова решил отказаться, поскольку и без того потеряли много времени, «болтаясь у вражеских берегов на глазах у наблюдателей, а угля приняли неполные запасы». Вместо этого русские бронепалубники тихо двинулись к северу вдоль восточного берега Формозы. Снова вокруг были только немногочисленные рыбаки и джонки. За час до полуночи вдалеке слева по борту показались огни порта Луконг, но к нему приближаться не стали, так как он считался второстепенной целью. По данным разведки там бывало не более 120 судов в год, в основном этих самых джонок с китайскими товарами, никак не влияющими на способность Японии продолжать войну. Хотя все жутко устали и вокруг было спокойно, ночью почти никто не спал, возможно, из-за духоты. С утра занялись мелким ремонтом. Командам разрешили обедать. Приближались к оживленным судоходным трассам, которые, вполне возможно, уже охраняются японцами. Скоро достигли порта Цзылунг, на северо-восточном побережье. Он являлся административным центром всей провинции. Здесь планировалось осмотреть только подходы к гавани и лишь по возможности проникнуть в саму бухту, почти закрытую со стороны моря островом Пальм и защищенную береговыми батареями. К моменту, когда на горизонте показались вершины гор Палм-Айленда, уже совсем развиднелось, так что отряд, скорее всего, был обнаружен противником. Смысла таиться теперь не было, поэтому сразу попытались войти на рейд. Но, как и ожидалось, он имел серьезную береговую оборону. С острова, а также с обращенного к морю склона Мягкой горы и западного берега бухты Килинг били тяжелые орудия, что вынудило Добротворского прекратить сближение, держась на границе зоны досягаемости с батарей, и открыть ответный огонь. Пушки на фортах оказались старыми, нескорострельными, но калибры некоторых из них были вполне серьезными. На Палм-Айленде выявили самые опасные укрепления, имевшие не менее трех достаточно дальнобойных орудий. На всех остальных батареях обнаружилась еще лишь пара стволов, представлявших реальную угрозу. Все остальное было мортирами или подобными им практически безвредным антиквариатом. Выяснив позиции и состав артиллерии всех трех фортов, крейсера попутно обстреляли суда, стоявшие в бухте. Из-за мелководности внутренней гавани большие транспорты были вынуждены вставать на якорь у входа в нее; западнее или юго-западнее Палм-Айленда. Как только они оказались видны из-за острова, часть пушек «Богатыря» и «Светланы» била по ним, пока Добротворский не скомандовал общий отход. Никого потопить, естественно, не удалось, так что скромным итогом набега на Цзылунг оставалась разведка его укреплений. Однако удача снова улыбнулась крейсерам. Одновременно с началом отхода севернее рейда был обнаружен небольшой японский пароход. «Светлана» сразу бросилась в погоню, перехватив еще в виду порта деревянный каботажник в 432 тонны. Досмотровая партия бегло провела осмотр. Ценных грузов обнаружено не было, и старую посудину просто подожгли, изъяв все найденные бумаги и отпустив шлюпки с командой к берегу. После чего русские высадили экипажи обоих перехваченных ранее судов в оказавшуюся поблизости большую двухмачтовую джонку, груженную рыбой и пряностями, и двинулись к Корейским проливам. Через два дня уже поздно вечером, никого более не встретив, подошли к острову Фукуэ, оказавшись в пятнадцати милях южнее его западной оконечности. Отсюда с марсов и мостиков были хорошо видны вулканические пики в северо-восточной части горизонта. Повернув на север, увеличили ход. На закате видели дым к западу от себя, но выяснять, кто это, не стали. К ночи были уже в восточном цусимском проходе. Спустя три часа после, того как окончательно стемнело, стало ясно, что вошли в зону с интенсивным движением судов. Первым контактом был довольно крупный трехмачтовый парусный корабль, без ходовых огней прошедший перед крейсерами с востока на запад недалеко от острова Ики. Поскольку после ухода из Желтого моря на крейсерах не получали никаких достоверных сведений ни о нашей эскадре, ни о противнике, Добротворский и оба командира были уверены, что Рожественский после боя у Сасебо увел всех во Владивосток, а японский флот находится где-то в районе Корейского пролива, занят охраной судоходства и жаждет мести. По этой причине, как было условлено еще до начала прорыва, от атаки такой заманчивой цели отказались, обойдя ее с кормы и продолжив пробираться на северо-запад. Сразу обнаружили еще два небольших затемненных судна, шедших в том же направлении. Ход уменьшили, но все котлы по-прежнему держали под парами. Спустя всего полчаса опять наткнулись на небольшой пароход, шедший уже в восточном направлении к острову Ики. С ним, похоже, также удалось разминуться, не открыв себя. По крайней мере, никаких явных признаков тревоги все еще не было. Однако скоро пришлось отказаться от дальнейшего продвижения прежним курсом, так как впереди обнаружили отсвет прожектора, скользнувшего по воде. Следом показались еще два сильных отблеска света, много западнее. Уклоняясь от них, повернули на Симоносеки, двигаясь восьмиузловым ходом. Разминувшись на этом курсе еще с двумя судами, считали, что благополучно миновали Окиносиму, оставив ее слева по борту. Никаких ориентиров и самого острова видно не было. Шли по счислению. Предполагая, что японские дозоры остались западнее, повернули на север, намереваясь обогнуть их по восточному флангу и пройти у самого входа в залив Абурадани. Ход держали все так же не более восьми узлов, чтобы не было белых бурунов у форштевней. Скоро увидели факел искр, вылетевший из трубы какого-то судна, совсем недалеко с правого борта. Отвернув от него на запад, какое-то время шли этим курсом. Вдруг, неожиданно, «Светлана» заметно вздрогнула всей кормой. После серии вибраций все стихло, но из машины сообщили, что на левом валу появилась подозрительная дрожь. Скорее всего, крейсер задел винтом за какое-то подводное препятствие. Это было странно. По докладам штурманов, поблизости не имелось ни камней, ни отмелей, ни островов. Но тут сигнальщики разглядели берег слева по борту. Это мог быть только Окиносима, хотя считалось, что он уже остался за кормой и минимум мили на четыре южнее. С острова, судя по всему, крейсера заметили. Оттуда донеслись какие-то звуки, и замигал сигнальный фонарь. С головного «Богатыря», благополучно миновавшего опасное место, эту морзянку увидели уже на кормовых углах, в то время как для «Светланы» она оказалась как раз на левом траверзе, под самым боком. В этот момент от острова услышали сначала обрывки команд, а потом глухие удары. И сразу разглядели едва различимые затемненные силуэты двух довольно крупных пароходов на фоне серого горба острова. Один из них явно находился под парами, а под бортом второго вяло дымило несколько более мелких судов, возможно миноносцев. Во тьме удалось различить только их невысокие трубы и мачты, чуть возвышавшиеся над палубой. Предположив, что наш отряд уже обнаружен, а суда, что сейчас видят, – это какие-то из японских крейсеров и база миноносцев со своей мелочью, Шеин решил атаковать первым и приказал открыть огонь, целя в первую очередь в «плавбазу», поскольку лучше защищенный крейсер подбить коротким огневым налетом шансов было немного. Спустя несколько секунд резко взвыл корабельный ревун, и тут же ночную тьму разорвала яркая вспышка залпа. Ушедший вперед флагман отряда присоединился к обстрелу спустя менее минуты. К этому времени с мостика «Светланы» уже передали ратьером, что видят корабли под берегом. Дистанция была совсем небольшой, но темнотой скрадывало контуры целей. Комендоры «Богатыря» вообще били лишь куда-то в направлении едва видимых всплесков от снарядов своего напарника. Машинам немедленно дали самый полный ход, так что объект нападения быстро проскочил вдоль левого борта и пропал из вида. Бой продолжался совсем недолго. Дав несколько прицельных залпов, стрельбу «задробили», резко отвернув на северо-восток. Освещать противника даже не пытались, из опасения открыть свое место другим японским кораблям, наверняка бывшим где-то рядом. Одновременно с открытием огня Шеин распорядился забивать эфир работой своей станции беспроволочного телеграфа, чтобы обстрелянные суда не могли вызвать подмогу. Японцы ответили не сразу. Сначала открылся прожектор с того судна, что было под парами, за ним еще два с берега. Но их лучи прошли в стороне и вскоре погасли. Только потом начали стрелять из двух или трех орудий, непонятно – с берега или с кораблей. Но наши крейсера к этому времени уже удалялись, видя начинавшийся пожар на каком-то из обстрелянных судов у себя за кормой. На каком именно – разобрать не было возможности. Стрельба там скоро стихла, а вот огонь, наоборот, набирал силу. В отсветах этого пожара удалось разглядеть позади двигавшийся на запад большой двухтрубный пароход, а недалеко от него – и несколько мелких паровых судов, возможно миноносцев, которые успели отойти от своей базы с началом обстрела. Разойдясь на четыре кабельтова друг от друга, чтобы иметь возможность маневрировать, «Богатырь» и «Светлана» быстро удалялись и скоро потеряли их из вида, но зарево над горизонтом, подсвечивавшее снизу тяжелые облака, видели еще долго. Погони не было. Когда обороты винтов уходили за сотню, корму «Светланы» начинало изрядно потряхивать и начинали течь сальники гребного вала. Это явно были последствия касания грунта винтом. О повреждении доложили на флагман и спустя сорок минут ход снова сбавили, не выводя из действия котлов, и прекратили ставить помехи. Японцы это быстро оценили. В течение каких-то десяти минут зафиксировали сразу четыре чужих станции. Они разразились короткими сообщениями, судя по слышимости, совсем рядом. Но все телеграммы шли каким-то новым, неизвестным кодом, и разобрать ни одну из них не удалось. Им отвечали еще с двух или трех передатчиков. Понимая, что ни о какой скрытности речи теперь не шло, Добротворский приказал связаться с Озаки и запросить обстановку, рассчитывая отправить туда охромевший крейсер в случае возникновения серьезных осложнений и прорываться во Владивосток на одном «Богатыре». Но, несмотря на неоднократные повторы запроса, до конца ночи ни одной русской станции в эфире так и не появилось. Это было странно и тревожно. Решив, что Цусиму уже захватили японцы, чем и объясняется столь интенсивное судоходство вокруг островов, Добротворский приказал ускорить отход. На «Светлану» передали, что если она не сможет держать предписанную скорость, будет прорываться самостоятельно. С рассветом ход подняли до шестнадцати узлов и продолжили двигаться на северо-восток, вдоль японского побережья, держась вне видимости берегов. Хотя все так же активные японские радиопереговоры были уже плохо слышны, опасность появления крупных сил противника все еще сохранялась. Дважды отмечалась работа мощной станции. Поэтому отряд держал пары во всех котлах, находясь в готовности быстро дать полный ход для прорыва. У «Светланы» на левом валу сальники текли все сильнее. Появился стук в машине. Но обороты не сбавляли. Чтобы расширить просматриваемую полосу моря, снова развернулись в поисковую цепь, надеясь зацепить кого-нибудь из местного каботажа или дальних дозоров и получить информацию о ситуации на театре боевых действий от пленных. Пока же строили предположения, одно хуже другого. Не доходя до островов Оки, повернули на север, не сбавляя хода до вечера. На закате перехватили корейскую шхуну с ячменем, шедшую в Майдзуру, но что-либо толковое корейцы рассказать не могли. Экипаж пересадили на «Светлану», а шхуну укомплектовали матросами крейсера и отправили во Владивосток. Когда уже стемнело, Добротворский распорядился перейти на экономический ход, разрешив вывести из действия часть котлов. Кочегары наконец-то получили передышку. Механики «Светланы», пользуясь уменьшением оборотов, возились в коридоре вала, уменьшая течи. К рассвету достигли параллели Гензана. Горизонт был пуст. С «Богатыря» отправили депешу во Владивосток, сообщив о своем возвращении и запросив обстановку. Но ответа не было. Две повторные телеграммы также оказались безответными. Предположив, что у Владивостока действуют японские отряды, перебивающие связь, решили увеличить ход до семнадцати узлов, чтобы успеть добраться до русских берегов засветло. По расчетам штурманов, в этом случае достигнув мыса Поворотный, имели бы еще более часа светлого времени. Достаточно, чтобы оглядеться и выяснить, что к чему. С маяка на мысе рассчитывали узнать, что творится у Владивостока, а уже потом решать, как быть дальше. Добротворский, вконец издергавшийся сам и державший на нерве весь свой штаб, опасался погони или засады. До самого вечера противника так и не встретили, и перед закатом 10 августа легли в дрейф в виду русского берега, обмениваясь сигналами с постом на маяке. Выяснив, что японцы крупными силами осматривали Броутонов залив, а сейчас пришли к заливу Посьет, укрылись в заливе Америка, чтобы под защитой батарей привести себя в порядок. Но уже на следующий день противник ушел. Тем не менее переход в базу, где стояли все остальные корабли эскадры, проходил под эскортом броненосцев и подводных лодок. Причем «Светлану» тянул на буксире «Индустри», поскольку, несмотря на недовольство начальника отряда, капитан первого ранга Шеин, щадя и без того почти «загнанную» машину крейсера, своим ходом идти отказался и под свою ответственность отправил депешу в штаб, запрашивая буксировщика. К этому времени уже осмотрели винты водолазы и выяснили, что две лопасти на левом повреждены, это и вызывало вибрации на больших и средних ходах. Стоит заметить, что бывший немецкий буксир-спасатель вызвал некоторый ажиотаж своим появлением. Входящий в залив незнакомый пароход, хоть и под нашим флагом, приняли за японский разведчик, сыграв боевую тревогу. Сильно озадачило подозрительное спокойствие береговых наблюдательных постов и батарей, из-за чего Добротворский, решив, что они уже захвачены подкравшимся десантом, распорядился снова дать радио во Владивосток с сообщением о том, что атакован в заливе Америка, а крейсера подготовить к подрыву. К счастью, до того, как все благополучно разрешилось, исполнить ни то, ни другое не смогли.