— Вполне возможно, мэм, — усмехнулся тот, которого я посчитал своим ровесником. Он был высок, худощав, а рукояти его револьверов сияли зеркальным блеском. Один револьвер он носил в кобуре справа, второй за поясом. Из такого положения выхватить их ничего не стоит, и очень трудно угадать, за которым он потянется. Так что за худощавым я решил присматривать внимательней, хотя остальные выглядели не менее опасно. — Вполне возможно, мэм, — повторил худощавый. — Хотя я сильно сомневаюсь в этом. Нас было двое против четверых — Ленни я не считаю — поэтому он и вёл себя столь вызывающе. Гур чуть подал вперёд, прикрывая Ленни собой, а я положил правую ладонь на бедро. — Осторожно, Сэм, — вдруг сказал один из тех, кто сидел у костра. Худощавый скосил глаза. — В чём дело, Дик, ты испугался? Их всего-то двое. И одна женщина. Он хорошо обращался с шестизарядником и знал это. Но он не знал меня, а я его вспомнил — Сэм Гриффин, ганмен из Техаса. Одного человека он убил на перегоне где-то в Неваде, ещё троих в шахтёрском городке в Калифорнии. Поговаривали, что он застрелил Длинноволосого Джимми Картрайта, но, думаю, Джимми ему не по зубам, слишком уж он дёрганный, этот Гриффин. Я видел Картрайта в Денвере и видел, как он стреляет. Хотя… Никто не застрахован от ошибок: револьвер может зацепиться за кобуру или под ногу попадёт камень и пуля уйдёт в небо. Все мы смертны; ты можешь промахнуться, а твой противник не промажет. Я ещё не слышал, чтобы кто-то из ганменов умер своей смертью, поэтому, думаю, и меня тоже когда-нибудь застрелят. Например, в спину, как Хиккока… Если не успею вовремя отказаться от этой профессии и уйти в тень. — Твой друг, Сэм, хочет сказать, что двое иногда значит больше, нежели четверо, — заговорил я. — Законы математики никогда не противоречат законам жизни. Сомневаюсь, что он знал, что такое математика, но о цифрах, надеюсь, слышал. А уж считать умел наверняка. Однако иногда считать надо не то, что видишь, а то, что подразумевается. А вот с этим правилом он явно знаком не был. — Хочешь назвать меня неучем, мистер? — сразу насупился Гриффин. Пальцы его правой руки сыграли волну и нацелились на рукоять револьвера. Ему страсть как хотелось пострелять. Ну просто страсть как. Лишний раз показать свою крутость, дать новый повод для разговоров и повысить свой рейтинг в глазах окружающих. Он даже подался вперёд, искушаемый жаждой убийства. — Нет, Сэм, я не хочу назвать тебя неучем, — покачал я головой. — Я просто хочу забрать коров, которых ты украл у Дэна Макклайна, но которые принадлежат мне. Я не буду объяснять тебе, что такое математика или школа вообще. Я просто заберу коров и вернусь на ранчо, а ты поедешь дальше. Если ты этого не сделаешь, тогда один из нас умрёт, а может и ещё кто-нибудь. Но ведь ты не хочешь, чтобы кто-нибудь умер, Сэм? Особенно ты, правда? Он не хотел умирать. Думаю, этого никто не хочет. Но и отступать он тоже не хотел. Он настроился на драку, был уверен в себе, однако мои рассуждения о смерти ему не понравились и, кажется, в его голову впервые закралась мысль о том, что он тоже не бессмертен. Если собираешься стрелять, то такие мысли надо гнать из головы прочь, иначе очень легко сыграть в ящик… — Осторожно, Сэм, — вновь сказал Дик. Потом добавил, глядя себе под ноги. — Это Бен Росс Лаки. Сказал он не слишком громко, но услышали его все. Сэм вдруг побледнел; пальцы, уже коснувшиеся револьвера, сжались в кулак, а рука медленно, осторожно пошла вниз и в сторону. Он не был трусом, но моё имя звучало как приговор. Всё, что он обо мне слышал — а он обо мне слышал — ставило меня в разряд неприкасаемых. Достаточно той истории, когда я, нашпигованный свинцом под завязку, расстрелял банду Блекменов. — Мы совершили ошибку, мэм, — обращаясь к Ленни, заговорил Дик. — Если вы позволите, мы заберём свои вещи и уберёмся отсюда. Обещаю, вы никогда больше нас не увидите. Ленни кивнула. Она тоже обо мне слышала, ибо разговоры о ганфайтерах были любимой темой девушек романтического возраста, и потому взгляд её рассеяно метался между мной и Домиником. Шутка ли! Человек, над которым она только что потешалась, вдруг оказывается знаменитым ганменом, почти легендой Дикого Запада, а она так… Невежливо? Ну ничего, пройдёт немного времени и она опять станет сама собой, такой же насмешливой, дерзкой и… прекрасной. Гур смотрел на меня настороженно, но без вызова. Не ему тягаться со мной на револьверах, и он понимал это. Хотя силой духа и боевыми качествами он вряд ли мне уступал. А может в чём и превосходил. Где-нибудь на глухой тропе, среди скал, деревьев или в голой прерии, когда вокруг раздаются вопли вышедших на тропу войны индейцев, я бы предпочёл, чтобы рядом со мной был он. Именно такие люди, как Доминик Гур, делали эту страну цветущей. Именно они шли впереди всех, осваивали новые земли, гибли в схватках с индейцами и бандитами, побеждали и шли дальше. А всякие мастера револьверов вроде меня — это отжившие своё реликты, которым давным-давно пора исчезнуть. Пару раз я работал шерифом в небольших скотоводческих городках. Меня нанимали, потому что знали, что я не спасую перед бандой набравшихся виски молодчиков и если надо вышвырну их за черту города, восстанавливая на улицах покой и порядок. Порой было достаточно одного моего имени, чтобы самые буйные драчуны успокаивались и шли домой. Горожанам это нравилось. Но как только проблемы заканчивались, люди тут же начинали коситься на меня и спрашивать, когда я уеду. Подобные мне граждане просто притягивают неприятности. Всегда найдётся какой-нибудь недомерок, мечтающий посостязаться в искусстве стрельбы, а горожанам стрельба не нравиться. Шальные пули имеют особенность попадать не туда, куда надо, вот и приходиться кочевать по стране, переезжать с места на место. Найдётся ли когда-нибудь земля, способная принять меня таким, какой я есть на самом деле, а не таким, каковым сделали меня обстоятельства? Посмотрим… — Лаки значит?! — усмехнулся Гур. — Ну ладно, Лаки, давай сгонять коров. Это-то ты умеешь? * * * Три недели пролетели быстро, быстрее, чем мне того хотелось. По сути, предстоящее родео интересовало меня мало, лишь в качестве приза, способного оплатить купленный у Дэна Макклайна скот. На первом плане у меня стояло ранчо — моё ранчо. На пару с Джо мы построили дом, конюшню, собрали небольшой табун мустангов, загнали стадо коров в Тёщину долину и пристрелили одного койота. Настоящего койота, не двуногого. Этот дикий пёс всю первую неделю своими воплями терроризировал мою Сюзанну и не давал ей спокойно спать. Пришлось выследить его и сделать из его шкуры трофей, который теперь в виде флага красовался над моим домом. Впервые за последние двадцать лет я мог хоть что-то назвать моим кроме коня, седла и револьверов, и это было здорово. Мой дом, мой скот, моё ранчо — приятно звучит, чёрт возьми! У меня была кровать, был камин, была кухня. Правда, не было повара, но ведь и Нью-Йорк не сразу строился. Наступит время, появиться и повар. Главное, была печка, возле которой он мог трудиться. А ещё у меня была головная боль. Тот выстрел, который едва не стоил мне жизни, по-прежнему не давал мне покоя. Кто его сделал? Кто нанял стрелка? На Лу Фриско я не думал. Хозяин «Ти-Бар» не походил на человека, способного выстрелить в спину. Он сильный, хитрый, очень расчётливый и честолюбивый, но не подлый. К тому же, он знал, как пользоваться револьверами. В крайнем случае, он дал бы команду своим ковбоям, тому же Рыжему, например, чтобы они зажали меня где-нибудь в городе и под видом пьяной ссоры напичкали свинцом. Но на убийство из-за угла он не пойдёт, нет. То же касается и братьев Гомес… Может, в городе есть ещё кто-то, кто желает моей смерти? Но кто? Дорогу я, вроде бы, никому пока не перешёл, кроме Лу… Одни вопросы и ни одного ответа, а мне бы очень не хотелось, чтобы во время родео кто-то стоял у меня за спиной с винтовкой в руках. Весьма трудно, знаете ли, сосредоточиться на деле, когда тебя выглядывают в прицел спенсера пятьдесят шестого калибра. Я оседлал Сюзанну и направился в город. Завтра родео и мне надо прибыть заранее, чтобы дать Сюзанке отдохнуть до начала состязаний. Моя Сюзанка хорошая лошадка. По виду она ничего особого из себя не представляет, но только по виду. На самом деле она неплохо знакома с работой ковбоя и прекрасно идёт на дистанции в четверть мили. Её рекорд — двадцать четыре секунды. Это не самое лучшее время на Западе, ибо я видел лошадей, проходящих эту дистанцию за двадцать три и даже за двадцать одну секунду, но, надеюсь, таких в Америкэн-Сити нет. А вот на длинных дистанциях в сто или пятьсот миль, равных ей я пока ещё не встречал. Она очень вынослива и амбициозна, настоящий боец. Стоит ей увидеть перед своим носом чужой зад, как она начинает злиться, рваться изо всех сил, и именно поэтому мы побеждаем. Иногда. Я остановился перед конюшней Виски Джорджа. Хозяин по обыкновению сидел возле коновязи с неразлучной бутылкой виски и наслаждался тёплым солнышком. Странное дело, сколько бы он не прикладывался к горлышку, пьяным не выглядел. Обычный потрёпанный жизнью мужчина лет шестидесяти, невысокий, морщинистый, но твёрдый как вулканическое стекло. Завидев меня, он приветственно махнул рукой и встал, принимая поводья. У меня сложилось впечатление, что он очень рад меня видеть, и, возможно, он единственный из всего города, кто рад мне по-настоящему. — Ну, мистер, навели вы тут шороху! — воскликнул он, улыбаясь во всю ширь своего щербатого рта. — Я здесь, пожалуй, с самого основания, но такого не видел! Я удивился. Меня не было в городе почти три недели, и никакого шороху, соответственно, я навести не мог. Просто был не в состоянии. Но Джордж продолжал улыбаться, и я почувствовал неуверенность. Может я лунатик? Брожу во сне и всё такое? — Что случилось, Виски? Ты меня не с кем не спутал? — Вас спутаешь… Эта девица, дочка Дэна Макклайна, примчалась позавчера в город и давай болтать на каждом углу, как вы отбили стадо у воров, какой вы крутой и как вас зовут на самом деле! Кто-то из ребят Лу Фриско сказал, что Росса Лаки ещё месяц назад убили апачи где-то в Скалистых горах, а она рассмеялась и посоветовала сказать это вам… Я не на шутку разозлился. Вот ведь женский язык, уж точно без костей! Ничего доверить нельзя! А я ещё собираюсь на ней жениться! — Видели бы вы, как перекосило Шульца, когда он узнал ваше имя, — продолжал веселиться Виски. — Вот было зрелище! До сегодняшнего дня он считал себя самым крутым в городе и вдруг — вы! Что-то теперь будет. Да, что-то будет. Шериф Шульц был таким же ганфайтером, как и я. Причём ганфайтером высокого уровня. На его счету было человек десять, это рассказал мне Гур, когда мы со стадом возвращались на ранчо. И среди этого десятка трое-четверо тоже умели пользоваться револьвером, так что стрелять он действительно умел. Имя его не приобрело той популярности, каковой пользовалось моё, но это ещё ни о чём не говорит. На Западе немало людей умеющих хорошо стрелять, но при этом почти никому неизвестных. Многих это вполне устраивает, меньше неприятностей, но есть такие, которые из кожи вон лезут, чтобы прославиться и получить свой листик от лаврового венка. Шульц относился к последней категории и потому был опасен. — Мне нужен помощник на родео, Виски. Джо остался на ранчо присматривать за хозяйством. Ты как, не против? Улыбка Джорджа стала шире. — Помощником самого Бена Росса Лаки? Шутите, мистер? Конечно согласен! — он отхлебнул из бутылки. — Кому расскажешь потом — не поверят! — Только мне нужен трезвый помощник, — назидательно сказал я. Виски сделал ещё глоток. — Не сомневайтесь, мистер Росс. Завтра трезвее меня не будет никого в целом свете. Он аккуратно закупорил бутылку, убрал её под скамейку и с сожалением вздохнул. — Вот, уже завязал. — И ещё… Я немного помолчал, думая, можно ли доверять этому конюху, и решил, что можно. В конечном итоге, иных знакомых, расположенных ко мне более-менее лояльно, кроме него, у меня в этом городишке не было. Дэна Макклайна и Джо я не считаю. — Несколько дней назад в меня стреляли. Невысокий человек, в возрасте, весом килограммов шестьдесят. У него спенсер пятьдесят шестого калибра и привычка много курить. Есть здесь что-то похожее? Виски прищурился, и этот прищур показался мне слишком уж знакомым. Голову даю на отсечение, что в своё время Джордж немало побродил по свету в поисках приключений, и на его совести, может быть, не одна загубленная душа. Очень он походил на старого разбойника, ушедшего на покой. Ну да то не моё дело. Дикий Запад тем и отличается от любого другого места на земле, что человек здесь всегда может начать жизнь заново, с белого листа, были бы желание и возможность. — Ну, мистер, дали вы задачку… Под это описание подходит человек двадцать. И я, кстати, тоже… Стреляли, говорите? — его рука автоматически потянулась к бутылке, но он тут же себя одёрнул. Обещал, как-никак. — Такое ружьё есть у меня, и у мистера Фримена, мэра нашего… Спенсером многие охотники пользуются. Хорошее мощное ружьё, не то, что ваш винчестер… Хотите, чтобы я нашёл этого человека? — Нет, Виски, но поглядывай по сторонам. Если заметишь что, дай мне знать. Я кинул ему доллар, один из трёх оставшихся, завёл Сюзанку в конюшню и хорошенько почистил. Завтра ей выступать, и я хотел, чтобы она выглядела достойно. Глава 4 Я сходил в гостиницу, забронировал номер, и направился в кабаре-бордель мадам Берты Томпсон. У меня оставался последний доллар, и я собирался потратить его с наибольшей выгодой. Кабаре-бордель мадам Томпсон находился возле салуна Гарри Потера. Это было серое двухэтажное здание с плоской крышей и длинной верандой с фасада, одновременно играющей роль балкона, на котором девочки сушили своё бельё. Над входом висела красочная вывеска с милыми улыбающимися рожицами всё тех же девочек, глядевших на проходивших мимо мужчин с томным ожиданием в широких глазах. Названия на вывеске не было, но и без того становилось ясно, что скрывается за резными качающимися дверьми. Время было вечернее, и двери качались не переставая. На верхней ступеньке сидел пьяный ковбой и, обнимая руками столб, о чём-то говорил сам с собой. Из разговора я понял, что ковбою очень хорошо, потому что он принимал столб за какую-то Люсинду, видимо, любимую девушку, и говорил ему какой он, в смысле Люсинда, красивый и сексуальный. Если эта неизвестная мне Люсинда действительно выглядела как столб, то я сильно сомневаюсь, что она столь сексуальна. Я вообще предпочитаю женщин высоких, крутобёдрых, а этот столб смотрелся словно высохший кактус у дороги. Я вошёл внутрь. Длинный просторный зал оглушил меня звуками настоящего оркестра и гомоном разгулявшейся публики. На сцене выплясывал кордебалет, молоденькие официантки со сноровкой пустынных ящериц сновали между столиками, разнося клиентам пиво и виски, и жеманно улыбались в ответ на шлепки по их вихлястым задницам. Народу было много, и официантки едва успевали вертеться. В углу за баром несколько человек играли в покер, но большинство не отводило глаз от сцены, где дюже бесстыжие девки задирали ноги под озорные аккорды канкана. Выкаблучивались они весьма забористо, и мне стоило большого труда, чтобы оторвать взгляд от их чёрных кружевных чулок. Я подошёл к бару, попросил кружку пива и принялся разглядывать посетителей. Женатые мужчины старались не посещать подобных заведений во избежание домашних скандалов. Я женат не был, а вот мистер Фримен, парикмахер и мэр, был. Правда, он не смотрел на девочек, а играл в карты, но сильно сомневаюсь, что жена его в это поверит. Братья мексиканцы тоже были здесь. Меня они не видели, целиком поглощённые событиями на сцене, и я не стал отвлекать их от этого занятия. Рядом с Фрименом сидели Лу Фриско и ещё двое незнакомцев. Один был одет во всё чёрное, словно соблюдал траур. Всё в нём выражало безысходное горе, даже худощавое лицо с длинным крючковатым носом, казалось, хранит печать невосполнимой потери. Второй наоборот улыбался, без конца балагурил и, видимо, собирался прожить две жизни. Когда я подошёл к бару, Фриско тут же обратил в мою сторону взор своих хищных глаз. — Не хотите присоединиться, Росс? — воскликнул он, криво усмехаясь. И добавил с сарказмом. — Удостойте чести, сыграйте пару партий. Буду потом хвастать, что играл в покер с самим Беном Лаки! Я не люблю играть в карты, хотя умею. Одно время я водил дружбу с Гойко Мюллером, лучшим игроком в покер на западе. Он показал мне, как придержать нужную карту и правильно подснять колоду. Показал, как определить шулера, ибо бог шельму метит, и объяснил, когда лучше всего выходить из игры. Если карта не идёт — уходи, говорил он. Никогда не жадничай, бери мелкие банки, а при крупных сбрасывай, даже если у тебя хорошая карта. И никогда никого не обвиняй в шулерстве, если не можешь этого доказать. Гойко работал в Новом Орлеане, в Денвере, иногда шерстил богатых туристов в Миссури. Я бродил за ним как телок за мамкой, но когда его пристрелили, смылся в Вайоминг. — Я бы с удовольствием, — ответил я, — но, к сожалению, мой кредит исчерпан. — С кредитом, думаю, у вас проблем не возникнет, — отмахнулся Фриско. — Достаточно будет вашего слова, и мистер Каллахен, наш банкир, ссудит вам необходимую сумму, — он кивнул на человека в чёрном. — А мистер Джениш выделит дешёвый гроб, если вы вдруг не сможете расплатиться и застрелитесь. В крайнем случае, я сам заплачу за этот гроб. Это, наверное, было шуткой, но я почему-то не засмеялся. Банкир и гробовщик тоже не изъявили желания веселиться, и только мистер Фримен оскалил свои мелкие зубки. Но я так глянул на него, что он едва не подавился своим смехом. — Спасибо, не люблю играть в долг. Я старался держаться вежливо. Я всегда стараюсь держаться вежливо с людьми, которые мне не нравятся. Иначе, если я начинаю выпускать свою злость наружу, кто-то может умереть. — Что ж, мистер Росс, раз кишка тонка, тогда не смею вас больше задерживать. Давно прошли времена, когда меня можно было развести на «слабо». С тех давних пор я вырос, стал шире в плечах и уже не жаждал доказывать каждому встречному свою состоятельность. Пусть зелёные юнцы доказывают это, пока жизнь не вобьёт в их пустые головы немного мозгов. Я уже собирался повернуться и уйти, как вдруг увидел её… белокурого ангела, которого я уже видел в компании с Фриско в ресторане. В день моего приезда. Не буду лукавить, в тот раз она понравилась мне ничуть не меньше Ленни Макклайн. Но Ленни поразила меня своей внутренней силой, и образ ангелочка немного мерк на её фоне. Мне всегда нравятся сильные женщины. Это как необъезженный жеребец: дикий, гордый, свободолюбивый. Одно удовольствие объезжать его; никогда не знаешь, чем закончиться попытка взобраться в седло. Так и с женщиной — чем она сильнее, тем интереснее. Но сейчас Ленни не было, а ангелочек был, и мне почему-то показалось, что она смотрит на меня с каким-то непонятным сожалением. Звали её Белла Шют, и многие в городе считали её самой красивой девушкой в округе. Надо думать, что проблем с поклонниками у Беллы не было, недостатка в предложениях руки и сердца тоже. На ранчо за кофе я выпытал у Джо всю информацию о ней, насколько это было возможно выпытать у индейца. В Америкэн-Сити Белла приехала месяца три или четыре назад, устроилась певичкой к мадам Томпсон, но поселилась у дока Вульфа. Вроде бы как она приходилась доктору дальней родственницей. Из-за неё уже случилось несколько перестрелок и одна поножовщина, а драки происходили по десятку в день. Но Белла не благоволила никому. Несколько раз её видели с Лу Фриско, однако даже он не мог сказать с полной уверенностью, что Белла его девушка. Складывалось впечатление, что она ищет своего принца, единственного и неповторимого, но найти его в этом богом забытом уголке было крайне сложно. Может быть, я могу стать её принцем?..