— Я всё скажу, дай лекарство! — Поверю на слово. Лови, — бросил я шприц и ампулу. Жора рассказал поучительную историю, даже удивительно, что я в своё время о такой и не слышал. Начиналось, как водится, совершенно невинно. Жила-была хорошая девушка Света. Закончила школу, вуз, пришла на работу в музей. Да не просто в музей, а в святая-святых — в отдел фондов. Девушка быстро поняла, что сокровищ ей вряд ли доведётся сыскать, потому как за ценности у них почиталось совсем не золото-брильянты. И барахло это приходилось таскать, мыть, протирать, и так без края и конца. Потом Светлана вышла замуж, и стала привлекать мужа для помощи по работе. Начальство смотрело сквозь пальцы и даже поощряло волонтёрский труд на благо музея. Так спустя три года муж освоился в отделе, его безбоязненно оставляли наедине с коробками и их содержимым. И вот, помогая в очередной генеральной уборке беременной жене, наткнулся наш герой на старую коробку с выцветшими надписями. Совершенно непримечательную, страшненькую и пыльную. Он и заглядывать-то в неё не собирался, да при попытке поднять у коробчонки вывалилось дно, а через него груда каких-то тяжёлых и непонятных вещей. Ещё и ногу зашиб. Первым делом он помянул чёрта и подумал о чугуне. Вторым — как бы чего не сломалось. А потом наклонился и начал рассматривать. Когда жена прибежала на грохот, с вопросом — что уронил, он так и сидел рядом, вертя в руках странные предметы. Здесь были фрагменты упряжи, посуда, украшения. А потом они протёрли от пыли одну детальку, и проницательный супруг заподозрил, что это золото. Старое, потемневшее и растерявшее свой блеск. Возможно ли ему лежать вот так, без сейфа, задвинутым между другими такими же давно пылящимися коробками без опознавательных знаков? Светлана как музейный работник была уверена, что этого не может быть, и максимум найденное тянет на бронзу. Мало ли археологических находок передавалось в музей. Она выбрала что-то небольшое в виде рельефной пластинки с изображением оленя с длинными витыми рогами и людей, тычущиих в него копьями, пообещала взять с собой в кабинет и спросить у коллег, может ли кто-нибудь определить, что это такое странное обнаружилось в дальнем закоулке. Достать-то достала, а забрать забыла. Закрутилась с уборкой, устала, и не стала возвращаться. А потом и вовсе стало не до того. Конец квартала. А вот муж не забыл и пластинку совершенно беспрепятственно вынес в кармане. На ближайших посиделках показал пластинку двоюродному брату Петру, который кичился своей должностью в областном отделе культуры — целый заместитель начальника, важный человек. Мол, раз ты такой образованный, так угадай, что это? Тот и задумался, что где-то подобное уже встречал. Обещал показать знакомому коллекционеру и сказать точнее. А коллекционер по фамилии Калыгин аж взвился, откуда такой раритет взялся? Оказалось — действительно золото, да не простое, а очень даже древнее, археологическая редкость. Скифо-сарматская культура. Сказал, купит за любую цену. А кому же деньги не нужны? Правильно — всем нужны. Тем более, что в музее о коллекции и слыхом не слыхивали и никто даже не хватился утраты. С месяц спустя наш герой вернулся в хранение под предлогом помощи, и из знакомой уже коробки вынул ещё пригоршню таких интересных штучек. Калыгин забрал всё, и отвалил немалые деньги. Аппетит как известно приходит во время еды. Так и здесь, братья почуяли большое богатство и остановиться уже не смогли. И никто бы не узнал об этой прискорбной истории, если бы однажды не проигрался господин Калыгин в карты. А карточный долг — он и в стране Советов долг святой. Так и попал один из раритетов — перстень, что Калыгин оставил себе и носил, гордясь украшением, не в те руки. Мда, правду говорят, в тихом омуте черти водятся. Волох ещё и игрок, оказывается. Калыгин просил отыграться, предлагал выкупить перстень и ещё сверху приплатить за молчание, но журналиста понесло по кочкам. С кем уж он консультировался, Жора не знал, но сенсацию из скифского золота решил сделать во что бы то ни стало. Когда он добрался до музея, Калыгин понял, что журналиста пора убирать. Что ж, картина ясна. — Одно мне в этой истории непонятно — ты-то к ней каким боком? — Я был должен Калыгину. Он сказал, как разберусь с Волохом и верну перстень, мы в расчёте. — И ты объединил усилия с Петей и его брательником? — Калыгин нас свёл. Им тоже свою шкуру надо было спасать. — Это вы были с Волохом в ресторане «Северное сияние»? Да ладно, чего уж теперь. Я и без твоих откровений докопался бы до всего. — Значит, это тебя Пётр видел при погонах? — Меня, — не стал я отрицать очевидное. — Ты не Волох. — Волох, Волох, — рассмеялся я. — Убьют тебя разок, ещё и не так изменишься. Жора уставился на меня странным взглядом и перекрестился. И тут в окно постучали. Кажется, это по мою душу. Всем-то я сегодня нужен. — Георгий, ты дома? — спросили с улицы. Судя по затихшему Жоре, не те, на кого он так рассчитывал. — Опять барагозишь? Сколько можно. А ну-ка выходи на крыльцо! Не то я сам зайду. — А ты кто? — спросил я в ответ, потому что хозяин молчал как рыба об лёд. — Зиновий я, сосед. А ты, мил человек, кто? И где Жора? — Майор Казаков. И Георгий ваш тут. Заходи, отец, подсобишь немного, — пригласил я его в дом, опуская руку со стволом в карман. — Что ж, зайду, — после некоторой заминки ответил сосед. Не робкого десятка дед. Или в этом доме часто стреляют, что ему не привыкать? Или ещё один из шайки? Когда Зиновий возник на пороге, я пожалел, что не встретил его как Жору перед этим. Хорошо так за семьдесят, худощавый, остатки всклокоченных волос, на впалых щеках седая щетина. Взгляд цепкий, колючий. И главное, в руках охотничье ружьё, дуло которого поочерёдно смотрит то на меня, то на Жору. — Руки вверх! — скомандовал дедок. — Кто тут майор? Я помахал поднятой рукой. — Вторую поднять не могу, уж извини, отец. — Кто его так? — показал он небритым подбородком на Жорика. — Я. Понятливо кивнул. — А тебя? Он? — Нет. Там ещё один, в подполе. — Что, Георгий, допрыгался? — Да пошёл ты! — Эх, Жора, Жора, мать твоя не видит, до чего её сын докатился. Царствие небесное. — Мать не трожь! — А я и не трогаю. Святая женщина была. Не чета тебе, весь в батьку, тьфу, паршивый был человек. Жора дёрнулся навстречу, но был остановлен красноречивым покачиванием ствола. — А ну! — сурово сдвинул кустистые брови дед. — Парни, заходите. В комнату вошли ещё двое. Причём один из них в милицейской форме и тоже с пистолетом в руках. Эпилог Когда меня наконец перевязали, я понял, как на самом деле мне плохо. Организм всё это время работал на адреналине, исчерпав ресурсы до предела сил и возможностей, и теперь отказывался продолжать. — Эти двое из одной шайки, которая у меня была в разработке. С ними водитель скорой, на которой они меня сюда привезли, и некий Калыгин, который должен приехать. Нельзя его упустить, в крупном деле завязан, слышишь? — требовал я разумения от участкового, что пришёл с Зиновием. Оказалось, соседи видели и скорую, и как меня из неё тащили в дом. Зиновий за участковым сразу же послал внука на велосипеде, потому что Жорина дача давно снискала дурную славу. И скорую эту здесь уже видели. Чем хороши и в то же время плохи замкнутые сообщества — все всё про всех знают. — Так точно, товарищ майор, — бормотал, вытаращив глаза, этот увалень. — Сделаем, товарищ майор. — Так чего ты топчешься? Бери мужиков, иди карауль! — заорал я, видя, что толку не будет. Упустят, ой, упустят. — Лежите, ну куда вы, — увещевала фельдшер из ближайшего медпункта, вливая в меня очередную порцию лекарства. За ней сгоняли первым делом. Из города-то пока врачи приедут. Милиция тоже где-то там на подходах, а пока обходились своими силами. Дальше я только урывками выплывал из забвения, понимал, что вокруг суетятся, милиции и врачей полна коробочка. Было досадно, что всё без меня, но подняться, да даже голос подать так больше и не удалось. Упаковали и увезли в больничку. Ещё досаднее было то, что мои тщательно взлелеянные планы пошли коту под хвост. Парад пройдёт без меня. Такая блестящая возможность сразу войти в высшие круги местного сообщества будет упущена. А ещё лекции. И Малиновский. И Барсуков. Как потом рассказали, я даже в операционной хотел встать и куда-то бежать. Не помню такого, но вполне верю. Надеюсь, я им там ничего интересного больше не рассказал. А то мерещилась мне всякая дребедень — тягучий сплав из прошлой и нынешней жизней. Когда я окончательно пришёл в себя, меня уже ждали. Ждал следователь, которому было поручено вести дело. Звонили из горсовета, из прессы, из музея и даже из Москвы. Все желали знать, как моё здоровье и скоро ли можно будет лично побеседовать. Особенно меня напрягли звонки из столицы. Не пришлось бы в больничной пижаме делать ноги, если вдруг мной заинтересовались соответствующие ведомства. Волнения были не напрасны, хоть не того я опасался. Из столицы звонила мать Егора Волоха. По причине ли моей популярности или кто-то походатайствовал, но в мою двухместную палату так никого и не подселили. Спасибо и на том. Ещё мне переливали кровь, и желающих стать донорами набралось несколько десятков человек. Могу гордиться. Неплохой результат за десять дней новой жизни. Кровь сдавали журналисты всей редакцией. — Темникова тоже? — спросил я у Сашки, который заглянул ко мне. — А ты сомневаешься? Она всех и подбила. — Ясно, — скрипнул я зубами. Мысль о том, что во мне может течь кровь злейшего врага, была не по душе. Хоть бы у нас группа не совпала, что ли. Надо кстати узнать, какая у меня теперь группа и резус-фактор. Кровь сдавали Борис и Кристина и их друзья-меломаны. Крис шепнула мне, что Малиновский затеял какое-то мутное дело с дипломами, после чего я шепнул Борису, чтобы он принёс мне одежду и записи из квартиры Волоха. Как хотите, а мне надо в нархоз.