— Как можно любить детей «в принципе?» — не выдержала я. — Они — продолжатели рода. И, кроме этого, больше ни на что не годны! — заявил Траубе и добавил: — Мерзавцы, сволочи, негодяи, лентяи. Я вздохнула и подумала, что невозмутимый Петр, пожалуй, не совсем не прав. Лучше иметь обыкновенного папу, чем такого талантливого. Эксперты ушли, майор Здоренко со значением почесал себе шею — сперва с одной стороны, потом с другой — и снял наконец-таки фуражку. — Вот такие дела, — произнес он задумчиво. — А вы, Федор Аполлонович, кому рассказывали о предложениях, поступивших из газеты «Свидетель»? — Аполлинарьевич, — хмуро поправил его Траубе. — Не понял, кому? — переспросил майор. — Аполлинарьевич! — рявкнул Траубе, да так, что даже майор Здоренко вздрогнул и удивленно воззрился на этого бодрого старикана. — Неужели так трудно запомнить, как меня зовут?! — возмущенно высказал Траубе. — Это во-первых. А во-вторых, какого черта вы тут задаете эти идиотские вопросы? Я видел лицо этого Кряжимского, — Траубе ткнул пальцем перед собой, но было ясно, что он имеет в виду Сергея Ивановича, — у него на лице написано, что он… — Федор Аполлинарьевич замолчал, подумал и уже спокойнее произнес: — Он не мог этого сделать, потому что не мог! Ищите настоящих преступников и… и оставьте меня в покое наконец! Мне и так тяжко, а тут вы еще!.. Майор почесал затылок, надел фуражку, и тут в кабинет вошла Варвара. — Папа, пора принимать твое лекарство, — строго сказала она. — Опять пилюльки, — заныл Траубе, — господи, когда же сдохну и навсегда впишусь в историю человечества в графе «Искусство»?! Майор приоткрыл рот, встал и вышел, кажется, даже забыв рот закрыть. С такими персонажами он явно встречался впервые за всю свою практику. Мы с Кряжимским вышли следом за ним. — Ну и дела творятся, — пробормотал майор, останавливаясь в коридоре, — а дедулька-то того, с приветом. И с очень охрененным! — Великий человек! — значительно подняв палец, сказал Кряжимский. — Последний из… — Да пошел ты на хер, Кряжимский! — окрысился майор. — Он просто дурак, а ты дурак в кубе! Давай-ка быстренько соображай, кому растрепал про свои дела с этим гениальным пердуном. — Майор неожиданно громко рассмеялся. — А он правильно намекнул, что у тебя бы ума не хватило тиснуть картины! Ты понял его намек? Я — понял! Кряжимский совсем обиделся и, плотно сжав губы, шагнул к майору. — Ой, не надо, а, — мягко сказал майор и ладонью оттолкнул от себя Сергея Ивановича. Толчок оказался очень несерьезным, но Сергей Иванович отшатнулся и едва не упал. — Ты успокойся. — Майор вынул из кармана пачку сигарет и протянул ее мне. — Будешь? — Вы прекратите хамить! — сказала я и отказалась от предложения. Майор покачал головой. — Пойдемте-ка все на свежий воздух, пообщаемся, — твердо сказал он. — Ты, Бойкова, собери свою команду, а этот, — он хмыкнул и весело посмотрел на Кряжимского, — со мной пойдет. Как бы в бега не подался, вот чего боюсь! — Заржав в полный голос, майор первым пошел на улицу. Сад внешне не изменился. Среди деревьев бродили несколько человек весьма казенного вида, и они явно скучали. — Не пойму я, — пробормотал майор, махнув рукой бродящим по саду своим подчиненным, чтобы они шли в машины. — Слишком уж как-то ненатурально. Непонятно. Взрывы такие смешные, что рассматривать их как покушение даже нельзя. Начинаешь чувствовать себя дураком. Я промолчала. — Ты уверена, Бойкова, — без перехода продолжил майор, — что свои горелки ты не могла оставить включенными? — Исключено, — ответила я. — Насчет одной можно было бы посомневаться, но все четыре! Такого просто не бывает. — Все бывает, — буркнул майор. — Даже смешнее. Однако если предположить, что ты права, а тут я тебе почему-то верю, то все это можно увязать с кражей картин. Картины украли, а чтобы выиграть время, решили тебя затормозить. Предположим, ты отравилась, следовательно, сегодня вы не приезжаете сюда. Следовательно, этот старый валенок не поднимает шум по поводу кражи. Получается время, за которое картины не только спокойно покидают нашу область, но и едут еще дальше. — За границу? — За границу, — вздохнул майор. — А что, Кандинский на самом деле дорогой художник? Я кивнула. Майор выругался. — А на чем приезжал вчера этот псевдо-Кряжимский? — спросила я. — Бойкова! — простонал майор. — Ну не лезь ты туда, где тебе не место! Все уже выяснено, и ничего не узнано! Старый пень вчера был один. Это сегодня вся его шизанутая семейка собралась. А вчера не было никого! А он говорит, что, как всегда, торчал в саду, тут позвонили, вошел этот парень, ну и все произошло. Пусть опера опрашивают соседей, но сама ведь видишь, как он тут живет — до соседей не докричишься. Но, может быть, что-нибудь нароют. — А вы будете сообщать в таможни или куда положено в таких случаях? — спросила я, и майор, притворно застонав, отвернулся. На его языке это означало, что сие не моего ума дело. Мы подошли к воротам и услыхали за ними шум мотора подъехавшей машины. — Опера, — сказал Здоренко, — пойдем встретим. Мы вышли на улицу и увидели новый «БМВ» третьей серии табачного цвета. Машина только сейчас подъехала и разворачивалась на пятачке, аккуратно лавируя между стоящими там автомобилями. Моя «ладушка» была поставлена умнее всех, я это сразу отметила. Она стояла слева, почти прижавшись к кустам, высовывающимся из-за изгороди. По другую сторону площадки, прижавшись друг к другу, стояли две милицейские машины. «БМВ» покрутилась и встала рядом с ними. Только она остановилась, как водитель посигналил. — Не в нашу честь, — успокоил меня майор, — понятия не имею, кто приехал. Наверное, еще один художник. Сбегаются тут, как насекомые вредные. Майор сплюнул себе под ноги. Калитка в воротах позади нас отворилась, и вышел Петр. — Ну, поеду я, — сказал он нам, ни к кому в отдельности не обращаясь. Поэтому мы оба и промолчали. Помолчав, Петр добавил, как бы подумав вслух: — Вот тачану себе прикупил недавно… Не дождавшись и на этот раз от нас никакой реакции, Петр пошел к «БМВ». Я не видела за тонированными стеклами, кто сидел за рулем, но подошел Петр к машине именно с левой стороны. Он открыл дверь и начал садиться. Наверное, водитель уже пересел. В этот момент опустилось стекло задней левой дверцы и высунулась веселая мальчишеская мордашка. — Здравствуйте, тетенька! — крикнул мальчишка. Я вздрогнула, вгляделась и узнала нашего вчерашнего подкидыша. — Ах, ты… — только и успела сказать я, и тут земля сотряслась от третьего взрыва. Машина тяжко подскочила на месте, из салона вырвалось пламя. Раздался еще один взрыв, чуть тише первого. Дверцы выпали наружу, и вся эта новенькая «БМВ» через секунду уже пылала ярким пламенем. Мне жаром опалило лицо, я повернулась и ткнулась лицом в грудь майора Здоренко. Он пошатнулся, но устоял на ногах, как стойкий оловянный солдатик. Подхватив меня в охапку, да так ловко, словно всю жизнь тренировался к этому моменту, майор моментально уволок меня за ворота. Я и понять не смогла, как это так получилось — мы снова были во дворе. — Что же это такое? — всхлипнула я. — Тихо-тихо, — прошептал мне майор, поглаживая по спине. — Сам чуть не испугался херни этой. Из дома высыпал народ, и все бежали к нам с криками. Всем было интересно, что же произошло, одной мне было неинтересно, и не потому, что я все знала. Что случилось потом, я помню плохо: наверное, нервишки мои растрепанные не выдержали испытаний, обрушившихся на них… Когда я открыла глаза, то первым делом посмотрела на то, что было перед глазами. Так как я лежала, и лежала на спине, то смотрела на потолок. Разглядывая что-то зелено-черное и прихотливое, я с удивлением увидела, что на потолке изображен крокодил. Я закрыла глаза и снова их открыла. Присмотревшись, я поняла, что не ошиблась: точно, крокодил. «Ну все, Оля, приплыли», — подумала я и всхлипнула. Не знаю, как у других получается, но если я заметила, что сошла с ума, то мне себя стало жалко. Я вдруг четко поняла, что наступил конец всему: редакции, газете, жизни. Я заплакала. Да, признаюсь, и мне ни капельки не стыдно. Открытие, которое я только что сделала, нуждалось в орошении слезами. Вот оно и оросилось. Я лежала и шмыгала носом, думая, что со мною поступили еще по-человечески: на мне не было смирительной рубашки. Да и свет какой-никакой горел в палате. Хотя, если бы не было света, я бы не сразу поняла, что у меня слетел чердак, — крокодила бы не заметила и думала, что все нормально. — Ты проснулась? — услышала я справа от себя чей-то шепот. Мне вдруг стало жутко. Сами представьте себе: проснуться в психушке и вдруг узнать, что ты в этой палатке номер шесть не одна. Я охнула, схватилась за сердце, села на кровати и прижалась к стене. Только после этого я посмотрела на того, кто сидел у изголовья моей кровати. А это была Маринка. — Ты чего это? — спросила она сонным голосом. — А ты? — на всякий случай решила выяснить я. — Жду вот, когда ты проснешься, чтобы самой наконец заснуть. Ты проснулась или все еще бредишь?