– На заданную точку вас доставит вертолет. Вот здесь, – указал на карте ученый, – будет высадка. – А база где находится? – Тут. – Постойте, это же… так, масштаб карты – один к пятидесяти; получается… в двух километрах от точки! – Да, получается. Не так, в принципе, и далеко. Ближе не можем – там какая-то чертовщина сейчас происходит, очень много воздушных аномалий над базой скопилось, есть большой риск повредить вертолет. Так что до цели – пешочком. И обратно. – Пешим ходом и в самом деле безопаснее будет, – включился в разговор Остроушко. – Поверьте моему опыту. – У меня тоже по этому поводу опыт есть, – хмуро произнес Макс. – Тогда семь человек полегло. – Мутантов и прочую живность я беру на себя. – Оружие дадут? – спросил Максим у Семена Павловича. Тот скорчил гримасу, но ответил: – Не хотелось бы… – Тогда идите вместо меня туда! – Ладно, не горячись! Дадим. Только я прошу – без самодеятельности. Все-таки вы туда не воевать отправляетесь, а другими делами заниматься. На обеспечение охраны и прикрытие вам выделен дополнительный член группы, поэтому… – Если его убьют, кто будет обеспечивать нашу охрану? – Огнев волком зыркнул на профессора. – Нет, Семен Павлович, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Выдайте каждому по пистолету хотя бы. – И быстро уточнил: – Но я автомат возьму. Мне с ним спокойнее будет. Вы умеете пользоваться оружием? – обратился он к девушке. Аглая растерянно пожала плечами. – Я только в тире, в детстве… – О, боже мой! Семен Павлович, вы, похоже, не совсем понимаете всю глубину этой… куда вы нас отправляете. – Максим, не надо этих эмоций. Я понимаю, что вы сейчас не слишком желаете куда-то срываться, тем более в такое малоприятное место, но причины всех этих поспешных телодвижений я уже озвучил. Не надо беспокоиться за других, пусть каждый делает свою работу: вы с Аглаей и Александром – собираете пробы, Остроушко – защищает вашу группу и вас лично. – Ладно, – взяв себя в руки, произнес Макс. – Вы сказали, что можно домой позвонить, предупредить. – Да, конечно. Вот телефон. Семен Павлович протянул парню мобильник. – Звоните. Максим набрал номер, стал ждать. Три гудка. Четыре. Пять. Семь. Марина не отвечала. «Опять на беззвучный режим поставила! Говорил же ей, чтобы не делала так». Жена еще с утра уехала с дочкой в соседний поселок – проведать мать, показать внучку. Обещала вернуться к вечеру. «Славно получится – приезжает, а меня нет дома. Хорошо, хоть записку оставил. Дозвониться бы еще, чтобы потом не ворчала, что без предупреждения умчался». Жена за годы совместной жизни свыклась с тем, что Макса часто выдергивали из дома – когда привозили тяжелобольных, когда кому-то становилось плохо, когда срочно нужен был толковый врач, способный за короткое время точно поставить диагноз. Должна была понять и в этот раз. – Не отвечает, – пробубнил Макс, возвращая трубку Семену Павловичу. – Вы ей еще раз наберите, позже, объясните, что я по делу важному вырвался и что скоро буду. Чтобы не волновалась. – Непременно, будьте спокойны по этому поводу. Профессор звонко хлопнул в ладоши, обратился ко всем присутствующим: – А теперь давайте собираться. Времени очень мало. Его практически нет. Глава 2. Путники Два года после Судного дня В груди зудела тоненькая надоедливая боль, убивающая своей постоянностью, словно внутри у него поселился червяк, грызущий плоть, все никак не насытясь. Иногда боль растекалась до самого живота пышущим огнем, и тогда становилось совсем невмоготу. Хоть волком вой. В какой-то момент старик вдруг подумал о том, что было бы хорошо, если бы он умер, прямо сейчас – и никаких больше мучений. Эта мысль не принесла с собой ни страха, ни грусти, а даже показалась привлекательной. Ему действительно хотелось просто упасть в снег и уснуть вечным сном. Как тогда, когда ходил за таблетками к лесу и заблудился. Ведь тогда тоже чуть не умер, и только в последний момент заставил себя вырваться из ледяного плена зимы. – Хорошо бы иметь оружие и хотя бы один патрон, – произнес Каша без всякой интонации. И сам удивился своему жуткому сиплому голосу, так теперь похожему на воронье карканье. Патрон нужен был для известного дела. Пуля в висок решает все проблемы. А проблем было действительно с лихвой. Старик зарычал, пытаясь отогнать вновь подползающие ядовитые мысли: «Да, виноват, да, убежал. Что с того? Какая кому разница?» – Нет, нет, нет, – запричитал, словно в молитве, Каша. – Не думать об этом. Не думать. С тех пор, как сломалась машина, на которой он ехал в мертвый город, прошли сутки. И все это время Каша не переставая шел, лишь изредка останавливаясь, чтоб зачерпнуть ладонью горсть снега хоть как-то утолить жажду. Надежда на то, что он когда-нибудь все же доберется до мертвого города, быстро таяла, как снежное крошево в теплой ладони. Старик с горечью понимал, что ребят, оставшихся в плену у охотников, уже не спасти. Потому что не сможет он дойти до мертвого города. Неуклюжей походкой, прихрамывая и спотыкаясь, старик взобрался вверх по отлогому склону, даже толком не зная, зачем это делает. Просто шел, потому что не мог ни стоять, ни лежать – в таком положении мысли начинали особенно больно клевать разум. Спасало только движение. Смертельная усталость опутывала ноги и с каждым шагом пыталась опрокинуть старика в снег. Каша осознавал, что слишком слаб, чтобы продолжать идти, но ничего с собой поделать не мог. Желание убежать было превыше всего. Скрыться от своего позора, от себя. Он хмыкнул. Жизненный опыт подсказывал – от себя не убежишь. Да только что толку? И топал дальше. Настроение начало набегающими волнами изменяться: то вдруг ему становилось весело, и он в полный голос смеялся от мысли о том, что умрет прямо на дороге, а тело его покроется льдом и будет он лежать как путевой камень; то вдруг накатывало такое беспросветное горе, что хотелось выть; то застилало серым плотным безразличием разум, и все вокруг казалось таким же серым. Каша выругался. Вспомнил все грязные словечки, которые узнал когда-то от соседа-хулигана Борьки Рябого, а тот умел материться. Каша на его фоне был лишь жалким подобием. Но и этого хватило, чтобы совладать с разумом, привести себя в чувство. Даже боль, противно ноющая в коленях, на время отступила. Во рту было горько. Язык распух и был сухой как пергамент. Старик попытался снова зачерпнуть ладонью снега, но потерял точку опоры и упал. Больно ударившись о ледяную корку, Каша вскрикнул. Сердце, заходившееся в бешеном ритме, вдруг начало в перебоях подпрыгивать вверх и вниз, будто желая вырваться наружу. Стало тяжело дышать. Старик захрипел, трясущимися руками сорвал с шеи шарф, черпанул снега и бросил на разгоряченное горло. Холодные струйки воды побежали к животу и вниз, под спину. Немного полегчало. Сердце отпустило. Со свистом выпуская воздух из ноздрей, Каша попытался встать. Это удалось сделать только на третий раз, и то с большим трудом. Суставы словно заржавели, и, чтобы согнуть и разогнуть их, приходилось применять огромное усилие воли. Когда старик наконец поднялся на ноги, ему понадобилась еще целая минута, чтобы выпрямиться и встать прямо. В спине при этом больно хрустнуло. Он огляделся, пытаясь понять, где очутился. Низкие, покрытые снегом холмы замыкали горизонт однообразной волнистой линией. Ни деревьев, ни кустов, ни травы – ничего, кроме беспредельной и страшной пустыни. «Сколько до ближайшего поселения? Мне точно не дойти, – обреченно улыбнулся Каша. Возвращаться в жуткий город не хотелось, а идти вперед уже не было смысла. – Сил хватит в лучшем случае еще на километров десять-пятнадцать. А что потом? Там, дальше, кроме этой мертвой белизны, ничего нет». – Есть, – возразил сам себе старик. – Там смерть. Повсюду смерть. И, совершенно обессилев, вновь упал в снег. «Если все равно суждено здесь умереть, так чего тянуть?» – вдруг понял он, и впервые за все это время страх полностью покинул его. Осталось только – смирение. «Давно пора, и так слишком все затянулось». Каша перевернулся на спину и, в ожидании собственной смерти, стал смотреть на серое, затянутое тучами небо, попутно размышляя о том, – есть ли на самом деле рай и ад? Усталый мозг ничего дельного из аргументов не вспоминал, а лишь назойливо крутил мелодию давно забытой песни. А небо, молчаливое, равнодушное, слепо смотрело в ответ и медленно поглощало его разум. Старик закрыл глаза, полежал так немного и вновь их открыл, но ничего нового не произошло – небо было все таким же безучастным. «Смерть – это всего лишь сон, великое успокоение, к которому летит душа, вне зависимости от того, хотим мы этого или нет, – подумал старик, насвистывая засевший в голове навязчивый мотивчик. Свинцовая усталость в теле придала мыслям философский оттенок. – Значит, увидимся скоро, Мира. Не хотелось бы, конечно, стыдливо прятать глаза, когда увижу тебя, потому что ты обязательно спросишь за Вику и за Глеба. Спросишь, как я посмел оставить их в самом гнезде врагов, чтобы охотники проводили над ними опыты, а сам трусливо бежал. Но что я мог поделать? Наверное, как-то и смог бы выкрутиться, но это теперь так думается, а тогда никаких мыслей не было, одни инстинкты». Дойдя до припева, старик вдруг замолчал. Он услышал какой-то звук, монотонный, низкий, доносящийся откуда-то издалека. «Рокот мотора», – с ужасом понял старик. Машина. Железный конь, который может нагнать человека за считаные минуты. Потребовалось израсходовать последние остатки воли, чтобы прогнать прочь мысли о том, что это за ним мчатся охотники. А судя по звукам, машина действительно гнала во весь опор. «Зачем я им нужен? Тратить столько горючего, чтобы добить меня? Бред. Тогда кто, если не они? Это пустыня, никого живого в округе». Цепенея от страха, Каша решил дождаться автомобиля лежа – встать уже не хватило бы сил.