Анорхон-буви торопливо набросила на голову плюшевое пальто, вышла во двор. Шаркая остроносыми галошами по нерасчищенной дорожке, приблизилась к калитке и отбросила щеколду: — Здравствуй, сынок. Давно ты не подъезжал к моему дому… — Как давно? На той неделе привозил письмо!.. — А мне кажется, будто год прошел… Почтальон засмеялся. — Сегодня, тетушка, вам сразу письмо и денежный перевод! — Он стал копаться в клеенчатой сумке, притороченной к седлу. — Вот он! На двадцать пять рублей!.. — Спасибо. Пусть и к тебе в дом каждый день приходит радость, сынок. — О получении денег распишитесь на этой квитанции. — Почтальон положил маленький бумажный прямоугольник поверх сумки и подал старушке ручку. Анорхон-буви долго выводила на квитанции крупные печатные буквы. Наконец перевела дыхание и возвратила владельцу ручку. — Баракалла! Молодец, тетушка! Без ошибок написала свое имя! — похвалил почтальон. — Кто научил? — Научилась, сынок, с помощью добрых людей… А как же? Муж мой теперь профессор, а я разве хуже?.. — Счастливо оставаться, — засмеялся почтальон, поддал в бока лошади каблуками и заторопил ее к следующему дому. Анорхон-буви вернулась в комнату. Повязала на голову теплый платок, что Борон-бобо прислал месяц назад из Ташкента. Надела пальто. Затем достала из сундука лепешку, несколько горстей кишмиша, смешанного с дольками колотого грецкого ореха. Завернула гостинцы в дастархан и, взяв сверток под мышку, вышла из дому. Анорхон-буви направилась в гости к подруге. Давно не навещала ее. Здорова ли? А заодно Гульнара прочитает письмо… Анорхон-буви тихонечко открыла калитку и вошла во двор. В дверях дома появилась мать Гульнары и приветливо заулыбалась, увидев подругу. — Легка на помине, только что тебя вспоминала. Давненько не приходила к нам… Они поздоровались, обнимаясь, и засыпали друг друга вопросами о житье-бытье и здоровье. — Пришла вот на чай, — сказала Анорхон-буви. — Добрый гость всегда приходит вовремя: самовар только что вскипел, — сказала Мехри́-хола́, приглашая старушку в дом. Хозяйка щелкнула выключателем, и комната озарилась ярким светом. Потом Мехри-хола расстелила на сандальном столике поверх одеяла скатерку. Гостья присела к сандалу и поглубже засунула ноги под одеяло. Горячие угли, насыпанные в неглубокую ямку под столиком, приятно грели ноги. Хозяйка разломала на ломти душистую горячую лепешку, поставила конфеты в вазе. Принесла из летней кухни большой фарфоровый чайник, держа его полотенцем. Сели чаевничать. Неторопливо прихлебывали из маленьких пиалушек и тихо беседовали. Потом гостья спросила: — А где дети-то твои? — Старшего в район вызвали. Там у них какое-то совещание мирабов. А за Анваром только что дружок прибегал, Энвер. Пошли вместе уроки учить… — А Гульнара? Я к Гульнаре все с той же просьбой… — Она в клуб пошла. Там молодежь выступление готовит к Восьмому марта. Кто песню разучивает, кто танец… А как профессор твой поживает? Это он письмо-то прислал? — Он. Сегодня получила письмо и деньги. — Скоро ли приедет? — Что ты, подруга! Как ему скоро приехать? Он теперь не мы с тобой. Государственный человек! Когда отпустят, тогда и вернется. — Тебя не зовет в Ташкент-то? — Зовет. Еще как зовет! Приезжай, говорит, погляди, какой красивый город! Да разве я поеду… Отец мой и мать из родного кишлака ни шагу никуда не ступили. И мои корни, видать, в эту землю накрепко вросли, не могу из родных мест даже на денечек куда-нибудь уехать… Мехри-хола хотела подлить гостье еще чаю, та отказалась. Пожелала, чтобы дастархан в этом доме всегда был полон яств, и заторопилась идти. — Пойду-ка в клуб, найду Гульнару. Хочется поскорее узнать, что Борон-бобо пишет мне. — Посидела бы. Она скоро и сама придет. — Спасибо, подруга. Насиделась. Хозяйка проводила Анорхон-буви до калитки. Уж ночь на дворе — темным-темно. Хорошо, хоть кое-где на столбах горят лампочки. Снег на дороге, размолотый колесами арб и машин, снова подмерз, хрустит под ногами словно сахар. Где-то на окраине заливаются сиплым лаем собаки — отпугивают недобрых людей. А с той стороны, где колхозный клуб, доносятся звуки бубна и рубаба. Около клуба тетушка повстречала Бозора-ака, бригадира. — Извините, тетушка, не узнал вас, — смутился бригадир и растянул толстые губы в приветливой улыбке. — Знаю, знаю, о чем опять просить станете. Так и быть, завтра привезу вам целую арбу гузапаи. — Уже месяц кормишь меня завтраками, сынок. А у меня сандал выстыл. Чаю не на чем вскипятить. Ветер в очаге гуляет… Был бы Борон-бобо дома, не просила бы тебя. А он же теперь на государственной работе, и государство должно о его доме заботиться… — Завтра привезу, — сказал бригадир, отводя взгляд. — К севу начали готовиться. Хлопот столько, что обо всем и не упомнишь. Извините, тетушка… Как Борон-бобо поживает? Скоро приедет?.. Разговаривая с бригадиром, старушка не заметила, что музыка в клубе смолкла. Из раскрытых настежь дверей выходила молодежь. С шутками, весело смеясь, расходилась по домам. Анорхон-буви, распрощавшись с бригадиром, стала в сторонке. Напрягая подслеповатые глаза, оглядывала людей. Гульнару среди них не заметила. Наверно, проглядела. Потопталась еще с минуту на месте, все не решаясь уйти, надеясь, что увидит еще Гульнару. Но в клубе погасили свет. Потом вышел завклубом и повесил на дверь большущий замок. Анорхон-буви тихонечко пошла домой. Боясь в темноте поскользнуться, придерживалась за дувал. Из-за туч выглянула круглая белая луна, и Анорхон-буви увидела впереди два силуэта. Парень и девушка медленно шли, взявшись за руки и вполголоса переговариваясь. Вот они громко рассмеялись, и старушка узнала Гульнару. А с ней, кажется, Раджаб. Ну конечно, он! Ускорила шаги, чтобы догнать их. Но вскоре приостановилась. Неловко сделалось, что может помешать им. А Гульнара вдруг оглянулась, узнала ее. Удивилась: — Анорхон-буви? Так поздно гулять вышли? Старушка приблизилась, посмеиваясь, заметила: — В былые времена родители сердились, если дети поздно возвращались домой, а нынче дети дивятся, встретив вечером на улице старого человека. — Гульнара была на репетиции. Я случайно встретил ее и решил проводить, — сказал смущенно Раджаб. — А вы тоже по делу куда-то ходили? Старушка зашуршала в кармане письмом, зажатым в ладони, но не вынула его — раздумала и сказала, вздохнув: — Ходила к бригадиру. Просила дров привезти. Ни поленца не осталось. В холоде сижу. А он, когда ни увижу, все завтра да завтра, только завтраками и кормит. Опять обещал завтра привезти. Да только его словам я теперь не верю… Несколько минут шли молча. Раджаб нарушил тишину: — Знаете, тетушка, я бы сам вам привез дров, да у нас пора сейчас такая… Окот начался. От овец и на час нельзя отлучиться. С Саттаром-ота днюем и ночуем в овчарне. — Спасибо, сынок, — сказала Анорхон-буви, останавливаясь возле своей калитки. — Пусть бог поможет тебе добиться в жизни всего, чего захочешь. Пусть пошлет тебе красивую и добрую невесту. Счастливой дороги вам, дети. — Бабушка, наш Анварчик собирался привезти вам дров. До сих пор не привез, значит? Вот я ему задам… — сказала Гульнара. По воскресеньям ертешарские ребятишки почти весь день проводят на канале. Вернее, это был теперь не канал, а самый настоящий каток. Высокие берега канала задерживают ветер. Пусть он сколько хочет злится вверху, гнет, ломает деревья, что густо растут вдоль берега, — внизу, в самом русле канала, спокойно и тихо. Анвар с Энвером сами смастерили себе деревянные коньки, которые скользят по шершавому льду нисколько не хуже фабричных. Можно кататься далеко-далеко, как по широкой прямой улице. Анвар разбежался и помчался по катку. Только концы шарфа развевались позади, словно крылья. Энвер несся вторым, а за ними и все остальные ребята. Вдруг Анвар резко остановился, из-под его коньков, искрясь, разлетелась снежная пыль. Энвер с разгону налетел на него, и оба шлепнулись на лед. Через секунду на этом месте выросла куча мала. Визг и смех!.. Когда все разбежались, Энвер подал приятелю руку, помог подняться. — Что же ты? — упрекнул его, отряхивая с себя снег. — Вспомнил! — сказал Анвар, отплевываясь. Подобрал шапку, шлепнув ею о колено, напялил на голову. — Вспомнил и хотел тебе сказать. А у тебя тормозов нет?.. Коленку из-за тебя расшиб. — Что ты вспомнил? — Помнишь, Бозор-ака сказал, что должна прибыть комиссия? — Ну и что же? — Идем со мной! Анвар уже отвязал коньки и стал карабкаться по откосу. Быстро зашагал к тропинке. Энвер еле поспевал за ним. — Куда ты меня ведешь? — недоумевал он. — В колхозный радиоузел! — бросил Анвар через плечо. — Там сейчас Шариф. Он каждый день, как только выпадет свободный час, бежит туда… — Зачем он тебе? — Пусть послужит доброму делу! Мы же кличку ему не приклеили… — Он тогда нас здорово выручил, — напомнил Энвер. — Дедушка говорит: «Если ты сломал деревце, посади два; если совершил дурной поступок, дважды сделай доброе дело». Так что Шариф еще у нас в долгу. Сейчас посмотрим, можно с ним дружить или нет.