Стоянка была закрыта от волн достаточно хорошо самим островом и уходившим на север длинным плоским полуостровом, заканчивавшимся небольшим островком. Но, как оказалось, имела только один выход в северо-западном направлении. Широкий пролив между Мияко и Ибару, уходивший на юг, с такой же прозрачной водой, что и в бухте, по словам рыбаков, изобиловал отмелями и подводными камнями, из-за чего являлся фактически непроходимым для больших кораблей. Отправленная на баркасе разведка это подтвердила. В ходе выяснения навигационных нюансов попутно основательно запаслись местной рыбой. Оба острова были равнинными и сходили к воде белоснежными песчаными пляжами. Они полого скатывались от рыхлых скал светло-светло-серого цвета, изъеденных ветрами и дождем и заросших густой тропической растительностью. Песка такой ослепительной белизны никому ранее видеть не доводилось. Выглядело это весьма необычно. На его фоне чужеродным грязным пятном выделялся угольный склад на берегу у замызганной деревянной пристани на окраине селения, состоявшего из ветхих хижин. Хоть какую-то основательность внушало только совсем новое дощатое длинное строение, в котором размещались местная администрация, портовая контора и почта. Рядом с кучей угля, огороженной высоким забором и возвышавшейся почти вровень с верхушками прибрежных пальм, топорщились несколько штабелей грузов, частью в мешках, частью в ящиках, укрытых от дождей навесом. За всем этим в некотором отдалении виднелась поросшая густым тропическим лесом круглоголовая гора чуть более ста метров высоты. Оттуда должен был открываться прекрасный обзор во все стороны. Вот только добраться до нее было довольно непросто, так как она находилась более чем в десяти верстах от места стоянки. К тому же остров оказался довольно плотно заселен, и в случае попытки организовать сигнальный пост на берегу, истинная национальная принадлежность гостей оказалась бы неминуемо раскрыта. Поэтому ограничились выставлением постов наблюдения на клотиках мачт. Шар даже не поднимали из трюма из этих же соображений, но его, так же как и прочее оборудование для воздушной разведки, тщательно осмотрели и привели в полный порядок. Для связи с властями и прояснения обстановки отправили шлюпку с переодетыми в цивильное переговорщиками, способными бегло изъясняться по-английски. Прихватили с собой и троих еще не проспавшихся после попойки итальянских матросов, для шума и массовки. До их возвращения расчеты дежурили у орудий в готовности сбросить маскировку и немедленно стрелять, а десантный отряд, стараясь не высовываться, сидел рядом со шлюпками в полной экипировке. Но, к счастью, обошлось. Побывавшие на берегу офицеры сообщили, что два дня назад с почтовым пароходом сюда прислали приказ оказывать помощь всем иностранным судам, просящим укрытия, в связи с появлением южнее Цусимы русских кораблей. После этого никаких других новостей не было. Телеграфа на острове нет, а почту отправляют с местными торговцами на Окинаву или Формозу. Кроме того, примерно раз в месяц заходят каботажные суда. К большому удивлению, нашли в селении памятник, судя по надписи на немецком языке, подаренный местным жителям самим кайзером Вильгельмом в знак благодарности за спасение немецких моряков с погибшего в 1873 году во время шторма германского судна «Робертсон». Среди общего убожества и нищеты это оказалось совершенно неожиданным. Чиновники из управы острова, просмотрев документы с «Куарто» и, видимо, удовлетворившись объяснением, что английский пароход просто делится с ним углем для перехода в Куре, а сам идет на Марианские острова и не планирует здесь задерживаться, стоянку разрешили. Все формальности удалось соблюсти, но в любой момент обман мог раскрыться. Всю ночь и половину следующего дня в большой спешке грузили уголь и перевозили на «Урал» ящики с радиооборудованием и сопровождающую документацию. Только после полудня наконец вышли в море и лишь тогда начали уборку. Опасались возможной погони не японцев, так англичан. Их действия никак не укладывались в понятия о нейтралитете и наводили на мысль, что Россия уже находится в состоянии войны помимо Японии, еще и с «владычицей морей». Весь остаток дня держались рядом, но за полчаса до заката разделились. Быстроходный и ценный «Урал», получивший часть штурманских принадлежностей с трофея, было решено вернуть к родным берегам, поэтому он двинулся на север к Цусимским проливам и следующей ночью благополучно форсировал восточный из них, благодаря большому ходу дважды уходя от лучей прожекторов дозорных судов. При этом, используя перехваты японских депеш, шедших почти без перерыва, по силе сигнала и нескольким удачным пеленгам примерно определили расположение трех дозорных линий. Телеграфирование слышали только с японских станций и только японской телеграфной азбукой, что исключало возможное участие англичан в несении патрульной службы, по крайней мере, в этом районе. Это, конечно, радовало. Миновав узости и так никого и не встретив, спокойно достигли побережья Приморья у залива Америка, откуда через сигнальный пост связались с базой. Только тогда и узнали, что никакой войны с англичанами нет, но отношения крайне напряженные. Причем к тому времени «Урал» оказался не единственным участником инцидента с английскими крейсерами. Также стало известно, что нашему флоту удалось разгромить крепость Сасебо. Трофеев немного, однако и потери сравнительно невелики. Из крупных кораблей не потеряли ни одного, лишив противника не менее полусотни пароходов, в подавляющем большинстве загруженных и готовых к отправке на материк. Разрушили верфь и доки. Выяснив обстановку, благополучно добрались до Владивостока, где уже стояла эскадра. На следующий день, уже ближе к вечеру, при сдаче в порт радиостанций, неожиданно выяснилось, что оборудование не соответствует заявленному в бумагах и является большей частью старьем, неисправным и почти не представляющим технической ценности. Немедленно отправили за итальянским капитаном и его помощником, но в гостинице, где они должны были снимать номер, их не оказалось. Как выяснилось после разговора со швейцаром, едва вселившись, они тут же покинули отель с одним саквояжем и более не появлялись. Опрос матросов из команды «Куарто», ожидавшей попутного судна до Шанхая или отправки поездом домой, ничего не дал. Вероятно, они не были посвящены в подробности аферы. Из-за нехватки жилья в городе итальянцев разместили на одном из трофейных транспортов, стоявших в очереди на ремонт. Там они отмечали окончание рейса, ни на что более не отвлекаясь. Выяснилось лишь, что в Сингапуре, где грузили эти ящики с «тушенкой», всему экипажу сразу выдали полное жалованье от имени японского консула за рейс в Японию, а прибыв во Владивосток, от своего капитана матросы получили еще и солидные «проездные» на дорогу домой, так что, узнав о поспешном отъезде его с помощником, ничуть не встревожились. Как водится в таких случаях, нашлись более важные дела. А «Куарто» оправдал опасения кочегара. Спокойно пройдя приличным ходом вдоль Тихоокеанского побережья Японии, он удачно миновал Курильские острова, проскочив в просвете тумана через пролив Екатерины. Поскольку еще при выходе «Урала» с Цусимы было известно, что на южном побережье Сахалина японцы, а в заливе Анива их крейсера и миноносцы и никакой другой информации не поступало, далее двинулись не к проливу Лаперуза, как ходили пароходы с грузами обычно, а прямиком в Охотское море, все еще не имея связи со своим берегом. Несмотря на шторм, без происшествий обогнули Сахалин с севера и ночью, уже при хорошей погоде вошли в Сахалинский залив. Но когда приблизились к мысу Петровский, намереваясь выяснить обстановку, сигнальная вахта сообщила, что видят большой четырехтрубный миноносец. Поскольку наших эсминцев здесь быть никак не могло, отвернули от берега и снова ушли в открытое море. Посовещавшись, пришли к выводу, что японцы плотно блокируют все побережье Сахалина, чтобы не допустить подвоза подкреплений на остров. Возможно, уже высадили десанты и на материковое побережье. Исходя из этого, решили пройти узкую часть пролива ночью. В сумерках снова легли на южный курс. Опасаясь присутствия противника в районе Николаевска-на-Амуре, устье Амура обошли стороной, стараясь держаться вне зоны видимости с побережья. К рассвету благополучно миновали остров Попова, выйдя из узости. Погода снова начала портиться. Засвежело. Тем не менее искать укрытия не стали, считая, что «Куарто» достаточно крупное и крепкое судно, чтобы выдержать шторм. Так было гораздо меньше шансов попасть на глаза японцам. Снова из опасений встретиться со сторожевыми судами, возможно, патрулировавшими наше побережье, не стали приближаться к посту Александровскому и к Императорской гавани. К тому же там могли появиться и наши новые заграждения, о которых на оторванной от своей базы эскадре еще не известно. Угля и прочих запасов хватало до самого Владивостока, поэтому решили идти сразу туда, не заходя в другие порты. Часть пути у бухты Владимира и залива Ольги, считавшуюся самой опасной на оставшемся участке из-за близости противника, планировалось проскочить полным ходом в темное время суток. Механизмы парохода находились в хорошем состоянии и на переходе уже не однократно обеспечивали ход более двенадцати узлов довольно продолжительное время. Но, видимо, не повезло. Едва стемнело, появился стук в цилиндре высокого давления машины. Скорость пришлось сбавить. Несмотря на снижение оборотов, стук усиливался. Вынужденно повернули к бухте Владимира. Вдоль берега держался довольно плотный туман, обычный для этого времени года. Поскольку все навигационные огни на Сахалине и материковом побережье после высадки японского десанта в заливе Анива не действовали, точно выйдя к входу в гавань, своевременно обнаружить землю не смогли. В результате в ночь с 14 на 15 августа «Куарто» выскочил на мель у мыса Орехова, пытаясь в темноте и тумане войти в бухту. Хотя шли малым ходом, от удара образовалась сильная течь в кормовой угольной яме правого борта. Машинное отделение быстро затопило, а крепкий зюйд-вест и тяжелая зыбь продолжали бить корпус о камни. Экипаж на шлюпках перебрался на берег, где был встречен отрядом самообороны с сигнального поста, а пароход к утру переломился надвое и окончательно затонул. Здесь моряки из перегонной команды узнали, что на Сахалине японцев уже целую неделю нет. Они были остановлены на реке Муравченка, Корсаков две недели держался в осаде, и связи с ним не было. Но еще к ночи 8 августа из полученной от штаба радиограммы стало известно, что заработала телеграфная связь с ним. Оттуда сообщили, что днем с сигнального поста на мысе Анива наблюдали прохождение большого каравана паровых судов под охраной крейсеров и миноносцев, направлявшегося на восток. А вскоре, снова из Корсакова, пришло известие, что японцы полностью покинули Сахалин и ушли к Курильским островам, явно не собираясь приближаться к русским берегам. Причем покидали остров они в большой спешке, бросив на берегу значительную часть снаряжения своих войск. У самой бухты Владимира и поблизости корабли противника более не появлялись, но в заливе Анива на юге Сахалина все еще периодически действуют их крейсера и истребители. Правда, только ночью. Днем их видели только уходящими назад к своим стоянкам у островов Рисири и Ониваки. В Татарском проливе и южнее японцев вообще не видели. Кого с «Куарто» приняли за большой четырехтрубный миноносец у мыса Петровского, так и осталось невыясненным. Получалось, что когда трофей «Урала» миновал Курилы и крадучись пробирался вокруг Сахалина, путь в Корсаков днем был уже достаточно безопасен. Командовавший транспортом на всем переходе прапорщик по морской части Гасабов был сильно раздосадован. Зная это, он наверняка довел бы вверенный ему пароход до Владивостока. Хорошей и неожиданной новостью, пришедшей из штаба Тихоокеанского флота, было то, что эскадра Рожественского совершила успешный набег на Сасебо и уже благополучно вернулась в свою основную базу, где корабли встали на ремонт. При этом потери по железу, по официальным данным, составили только несколько миноносок. Хотя крейсера «Аврора», «Жемчуг» и несколько миноносцев с трудом удалось удержать на плаву, и они вынужденно остались на Цусиме. Что скрывалось за этой формулировкой, никто толком не знал, но что на них в ближайшее время рассчитывать не стоит, сомнений не вызывало. Зато людишек при штурме Сасебо побило много. И это теперь уже знали все. Ходили слухи, что весьма крепко досталось не только крейсерам, а еще и броненосцам и войскам, высаживавшимся в Сасебо при штурме крепости. В качестве печального итога Рожественский привел с собой сразу три парохода, забитых ранеными солдатами и матросами. Убитых, что смогли вывезти на Цусиму и там похоронить, тоже немало. А еще наверняка есть и те, кто остался на японском берегу. Причем не только погибшие, но те, кто, не сумев пробиться к своим, попал в плен. Списков пропавших без вести не оглашали. Поскольку, как следовало из распространенного информационного бюллетеня штаба, японский флот этот набег буквально прозевал, безуспешно гоняясь за нашими крейсерами севернее мыса Шантунг, пострадала только его репутация, в то время как сами корабли по-прежнему исправны. А вот все наши, участвовавшие в деле, получили повреждения разной степени тяжести и в море выйти теперь не могут. Пришедший ранее отряд Небогатова еще не закончил ремонт и также не боеспособен. Исходя из этого, штаб наместника разослал предупреждение, что в ближайшее время ожидается появление крупных сил противника у наших берегов с ответным визитом. В этом случае приказано рассчитывать только на себя и принять меры по укреплению обороны. Все имевшиеся плавсредства бухты Владимира рассредоточили по мелководным и труднодоступным углам. Ценное имущество и оборудование убрали с видных мест, контролирующие берег казачьи разъезды утроили. Тревога явно чувствовалась. Нападения ждали в любой момент. Первые предвестники этого уже были. Телеграфное сообщение с главной базой Тихоокеанского флота снова прервалось, хотя со стороны ольгинского гарнизона депеши по проводу пока еще проходили нормально. Общая нервозность нарастала. Оказывается, за три месяца все уже успели привыкнуть к некоторой безопасности, обеспеченной одним только присутствием эскадры. Теперь же чувствовали себя беззащитными. А буквально со дня на день ожидался японский десант, который, как многие здесь думали, именно для этой цели сняли с Сахалина. Отряд охраны бухты Владимира готовился к круговой обороне и спешно делал дополнительные запасы провизии на случай осады. Весь экипаж неудачливого трофея включили в его состав, снабдив оружием, но встретить противника на российском берегу им так и не довелось. * * * Несмотря на то что русские крейсера так и не добрались ни до одного из пунктов выгрузки снабжения для армий маршала Оямы, японцы все же понесли потери и среди транспортов, успешно достигших портов назначения в Корейском заливе. Кроме перехваченных в море судов, пострадали в различной степени еще несколько. При этом была потеряна часть грузов, доставленных с таким трудом и остро необходимых войскам. Как только стало известно, что Рожественский двинулся на запад и идет предположительно в Желтое море, из главной квартиры по телеграфу через линию Сасебо – Чемульпо немедленно было отправлено распоряжение о прекращении разгрузки и рассредоточении всех пароходов по близлежащим бухтам, с целью максимального осложнения их обнаружения и уничтожения. До подхода остатков объединенного флота это было единственной мерой, способной спасти суда и содержимое их трюмов. При этом пароход «Хейдзе-Мару», покидая рейд Чемульпо, сел на мель у острова Пхамильдо и был снят оттуда лишь через восемь дней, когда пришло судно связи армии «Такасага-Мару», имевшее спасательное оборудование, поскольку попытки просто стянуть с камней аварийный транспорт едва не привели к его гибели из-за открывшихся сильных течей. Только после предварительной заделки пробоин водолазами и начатой интенсивной откачки постоянно поступавшей в носовые трюмы воды, уже частично разгруженный прямо на месте своей вынужденной стоянки, пароход благополучно сошел на глубокую воду и снова встал под разгрузку на рейде, заметно сдерживающуюся начатыми неотложными ремонтными работами. В бухте Дагушань из-за неожиданного появления на горизонте канонерки «Чокай», принятой за русский крейсер, три парохода, пытаясь срочно покинуть стоянку, выскочили на каменистую отмель. В результате чего подмоченный конский фураж, саперный и шанцевый инструмент, вместе с малайским рисом, бывший в их трюмах, японцам пришлось перевозить на берег шлюпками в течение четырех следующих недель. Кроме того, все эти маневры с рассредоточением и обратно на четыре дня приостановили и без того буксовавшие разгрузочные работы. Как стало известно уже после войны, известие о движении Рожественского в Желтое море явилось также причиной сильной тревоги в штабе маршала Оямы, опасавшегося возможной активизации наших войск на всей линии соприкосновения. Остановить наступление Линевича, начнись оно в этот момент, ему было бы чрезвычайно трудно. Но очередной период активности русского флота оказался коротким. Уже к 10 августа ситуация с доставкой грузов для японской армии начала улучшаться. Правда, утешало это слабо. К этому времени на материке было известно, что крепость Сасебо тоже не смогла выдержать удара, из-за чего и без того натянутые коммуникации между метрополией и портами снабжения армии в Китае и Корее стали еще более уязвимыми. Глава 5 Отправив Добротворского вперед для отвлечения противника, Рожественский с главными силами флота за полчаса до полуночи 31 июля развернулся на юг-юго-восток, начав огибать Квельпарт с запада, а в три часа ночи еще больше склонился к востоку, оказавшись почти строго на юго-восточном курсе. Миноносцы, обеспечивая скрытность маневра, вели разведку вокруг эскадры, держась подальше от больших кораблей, и контактов с противником не имели. Все время принимались сигналы японского радиотелеграфирования, но их источник находился на некотором удалении и не приближался. В Озаки была отправлена короткая шифрованная телеграмма, являвшаяся приказом готовить к выходу пароходы с десантом. Ответа не получили. Гадая о причинах молчания базы Озаки, выждали почти час. После чего, рискуя выдать свое присутствие, повторили попытку. Только после этого получили кодовый сигнал, подтверждавший, что приказ принят и десант готов выйти в море. Значит, пока все идет по плану. До пяти часов утра броненосцы и два оставленных при них уже в последний момент крейсера шли сомкнутым строем прежним курсом с полностью выключенными огнями и выброшенными с кормы противотуманными буями. В начале шестого повернули на зюйд-ост. Как только развиднелось, призвали к себе эсминцы и выслали «Аврору» с «Жемчугом» в разведку вокруг эскадры. Погода снова начала портиться. Пошел дождь. Видимость порою падала всего до двадцати – двадцати пяти кабельтовых, а при шквалах вообще почти до нуля. Это радовало, учитывая, что предстояло разминуться с японскими главными силами и их разведкой. Крейсера вскоре вернулись, так никого и не обнаружив. Японское телеграфирование хотя еще и принималось на всех кораблях, но сигналы стали заметно слабее. Плотность японских дозоров между Цусимой и Квельпартом оказалась достаточно высокой, в чем успели убедиться прошлой ночью, так что вероятность встречи с патрульными судами все еще сохранялась. Чтобы скрыть свои истинные намерения, планировалось пока держаться юго-восточного курса, выводящего прямиком в Тихий океан. С возвращением крейсеров перестроились в дневной походный ордер. Броненосцы шли двумя колоннами. В правой «Орел» и «Бородино», а в левой все три броненосца береговой обороны. Большие броненосцы взяли на буксир истребители. «Блестящий» и «Безупречный» подали концы на «Орел», а «Быстрого» тянул «Бородино». На миноносцах оставили в действии лишь по одному котлу, для экономии топлива, держа остальные на подогреве, чтобы только обеспечить работу пародинамо и иметь возможность быстро дать свой хотя бы малый ход. Машины периодически проворачивали, чтобы механизмы не успевали остыть. «Аврора» и «Жемчуг» ушли вперед на три мили, и их временами совсем закрывало дождем. Так продвигались весь день, ожидая телеграммы с Цусимы о готовности десанта к началу движения. Получили ее в начале шестого часа вечера. Примерно так и планировалось изначально. Ни японских, ни нейтральных судов до этого времени не встретили и находились примерно в ста милях юго-восточнее Нагасаки. Это была уже исходная позиция для решительного броска к главной цели. Все на эскадре, да и на Цусиме, наверняка тоже ждали последних сведений о противнике, исходя из которых штаб должен был дать отмашку либо на «отбой», либо на атаку. К шести часам наконец с Цусимы пришла телеграмма, ретранслированная из Владивостока, в которой сообщалось, что сегодня днем, по донесению со «Светланы», видели японский флот, входящий в Корейский залив. Из этого следовало, что японцы действуют так, как предполагалось при разработке операции, и крейсера успешно справились со своими задачами. Телеграмма была повторена пять раз с интервалом в десять минут. Квитанцию о получении из соображений соблюдения скрытности, естественно, не отправляли, но в Озаки получение этих известий или любого другого условного знака, подтверждавшего срабатывание отвлекающего маневра, в случае отсутствия других распоряжений от штаба наместника, являлось последним сигналом для десантных сил, уже готовых по нему начать движение. Одновременно для Рожественского это был последний рубеж, на котором требовалось принять окончательное решение: отдать приказ о штурме Сасебо завтра на рассвете или просто вести эскадру во Владивосток. Несмотря на неприятную дождливую погоду, обещанную синоптиками на завтра в течение всего дня в районе цели, на совещании штаба все же решили – атаковать! Дождь, несомненно, весьма сильно ограничит видимость и вызовет затруднения в управлении огнем кораблей и сложности во взаимодействии между отдельными отрядами. Но такие же трудности будут и у противника. В то же время он позволял с гораздо большей вероятностью скрытно миновать японские дозорные линии, хотя и осложнял точное определение места непосредственно перед началом боевого развертывания для штурма. Планом операции предусматривалось, что входной канал в Сасебский залив и его окрестности почти одновременно должны будут атаковать с трех сторон. Сначала небольшая десантно-штурмовая группа, сформированная из морской пехоты и штрафников, скрытно переброшенная на миноносках, атакует с севера новые батареи на Осиме, прикрывающие подходы к входному каналу. Потом крейсера и эсминцы с юга, через пролив Терасима, атакуют укрепления бухты Омодака, с последующим быстрым прорывом в сам Сасебский залив, чтобы не допустить блокирования противником входа в него и непосредственно в Сасебскую бухту. А броненосцы тем временем, двигаясь за тральщиками с запада, будут прикрывать их прорыв своей артиллерией и вести за собой транспорты с десантом. Таким образом снова надеялись заставить противника дробить огонь фортов между несколькими отрядами, снижая его эффективность. Так как единственный эскадренный аэростатоносец «Урал» изначально был отделен от главной ударной группы для обеспечения убедительных отвлекающих действий, возможное сокращение боевых дистанций из-за дождя было нам также выгодно, так что пока все складывалось вполне благоприятно. Причин для тревоги не было. Поскольку с главных сил флота не дали в течение часа телеграмму об общем отбое атаки, около семи часов вечера, как и ожидалось, было принято новое условное шифрованное сообщение с цусимскими позывными, извещавшее о начале движения десантной группировки. Операция вступила в завершающую стадию. По сигналу с флагмана флот начал разворачиваться на северо-восток. Теперь требовалось любой ценой обеспечить скрытность выдвижения на исходные рубежи для атаки. Эсминцам приказали разводить пары во всех котлах и занять назначенное место в завесе. Но дождь к этому времени настолько усилился, что делал бессмысленной дальнюю разведку без использования радио. А любая депеша, отправленная беспроволочным телеграфом, могла выдать противнику наше присутствие здесь, так что от разведки отказались вовсе, сомкнув строй, чтобы не потерять друг друга в дожде и приближавшейся ночи. К закату эскадра шла курсом NO 35' компактным строем, по-прежнему в двух колоннах. Впереди малых броненосцев держалась «Аврора», а перед «бородинцами» – «Жемчуг». Истребители вышли немного вперед, не отрываясь от больших кораблей. Из-за ухудшения видимости выбросили за корму полотнища туманных буев, что заметно облегчило сохранение походного строя при следовании довольно большим ходом с погашенными огнями. Конечно, имелся риск столкновений, но нужно было как можно скорее и незаметнее проскочить охраняемые воды и достичь вражеских берегов к назначенному времени. Однако вскоре на «Адмирале Сенявине» произошла авария в левой машине, из-за чего пришлось сбавить ход сначала до восьми, а затем и до шести узлов. Флагмех Политовский немедленно отправился на аварийный броненосец, чтобы помочь механикам быстрее исправить повреждение. Но до одиннадцати часов вечера ситуация не изменилась. Флот все так же тащился на шести-семи узлах. Только около полуночи, когда выверенный и просчитанный график движения уже летел ко всем чертям и обсуждался вопрос об отправке задерживавшего эскадру «Сенявина» на Цусиму самостоятельно, смогли дать нормальный ход.