Графенвельдер поднимает руку, и движения затихают. – Ну вот, – усмехается леди Гудгласс, – я знала, что сможете. Графенвельдер замечает рядом с контейнером какой-то инструмент явно медицинского предназначения, с рукоятью, с клешнеобразной головкой из твердого сплава. Берет его другой рукой, прикидывает вес. Стеклянный контейнер выглядит соблазнительно хрупким. А уж мозг… – Поосторожней, – говорит леди Гудгласс. – Я ведь могу убить его, прямо сейчас? Покончить с ним раз и навсегда? – И многие вам поаплодируют. Но этим вы лишь освободите доктора, прекратите его существование. С другой стороны, в вашей власти снова послать импульс боли в его мозг. Что бы вы предпочли, Карл? Избавить мир от Тринтиньяна, а его самого – от страданий или еще немного продлить эти страдания? Как же подмывает обрушить на контейнер медицинскую штуковину! Леди Гудгласс, хоть и стоит совсем рядом, не успеет помешать. И конечно же, в истории останется имя того, кто поставил точку в судьбе Тринтиньяна. Но в этот решающий момент что-то удерживает Графенвельдера. Не то обстоятельство, что доктор не сделал лично ему ничего плохого, – нет, куда важнее желание внести свою лепту в наказание пленника. Уже в следующий миг Графенвельдер понимает: он просто не смог бы подарить Тринтиньяну такую легкую, такую милосердную смерть, коль скоро альтернативой является боль. И снова он нажимает кнопку, на сей раз удерживая ее дольше. За его спиной хлопает в ладоши Урсула Гудгласс: – Блестяще, Карл! Я не сомневалась, что вы сделаете правильный выбор. Следующие две недели стали испытанием на выдержку. Графенвельдер сидит тихо, никак не комментирует разгулявшиеся слухи о новом экспонате леди Гудгласс. Имя Тринтиньяна нигде не звучало – было бы верхом неблагоразумия его произносить, – однако даже те, кто еще не посетил анклав Урсулы, уже догадываются, что за сокровище оказалось в ее руках. Самые здравомыслящие комментаторы и те не удержались от восторженных отзывов, стараясь превзойти друг друга в этом шквале оваций. Как ни крути, леди Гудгласс, считавшаяся начинающим коллекционером, сделала блестящий ход. За считаные дни общественность разогрелась настолько, что Кольцу пришлось гасить нежелательный интерес пары следователей, все еще занимавшихся делом Тринтиньяна. А уж на лапу им дали столько, что каждому хватило бы на новый анклав. Что же до взрослой гамадриады, то поток желающих поглазеть на нее быстро иссяк. Для коллекционеров она утратила свою новизну, да и сам Графенвельдер потерял к ней интерес. Все реже о ней вспоминал, все меньше его заботило ее благополучие. Когда смотрители сообщили, что пленница страдает от неправильного питания, хозяин даже не удосужился пойти и взглянуть на нее. Через три дня ему доложили о смерти гамадриады, а он мог думать лишь о деньгах, уплаченных капитану Шеллису. Час или два его занимала идея «оживить» труп с помощью электродов, как поступила со своим экземпляром леди Гудгласс, но потом внутри, точно желчь, разлилась боязнь аналогичным образом выставить себя на посмешище. Он распорядился, чтобы дохлое животное выбросили в космос, и даже не нашел в себе желания понаблюдать за этим процессом. Спустя шесть часов Графенвельдер связывается с Рифуджио. – А я уж думал, мистер Графенвельдер, что больше не доведется пообщаться с вами. Еще немного, и мне нечего было бы вам предложить. Графенвельдер с трудом сдерживает волнение в голосе: – Так он все еще у вас? И условия прежние? – Я привык держать слово, – отвечает Рифуджио. – Условия не изменились. Означает ли это, что сделка состоится? – Мне нужны дополнительные гарантии. Если окажется, что ваш товар не соответствует рекламе… – Соответствует. Я всегда торгую честно. Берите – или прощаемся. Конечно же, Графенвельдер берет – он еще до звонка маклеру знал, что так будет. Взял бы, даже если бы Рифуджио запросил вдвое против прежнего. Только демонстрация в его бестиарии этого пленника, живого адапта, способна вызвать в Кольце ажиотаж посильнее того, что достался на долю Урсулы Гудгласс. А значит, надо добиться этого любой ценой. Разумеется, сделка оформляется в обстановке строжайшей секретности – раньше времени о ней не должен узнать никто. У Графенвельдера нет веры прохвостам вроде Рифуджио, но в данном случае он спокоен: таким людям тоже надо как-то выживать, защищать себя от последствий собственной деятельности. Сам он принимает строжайшие меры предосторожности. Транспортировка покупки в его анклав будет осуществляться тайно, а деньги со счета на счет перекочуют так, что никто не сможет этот процесс отследить. Да, все это непросто, но у обоих за плечами уйма подобных сделок, методика давно отработана. Когда наконец прибывает беспилотный транспорт с драгоценным водоплавающим грузом, Графенвельдер убеждается, что все прошло как по маслу. Он вынужден проталкиваться сквозь толпу смотрителей, чтобы впервые взглянуть на приобретенный экземпляр. Поначалу его охватывает легкое разочарование: особь куда меньше, чем он ожидал, и это не шутки проходящего сквозь стены аквариума света со зрением. Адапт не намного крупнее человеческого ребенка. Впрочем, разочарование длится недолго. Во плоти адапт выглядит даже реальнее, чем та плавающая тварь на видео. По прибытии его усыпили, наложив на морду и верхнюю часть торса дыхательную маску, по которой поступал наркотик. Рифуджио прислал подробную инструкцию насчет безопасного пробуждения. Первым делом Графенвельдер велит переместить адапта в главный экспозиционный аквариум, теперь уже доверху наполненный холодной водой под давлением сто атмосфер. Содержание химии в этой воде приблизительно соответствует условиям среды вблизи одного из термальных источников Европы. В сознание адапта приводили в кромешной темноте, с помощью техники тщательно контролируя процесс пробуждения. Сначала экспонат продышался, потом нерешительно приступил к изучению своего нового обиталища. За его летаргическими движениями Графенвельдер наблюдает через теплочувствительные спецназовские очки. По общему мнению, эти существа видели в инфракрасном диапазоне, но на Графенвельдера адапт не обращает никакого внимания, даже когда проплывает впритирку к нему. Через несколько минут движения пленника обретают уверенность. Должно быть, он приспособился к воде, снова научился нормально дышать. Графенвельдер в гипнотическом восхищении следит за покачиванием его хвоста. Сейчас адапт измеряет пределы своей тюремной камеры, осторожно ощупывает пальцами бронестекло. А он, оказывается, достаточно умен, чтобы понимать: ломиться через эту преграду бесполезно. Графенвельдер включает мощные прожекторы и направляет их лучи в аквариум. Очки сдвигает на лоб. Адапт пытается уплыть в темноту, но свет безжалостно преследует его. Не имея век, это существо тщетно пытается закрыть лицо тонкой перепончатой рукой. И настежь раскрывает пасть в беззвучных воплях страха, а может, ярости, а может, и того и другого. В воду вторгается голос Графенвельдера, усиливаемый для пленника плавучими микрофонами: – Я знаю, что ты меня слышишь. И знаю, что ты способен понимать мою речь. Очень важно, чтобы ты меня сейчас выслушал. Похоже, эти звуки для адапта так же мучительны, как и свет. Другой рукой он пытается защитить завиток плоти сбоку на голове – орган слуха. Но каждая клетка его тела воспринимает голос Графенвельдера, ревущий, как полицейский мегафон. На этом и строил расчет хозяин бестиария. – Не нужно бояться, – говорит он. – Ты среди друзей. Люди, которые предпочли бы, чтобы ты умер, здесь тебя не найдут. Отныне ты под моей защитой, и я позабочусь о том, чтобы никто не причинил тебе вреда. Меня зовут Карл Графенвельдер, и как же долго я ждал нашей встречи! Адапт недвижно повисает в воде, будто парализованный услышанным. Возможно, именно это и произошло. – Теперь это твой дом, – продолжает Графенвельдер. – Надеюсь, условия содержания ты найдешь приемлемыми. Я сделал все от меня зависящее, чтобы как можно точнее имитировать твою родную среду обитания, но допускаю, что кое-какие отличия все же есть. Разумеется, мои специалисты постараются их устранить, но для этого потребуется твое содействие. Мы все должны научиться общению. Я в курсе, что говорить ты не способен, но что мешает нам использовать язык жестов? Давай начнем с чего-нибудь простого. Мне надо знать, устраивает ли тебя среда по основным аспектам: температура, сернистость, соленость и так далее. Отвечай моим специалистам положительно или отрицательно. Кивни, если понял меня. Никакой реакции. Хотя адапт вроде по-прежнему в сознании – сквозь пальцевые перепонки улавливается быстрая мимика глаз. – Кивни головой, я сказал. Если это слишком трудно, сделай какое-нибудь другое заметное движение. И опять ничего. Графенвельдер гасит прожекторы и опускает на глаза тепловизоры. Через несколько секунд инфракрасное пятно опускает руку и принимает расслабленно-настороженную позу. Убедившись, что экспонат реагирует на исчезновение света, хозяин включает лампы и видит, как пленник спешно ищет укрытие. – Что, свет не нравится? Ладно, будут тебе потемки. Все, что ты должен сделать, это дать знак, что понял меня. Выполни, и опять станет темно. Но адапт знай себе висит и смотрит на Графенвельдера сквозь тонкие перепонки. Может, успел притерпеться к свету? Кажется, взгляд у него теперь тверже и в нем что-то вроде укора. Даже если эта тварь не понимает слов, у нее определенно нет сомнений, что перед ней стоит ее тюремщик. – Смотри, я гашу свет. – Графенвельдер гасит и тотчас включает с жестокой ухмылкой на лице, не дав адапту насладиться мраком. В этот раз есть реакция, но не та, которой он ждал. Адапт устремляется вперед, пронизывает воду с ужасающей скоростью. У Графенвельдера успевает мелькнуть мысль, что тварь решила протаранить стену черепом, но тут адапт резко тормозит хвостом и с силой ударяется о стекло верхней частью туловища, раскинув руки; его лицо – в считаных сантиметрах от лица Графенвельдера. Да, тот прекрасно знает, что стекло несокрушимо, создано с расчетом на давление океана Европы, но у какой-то частички разума нет уверенности в этом, она вопиет, чтобы Графенвельдер отпрянул от ухмыляющейся зубастой пасти, от ненавидящих человеческих глаз. И адапту, чтобы это понять, не нужно никаких слов, никаких жестов, – он и так все прекрасно видит. Графенвельдер восстанавливает контроль над своим рассудком, сопровождая это натужным смехом, делая вид, будто подыграл пленнику. Но адапта не обмануть – жуткая акулья ухмылка не сходит с его морды. – Ладно, – говорит Графенвельдер, – напугал ты меня. Вот и хорошо, ведь именно для этого ты и нужен. Иначе зачем бы я привез тебя сюда? Микрофоны в аквариуме улавливают презрительное фырканье адапта, и оно разносится по бестиарию; ударяясь о металлические стены, эхо приобретает грубый металлический оттенок. У Графенвельдера никак не успокоится сердце, но он уже видит позитивную сторону своей покупки. Пожалуй, оно и к лучшему, что адапт не способен говорить. От этого его фырканья душа и впрямь уходит в пятки, и никакое существо, обладающее даром речи, аналогичный эффект произвести не сумеет. Да, этот экземпляр наделен умом, причем достаточно острым, чтобы пользоваться сложными орудиями труда в холодном, черном, не прощающем ошибок инопланетном океане. Но здесь у него не будет орудий, только один узенький клапан, чтобы выпускать через него накопившуюся злобу. Да, это должно сработать, думает Графенвельдер. Если адапту удастся нагнать на других коллекционеров хотя бы половину того страху, что сейчас испытал хозяин, доктор Тринтиньян живо уйдет в нети. Осталось только убедиться, что чертова тварь – всамделишная. Не то чтобы имелись серьезные сомнения – Рифуджио уже предоставил подлинные ДНК и образцы тканей. Откуда могли взяться эти материалы, если не из тела последнего живого адапта? Графенвельдер уходит, предоставив пленнику осваиваться в темнице. На следующий день в аквариум спускаются смотрители, облаченные в глубоководные управляемые скафандры. Двое обездвиживают адапта, третий берет несколько образцов на биопсию. Для этих людей в прочнейшей броне пленник не опасен, но его сила, быстрота и балетная легкость движений в воде производят должное впечатление. Он плавает с естественной грацией существа, для которого вода – не преграда, а родная стихия. Графенвельдер опять ловит бродящие по Кольцу слухи, и его не удивляет то, что доктор Тринтиньян все еще вызывает у коллекционеров восхищение. Конечно же, было бы куда приятней самому находиться в центре внимания публики, но по крайней мере Графенвельдер знает, что справедливость скоро восторжествует. Спору нет, Урсуле Гудгласс исключительно повезло с этим расчлененным врачом, да только в долгой игре удача не пойдет с ней рука об руку до конца. В тот же день специалисты сообщают о первых результатах биопсии. Графенвельдер, абсолютно уверенный в подлинности адапта, будто не слышит, что ему пытаются втолковать эти высоколобые мямли. Результаты не совпали с прежними. Взятая у адапта ДНК – не та, что Графенвельдер получил от Рифуджио. Аналогично с образцами крови и тканей. Расхождения невелики, при более поверхностном исследовании они могли бы и вовсе остаться незамеченными. Но данное обстоятельство не служит утешением Графенвельдеру. Тесты были сделаны на высшем уровне, и они не оставляют места сомнениям. В последний момент Рифуджио подсунул ему не то, что предлагал изначально. Он пытается связаться с маклером, но контактные данные уже неактуальны. Если вызовы и доходят до Рифуджио, тот предпочитает не отвечать. Итак, напрашивается вывод, что Графенвельдера надули. Но если адапт – подделка, то исключительно тонкая. Хозяин бестиария уже успел близко пообщаться со своим приобретением и не обнаружил никаких признаков имитации. Это же настоящий подвиг биологической инженерии – создать жабры, способные поддерживать жизнь в организме с энергетическими потребностями крупного млекопитающего. Фальшивые адапты, которых он изучал в прошлом, проживали в воде лишь пару-тройку суток. А это существо прекрасно себя чувствует, прямо на глазах набирается сил и ловкости. Графенвельдер обдумывает другие версии. Образцы крови и тканей могут не совпадать еще и потому, что у Рифуджио был не один адапт. Ученые на Европе создавали специализированные касты с разными лингвистическими способностями, можно допустить, что эти касты различались по составу крови и структурам тканей. Вообще-то, все они были прототипами – вплоть до того момента, когда пошли против Демархии. Возможно, этот адапт просто взят из другой промышленной серии. Но это не объясняет, почему Рифуджио предоставил несоответствующие образцы. Что мешало взять их непосредственно у адапта, который предназначался для продажи Графенвельдеру? Может, маклер допустил ошибку, перепутав материалы? Если так, у него точно есть второй адапт. А значит, история о домашнем любимце ультранавтов – выдумка… Но она была необходима, коль скоро Рифуджио хотел убедить покупателя в уникальности товара… Графенвельдер напряженно думает. Исчезновение Рифуджио чертовски убедительно говорит о том, что дело нечисто. Но если причина подлога – тот факт, что приобретенный экспонат не уникален, то Графенвельдер, пожалуй, очень легко отделался. У него все же есть адапт, а это бесконечно лучше, чем ничего. В свое время Рифуджио будет найден и наказан, а сейчас месть не стоит первым номером в списке неотложных дел. Сейчас больше всего Графенвельдеру нужна коммуникация с пленником. К ночи, когда смотрители уже закончили свою работу, он спускается к аквариуму и включает прожекторы. Свет уже не так резок, как раньше, но все же дает знать о приходе Графенвельдера пленнику, пробуждает от неглубокого сна, которым тот, похоже, наслаждался в часы покоя. Убедившись, что посторонних поблизости нет, Графенвельдер обращается к адапту – уже в который раз. – Ты меня понимаешь, я это знаю – в твоем мозгу смотрители обнаружили зону, возбуждающуюся при звучании человеческой речи. И особенно сильно она возбуждается, когда ты слышишь каназиан, язык Демархии. Существо глядит на Графенвельдера и молчит. – Двести лет назад тебя научили этому языку. Понимаю, с тех пор кое-что изменилось, но у меня нет сомнений, что до тебя доходят эти слова. Уже не в первый раз Графенвельдер замечает, что каназианская речь дается ему на удивление легко. По логике, должен бы постоянно запинаться, однако слова льются живым потоком, как будто он родился в этой языковой среде. Абсурд… – Я хочу знать историю твоей жизни, – говорит он. – Как ты попал сюда, где жил раньше, сколько еще вас таких. Мне уже известно, что Рифуджио сжульничал. Это не сойдет ему с рук, но сейчас куда важнее то, что ты можешь мне рассказать. Мне нужно знать абсолютно все, вплоть до момента твоего рождения на Европе. Как и раньше, адапт не выказывает ни малейшего понимания. По требованию Графенвельдера смотрители устанавливают в аквариуме влагонепроницаемую символьную панель. На ней ряды сенсорных клавиш, на каждой каназианское слово. Графенвельдер говорит, и слова поочередно подсвечиваются. Адапт может отвечать, нажимая соответствующие клавиши, и ответы будут преобразованы в голосовую речь по другую сторону стекла. Графенвельдер надеется, что нашел отгадку: у адапта изъян в языковом центре мозга, какой-то когнитивный дефект не дает использовать зрительные коды. Если получится убедить пленника, чтобы нажимал клавиши «да» и «нет» в ответ на простейшие вопросы, дело, возможно, сдвинется с мертвой точки.