Глава тридцать пятая Под «Марсовой звездой» (Урга – Чита, 1921 год) Обоз из Урги двигался медленно, сдерживая обычно стремительное передвижение частей конно-стрелковой дивизии. Приказ Блюхера, данный им комдиву Дягуру, был выполнен пока только наполовину: казна Унгерна захвачена. Предстояло самое трудное – доставить 44 повозки в Читу, сохранив главную цель операции в тайне. Дягур знал, что дивизия «дикого» барона как боевая единица практически разбита, остатки ее рассеяны севернее Селенги, а сам Унгерн пленен и отправлен в Новониколаевск. Опасность для обоза представляли рассеянные в междуречье между Селенгой и Джидой остатки Азиатской дивизии. Тяжело груженный обоз лишал дивизию маневренности: половиной тягловой силы были неторопливые верблюды. Как их ни погоняй – только ревут, харкают комками липкой слюны и неторопливо переставляют голенастые ноги. Ежедневно несколько групп конных разведчиков Дягура после очередной ночевки устремлялись вперед по маршруту следования. При обнаружении остаточной банды комдив немедленно посылал эскадрон конников для уничтожения врага, но унгеровцы бой обычно не принимали и уносились прочь. Караван двигался от Урги на северо-восток, и больше всего Дягура беспокоила предстоящая переправа через реки – Джиду, Чикой и Хилок. Джида была самым серьезным препятствием: проводники-буряты утверждали, что ширина реки обычно составляет 100–120 саженей, однако после дождей реки, как известно, разливаются. И хотя предусмотрительный комдив еще в Угре отдал приказ запастись досками и бревнами для плотов, а бойцам было велено подбирать и сдавать в хозвзвод каждую найденную в дороге лесину, предстоящая переправа волновала его. И, как показали дальнейшие события, волновался Дягур не напрасно. Подошли к Джиде. Несколько добровольцев разделись, взяли в повод коней и завели их в реку. Держась одной рукой за лошадиные гривы, а второй подгребая, бойцы благополучно переправились. Пришла очередь переброски особо ценного груза. Первые три сколоченных плота показались поместительными и с виду достаточно прочными, что Дягур решил было переправлять ценный груз, не выпрягая верблюдов, – было приказано лишь снять с повозок колеса. На каждом плоту разместилось до десятка бойцов: одни держали в поводу верблюдов, а остальные вооружились шестами и наспех выструганными веслами. Сначала все шло хорошо. Но когда течение подхватило плоты и те закрутились в воде, верблюды забились в постромках, и, словно по команде, спрыгнули в воду и легли набок[33] с намерением плыть самостоятельно. Однако повозки с закрепленными ящиками тут же утянули животных на дно. Произошло это недалеко от берега, и красноармейцы по приказу командиров принялись нырять, чтобы попытаться спасти груз. Но Джида оказалась глубокой и быстрой, и эти попытки успехом не увенчались. Вместе с первой партией груза и верблюдами были потеряны и плоты: их унесло течением. Раздосадованный потерей, комдив приказал сколачивать новые плоты меньшего размера. Повозки были разгружены, а груз с каждой разделен на несколько плотов. Прикинув остатки пригодного для плотов леса, Дягур понял, что переправа сильно затянется. И что придется ждать, пока разгруженные на другом берегу плоты будут доставлены обратно. К тому же течение проклятой Джиды сносило плоты на версту-полторы, и, чтобы вернуть порожняк, бойцам приходилось, как бурлакам, тащить их по воде против течения. Причем тащить «с запасом» – на версту выше по течению, чтобы попасть к месту переправы уже на этом берегу. Бойцы-обозники, перебравшиеся на другой берег с лошадьми, догадались волочить плоты против течения конной тягой. Нервно поглядывая на солнце над головой и без конца пересчитывая оставшиеся повозки с ценным грузом, Дягур понял, что переправить всё до заката нереально. Хорошо, если удастся управиться за пару дней! Командир 2-го стрелкового батальона Додонов предложил Дягуру переправлять груз в самих арбах, имевших форму больших ящиков. Как выяснилось, повозки хорошо держались на воде – надо было только снять огромные колеса, обитые тяжелыми железными полосами, и увеличить плавучесть парой бревен или десятком досок. Для охраны секретного груза на том берегу Дягур распорядился одновременно переправить через коварную Джиду одну из двух пулеметных рот. Дело пошло вроде быстрее. Не обошлось, правда, и без досадных ЧП. Две повозки, хоть и наполовину разгруженные, на середине реки отчего-то развалились, и ящики с золотом пошло на дно. На закате комдив приказал прекратить переправу. На левом берегу осталась примерно четверть стратегического груза, пулеметная рота, штаб и санитарно-комендантское подразделение. С нарочным на противоположный берег был передан приказ: ужин, короткий отдых – не более трех часов, а затем починка поврежденных плавсредств. С рассветом – обратная переправа плотов и порожних повозок. Едва рассвело, переправа возобновилась. Однако усталость бойцов и спешка привели к новым потерям драгоценного груза: один из плотов, по-видимому, потерял прочность при вчерашней переправе, бревна и доски в воде разъехались, и ящики с золотом опять пошли на дно Джиды. В тот день утонуло и шестеро бойцов, не умевших плавать… Тем не менее к вечеру следующего дня переправа была закончена. Настало время подсчитывать потери, освобождать для груза несколько телег комендантского батальона. Дягур дал красноармейцам команду на отдых до утра, мрачно размышляя о переправах через две оставшиеся на пути реки. Правда, Чикой и Хилок не были такими широкими и полноводными, как Джида. К тому же проводники в один голос уверяли, что, сделав небольшой крюк в сторону, можно найти на этих реках перекаты, вполне преодолимые для неразгруженного каравана. Подсчет оставшегося груза показал плачевные итоги. Из 44 подвод и верблюжьих повозок, с которыми красноармейцы покинули храм Хара-Байян, в наличии осталось чуть больше трех десятков. А из 164 ящиков реквизированного золота больше четырех десятков остались на дне Джиды. Не прибавил радости комдиву и командир взвода Госполитохраны, особист Плотников. Явившись к Дягуру, он потребовал разговора наедине и заявил, что вел свой подсчет переправляемых через Джиду ящиков. И что его подсчет не сходится с реальными потерями. Погруженный в тяжкие раздумья, комдив не сразу «въехал» в многозначительный намек Плотникова. И, встряхнув головой, попросил повторить сказанное. – Ящиков, говорю, не 43 утонуло! Я лично подсчет на том берегу вел, Александр! Сорок один утоп, готов поклясться! – засуетившись, Плотников достал из верхнего кармана гимнастерки клочок бумаги с какими-то пометками, крестиками и вопросительными знаками – частично зачеркнутыми. Подвинув бумажку к локтю комдива, он начал тыкать в нее карандашом. – Вот сам гляди, Александр… – Погоди-ка, Плотников, – Дягур отодвинул бумажку и впер в особиста тяжелый взгляд покрасневших от бессонницы глаз. – Ты что, хочешь сказать, что мои бойцы украли два ящика? – И очень даже просто! – продолжал стоять на своем чекист. – Я же сам ящики при погрузке пересчитывал! И здесь, и на том берегу. Счел оставшиеся – не идет итог, комдив! Двух ящиков не хватает! Дважды пересчитывал! Вот, погляди мои записи… – Плотников, я хорошо помню, как ты с этой бумажкой вчера по берегу бегал, – устало перебил его Дягур. – Бегал, и на каждый плот нос совал. А теперь ты открываешь свою поганую пасть, чтобы опорочить моих ребят? Моих хлопчиков, с которыми я сорок раз под огнем лежал и в атаку ходил, пока ты в обозе карандаши точил и за кашеварами следил! Не стыдно, политохрана? Плотников встал, сгреб бумажку с записями, со второго раза попал ею в карман гимнастерки. – Значит, вот ты как, товарищ Дягур! Пасть моя поганой тебе мнится. А может, и политинформацию, которой я с твоими бойцами занимаюсь, поганой тебе кажется? Указания РККА для тебя – погань? Ты прямо говори! – Ты не заговаривайся, Плотников! Я такого тебе не говорил! Хлопчиков своих, десятки раз в боях проверенных, от твоего оговора защитил! Слушай, а не мог ты просчитаться? – Нет, не просчитался! И настаиваю на обыске! Пусть бойцы покажут свои мешки! Они на том берегу всю ночь неизвестно чем занимались – долго ли пару ящиков разбить да монетки поделить?! – Бойцов моих обыскивать?! Не позволю! – грохнул кулаком по столу Дягур. Да так, грохнул, что в палатку просунулся вестовой. – Не позволишь, говоришь? Ну, значит, по-партейному тебя предупреждаю: в другом месте говорить станем! В другом месте свои расчеты показывать буду! – Да хоть самому товарищу Блюхеру! Или Троцкому в Москве – кому хочешь! Шел бы ты отсюда, Плотников! У тебя своя палатка есть – дай отдохнуть по-людски! Особист, одарив на прощанье Дягура обещающим взглядом, выскочил. А в палатку опять заглянул вестовой, принес полкотелка каши и ломоть хлеба. И потому, что не торопился конопатый деревенский парень уходить, комдив понял: вестовой что-то хочет сказать. – Ну, а ты чем порадуешь, Аггей? – устало спросил он, ковыряя ложкой в котелке. – Да не молчи ты, вижу ведь: что-то в уме прячешь! – Да ничо и не хотел я сказать – видите, прибираю маленько? – возмутился Аггей. И тут же, без перерыва, продолжил: – Прощения, конечно, просим, товарищ комдив! Хучь ругайте, хучь с вестовых гоните – а все одно скажу. – Ну, говори тогда, не жуй сопли! – И скажу! – подперся по-бабьи кулаками в бока Аггей. – Хоть и партейный наш особист, а сволочь порядочная! Это ж надо такое придумать – чтобы наши бойцы такое сотворили! Счетовод хренов, прости меня господи! Чтобы цельных два ящика государственного добра стырили хлопцы… – Ну, значит, мы с тобой одинаково думаем, Аггей. Всё у тебя? – Нет, не все, товарищ комдив! – вздохнул вестовой. – Тут вот какое дело получилось: подобрали хлопцы несколько монеток, был грех! Ящики-то второпях при погрузке укладывали, швыряли, можно сказать. И в щелки нет-нет да и выскальзывала порой монетка-другая. Ну, некоторые и подобрали – больше из интересу, конечно. Ну, пока аврал был с перевозкой, то да се – кто позабыл, кто, может, и вправду решил золотишко себе на память оставить. А нынче сидят, говорю, у костров, и не знают, что и делать. Признаваться – стыдно… Да и то сказать: подымешь копейку, а «лозанов» на рубь отхватишь. Вот что им делать, товарищ комдив? Может, в реку кинуть те монетки, да и молчать про них? – Кидать не надо, Аггей. Ты вот, наверное, на политинформации не ходишь, не знаешь, что у нас голод наступает в Советской республике. Знаешь, сколько за каждую такую золотую монетку голодных накормить можно? Ты пойди скажи хлопцам: пусть в котелок пустой, или жестянку какую сложат находки свои, и мне под палатку поставят. Попозже, когда злыдень наш перестанет по лагерю шастать да вынюхивать. А я уж сам с ним как-нибудь разберусь, ладно? – Вот спасибочки вам, товарищ комдив! – обрадовался конопатый вестовой. – Щас пойду к хлопцам, так и передам! – Погоди, не убегай, – остановил его комдив. – Сообщи командирам полков и рот, что в 20.00 совещание в моей палатке. Перед сбором выставить вокруг палатки боевое охранение. – Разрешите выполнять, товарищ комдив? – Погоди, Аггей. Ты вот что… До командиров мое распоряжение доведи… гм… Аккуратно, вот как. Комиссаров полков и дивизии звать не надо – вопрос чисто военный, гм… И Плотников чтобы не знал о совещании, понял? * * * – Товарищи командиры, у меня к вам сообщение особой важности, – Дягур встал, привычно провел ладонями под ремнем, увел складки на гимнастерке назад. – У меня сообщение, а от вас мне совет нужен. Командиры переглянулись: совещание командного состава без комиссаров на их памяти за последние год-два проводилось впервые. Диковинной была и просьба Дягура дать совет: за недолгое время своего командования он практически изжил в дивизии обсуждение приказов, бытовавшее в РККА. – Так вот, товарищи народно-революционные командиры… Первая часть приказа главкома НРА товарища Блюхера до вас была перед нашим рейдом в Ургу доведена и успешно выполнена. Часть золота барона Унгерна, оставленного им на хранение доверенному ламе, успешно отбита. По прибытии в Читу золото будет заактировано и сдано правительству ДВР. Но есть и вторая часть приказа товарища Блюхера, о котором я вам пока не говорил… Дягур сделал паузу, словно перед прыжком в воду. Сидящих перед ним командиров он знал давно, и не сомневался, что в бою каждый из них, не задумываясь, закроет своего комдива грудью. Но как его боевые товарищи воспримут то, что он собирался им сказать? – В общем, так, хлопцы: золото нам приказано сдать в казну не всё… В палатке повисла долгая тянущая пауза. Потом присутствующих прорвало: – Как это – не всё? – Поясните, товарищ комдив! – Поясняю, товарищи командиры. Численность Народно-революционной армии по штатам составляет 198 тысяч человек, а в действительности же в армейских частях только 76 тысяч[34]. Возьмите хоть нашу дивизию, для примера: из списочной численности 12 тысяч бойцов и командиров мы едва половину перед рейдом на Ургу укомплектовали. Казарм у дивизии в Чите нету, землянок вкруг города нарыли, там и обитаем – сами знаете. Вооружение – плакать хочется: трем полкам моей дивизии, которые раньше нас в рейд по приграничным территориям вышли, все винтовки и пулеметы пришлось отдать. У наших двух полков – шесть пулеметов и три сотни винтовок. У остальных бойцов – берданки, конфискованные у бандитов обрезы… Нескольких бойцов по пути в Ургу я вообще с рогатинами видел. А ведь наша 27-я конно-стрелковая дивизия – регулярная часть РККА! Хорошо, хоть в Урге удалось маленько разжиться трофейным оружием и срам наш немного прикрыть. Причины такого безобразия вам известны, товарищи. Наша республика не располагает ни финансовыми, ни материально-техническими средствами для содержания не только штатного, но и наличного состава армии…. Дягур опять сделал паузу, и командиры вполголоса загомонили, потянулись за кисетами с табаком. Еще недавно, в дни партизанской вольницы, прозрачный намек комдива на необходимость использования части трофеев для собственных нужд был делом обыденным, и был бы воспринят с полным одобрением. Но присланные из Москвы комиссары за какие-нибудь год-полтора сумели внушить народоармейцам всю пагубность подобной анархии в регулярной армии[35]. Командиры полков и рот усиленно смолили крепкий табак, искоса поглядывая на Дягура и ожидая продолжения. – Вот, собственно, и все, что я хотел сказать, хлопцы. Пресекая возможные возражения, хочу со всей ответственностью заявить: товарищ Блюхер показывал мне телеграмму, направленную им в ЦИК и лично наркомвоенмору Троцкому. В телеграмме мотивированно ставится вопрос о выделении на нужды Народно-революционной армии не менее миллиона золотовалютных рублей! И не сомневайтесь, товарищи, этот миллион мы получим! Весь вопрос – когда? Москва далеко, и «дыр» у нее и без нас достаточно. Вот и наше золото: конечно, его положено до грошика сдать. Драгметалл поедет в Москву, и только через несколько месяцев часть нашей добычи вернется к нам официально. А у нас зима на носу, товарищи! Вокруг – недобитков белых полно, вооружение хромает, обмундировки нет и казарм. То есть все это есть – но покупать надо! За валюту! В общем, что скажете, товарищи командиры? – Так вот почему ты, комдив, комиссаров не позвал! – хмыкнул командир полка Игумнов. – Они б тебе щас банный день-то устроили! – И наперегонки в Москву доносы строчить бы начали, – поддержал молодой командир пулеметного взвода Дегтярев. – Ну, доносы не только комиссары строчить способны, – осторожно закинул удочку Дягур. – Вот, особист наш, к примеру… Заявил мне сегодня, что двух ящиков по его счету на том берегу не хватает. Требовал обыск повальный устроить. И в Москву наверняка писать будет… Что насчет этих двух ящиков скажете, товарищи командиры? – Эх, семь бед – один ответ! – Игумнов ожесточенно хлопнул фуражкой по столу. – Запиши сию потерю на моих хлопцев, комдив! Штабель на одном плоту, разгильдяи, не закрепили, два ящика и сползли в реку. Хлопцы испугались, промолчать уговорились – а вечером совесть, видать, заела – с повинной ко мне пришли… – А ты как отреагировал? – поинтересовался Дягур. – Да уж к комиссару с докладом не побежал, извини! – сверкнул глазами Игумнов. – Тот не поглядел бы, что хлопцы геройские, с бароном дрались отчаянно. Ранения оба в тех боях получили: одного шашкой полоснули, второй товарища с пулей в груди с-под огня вынес.