— И как ваши поиски? Продвигаются? Когда выставку можно будет увидеть? — Я понимаю ваше нетерпение, но быстро такие дела не делаются. Через годик приходите. — Это очень долго. А можно по-дружески прийти к вам в гости и частным порядком посмотреть на эти удивительные вещи? — Я была бы рада, но всё хранится в отделе фондов, нужно спросить у хранителей. — Вы же спросите? Всё это ужасно интересно. — Могу спросить, только не знаю, разрешат ли. У нас очень строгие порядки. — А скажите, кто у вас хранит и изучает эту коллекцию? Вдруг я знаю этого человека? Мы бы полюбовно договорились. — Этим целая команда занимается. Вы знаете кого-то из хранителей? Давайте через него и договоримся! Так больше шансов попасть в фонды. — Не то чтобы знаю, просто довелось столкнуться на мероприятии. А фамилию конечно забыл. Давайте вы мне всех назовёте, может вспомню я своего знакомого. — Это мужчина? У нас мужчин в фондах нет. — Нет-нет, женщина, конечно. Это я оговорился. Давай, детка, расскажи мне обо всех подозреваемых! Это позволит максимально сузить круг поисков. — А, ну тогда смотрите. Всего их у нас пятеро. Главный хранитель фондов, она же заведующая отделом — Римская Наталья Валентиновна. Очень строгая и умная женщина. Я ею восхищаюсь, такой порядок в делах. — Римская, Римская, — задумался я. Не фигурировала ли эта фамилия среди записок Егора, которые встречались мне в его квартире? Почему-то казалось, что встречалась. — А как она выглядит? — Около тридцати, кудрявая брюнетка, в очках. Всегда аккуратная, на каблучках, хоть и работа у них пыльная, и много всего таскать приходится. — Нет, вроде не она. Кто там дальше? — Две пожилые сотрудницы — Марья Савельевна Гончарова и Изольда Витальевна Лисицына. Везде ходят вдвоём. Если вы где-то с одной встречались, вторая тоже должна была быть рядом. — Нет, не они, — отмёл я кандидаток. Вряд ли пожилые музейные дамы могли таскать экспонаты на чёрный рынок. — Светлана Максимова, она в декрет собирается, ни о чём другом уже не думает, но это и понятно, никто не ругается. Полная, миловидная. Ямочки на щеках. — Не она. И последняя? — Студентка Яна. Как же её фамилия? Она у нас недавно работает. Полозова или Полухина? Как-то так. Рыженькая, вертлявая. Вот эта подойдёт. Ради крупного куша могли и своего человечка заслать. Итого получается двое. Хотя… — А кто ещё имеет доступ к коллекциям? — Больше никто. — Сторожа, уборщицы… — Только в сопровождении сотрудников фондов. Даже директор без них в хранилища не войдёт. Глава 23 Бориса я отправил провожать Ларису Беляеву и заодно в магазин за продуктами. После их ухода я открыл свой телефонный справочник и внимательно изучил телефоны Управления Внутренних дел. Позвонить сейчас или отработать самому все доступные версии? Выходной, завтра парад, а откуда меня в вытрезвитель привезли, так и не выяснилось. По озвученным именам музейных подозреваемых дам тоже хотелось пробежаться. И конечно, Алла. Но её я оставлю на сладкое. Подумал я хорошенько и набрал номер Николаича. Николаич мне ответил, но тут же зашептал в трубку, что перезвонит через десять минут, и отключился. Я послушал короткие гудки и достал записную книжку Егора, которую забрал из квартиры в надежде когда-нибудь расшифровать записи из неё. Римская нашлась сразу же на положенном ей месте — под буквой «Р». Я же помню, что видел эту фамилию! И что это значит? А ничего не значит, по большому счёту. Тётка — заведующая фондами, Егор мог держать через неё связь с музеем. И скорее всего так и было. Плохо то, что остальные четыре сотрудницы, включая пенсионерок и беременную, среди контактов не встречались. Один плюсик напротив этой кандидатуры я поставлю, но остальных вычёркивать рано. Придётся ещё раз внимательно изучить бумаги Волоха, тем более мне нужны его рукописи для лекций в нархозе. Дождусь звонка от Николаича и съезжу до квартиры. Или сначала позвоню Алле? Зудело услышать её голос, даже если она снова меня пошлёт. Стёпа перезвонил спустя пятнадцать минут, голос был слегка запыхавшимся, будто он совершил пробежку. — Здорово! У меня там Барсуков рядом отирался, при нём не мог говорить. — Про него отдельно доложишь. А пока скажи мне, какого чёрта ты по моему запросу молчишь? — Я не молчу. Ещё позавчера отчитался. — Ты звонил? Ну Борька, паршивец! Прости, дружище. У меня тут практикант дежурит, в голове ветер. Раз уж мы на проводе, повтори мне, что выяснил. — Забирали тебя из сквера при ресторане «Северное сияние». Вызов поступил от персонала, которому посетители нажаловались, что у них на газоне пьяный валяется. Обычное дело. Документов при тебе не обнаружилось, поэтому привезли в ближайший вытрезвитель. — Больше ничего? — Вроде как официантка тебя опознала. — Вроде? — Её никто не спрашивал, но она выразилась в духе «а с виду такой интеллигентный молодой человек был». — Спасибо за информацию, дружище. Найти бы эту официантку да расспросить. — У меня смена закончится через два часа, могу забежать. — Буду благодарен. А теперь давай про Барсукова. Что наш друг поделывает? А поделывал наш друг интересные дела. На первый взгляд Барсук совершенно перевоспитался. Выполнял свой служебный долг, клиентов хоть поругивал, но кто их не ругает? Это ангельское терпение надо, чтобы в ответ на пьяное хамство и дебош отвечать лаской и добротой. Зато вчера прилетела ещё одна ласточка в пользу версии, что Барсук перенёс свой маленький бизнес за пределы вытрезвителя. Больно уж убивался поутру один мужик, какую сумму он умудрился пропить или потерять накануне. Нужен человечек, последить за нашим Михаилом свет Игнатьевичем. Глядишь и прищучим на горячем. Положив трубку, я поколебался, набрать Аллу сразу или попозже? Мучительно тянуло позвонить сейчас. Значит, обойдусь. Увязнет коготок — всей птичке конец. Вот доберусь до квартиры Егора, оттуда и позвоню. Именно так и никак иначе. Я сказал! Как раз мозги проветрю. Перстню я нашёл хорошее место. В Борькиных хоромах он отлично себя чувствует. Вон бронзовые напольные часы, как родной среди завитков обрамления. Пусть тут повисит, пока я мотаюсь по разным делам. Написав Борису записку, что объявляю ему выговор за забывчивость, поехал к Волоху домой. Может ещё успею к Розочке заскочить. Чую, после разговора с Аллой понадобится. Вечерок обещал быть чудным — тепло, всё цветёт и благоухает. В такой хорошо гулять в обнимку с девушкой и говорить о чём-нибудь молодом и глупом. Решено, на обратном пути позову Розиту на вечерний моцион. Ночевать конечно не останусь, завтра предстоит рано вставать и весь день посвятить наведению мостов между моим почтовым ящиком и разными структурами как гражданскими, так и военными. Ещё предстоит подумать по форме одежды. Даже если бы я добыл парадный мундир, наград на нём не будет. А их не может не быть у майора. Можно было подсуетиться и купить, да совесть и честь не позволяют носить чужие награды. Вот и колебался до сих пор, как объяснить людям свой простецкий вид? Не рассказывать же всем подряд про коварную жену. Этак я не бравым разведчиком прослыву, а подкаблучником и рохлей. В квартире я первым делом расчистил место на письменном столе. Принёс блюдце в качестве пепельницы. Потом стащил бумаги и сел их разбирать. Напечатанное на машинке отдельно, рукописи отдельно. Черновики, на которых встречались номера телефонов — изучить, не отходя от кассы. Номера в большинстве своём не были подписаны. Не будь я уверен в простом разгильдяйстве Волоха, подумал бы, что работал разведчик. Тоже разгильдяистый, но всё же. Минимум имён, минимум улик. Не то, всё не то. А может и правда преступница Римская, и не придётся ничего выдумывать? Надо всё-таки взяться за хламьё и на помойку вынести. Привлеку-ка я к выполнению этой миссии… да хоть девчонок-комсомолок. А силовую поддержку им окажут замполитовские солдатики. Взвод мне сюда не нужен, а отделение попрошу. Мальчики перед девочками покрасуются, девочки мальчикам глазки построят. А я им ещё совместный культурный выход устрою и кафе-мороженое. Всем хорошо. И кстати, Брюханенко по кумполу настучу, какого хрена яма посередь двора красуется. Я дважды на этой неделе здесь был и не видел, чтобы кто-то что-то рядом с ней делал. Пусть зилок мне подгонит для вывоза барахла. Дам мебельщикам заказ, пусть потрудятся. И будет у меня нормальная берлога, а не это убожество, куда девушку стыдно привести. Кстати, о девушке. Пока я набирал номер Аллы, рука вспотела не хуже сегодняшнего Брюхана. Моё персональное проклятие всё ещё в силе. — Редакция газеты «Правда», — раздался её голос. Я прикрыл глаза и прислушался к внутренним ощущениям. Пульс и давление нифига не в норме. — Говорите, — настойчиво потребовала женщина на том конце провода. — Это я, — с трудом протолкнулись слова из горла. — Егор? Как хорошо, что ты позвонил. Извини, я вчера вспылила, наговорила тебе… Когда мы сможем встретиться? Кажется, ты был прав, в отделе по культуре кое-что известно про твой последний материал. — Не по телефону. Сейчас приеду, — пообещал я. С Розочкой не погуляю, но дело прежде всего. Общение с Аллой идёт в довесок, причём непонятно, в плюс или в минус. Дорога до остановки проходила через пустырь. С одной стороны помойка, с другой глухая стена гаражного кооператива. Был и приличный путь вокруг ограды детского сада, через перекрёсток с магазинами, но когда это наши люди ходили в обход там, где можно срезать? Тем более бояться в стране Советов некого. Детные родители ходили через детский сад, если кому за хлебушком — через магазины. Мне надо было побыстрее — поэтому через помойку. На пустыре стоял рафик характерной окраски медицинской службы. Скорая. На первый взгляд машина и машина. А если подумать, что скорой делать в таком месте? Кому это стало плохо на помойке? Нехорошее предчувствие сжало сердце. Кто? Генка? Соседки? А с фига ли мне расстраиваться из-за случайных людей? Алла мне только что отвечала из редакции, а тем, с кем я знаком как майор Казаков, на этом пустыре делать нечего. Как и самой скорой. Пока я шёл с ней на сближение, успел придумать пяток вариантов объяснения. Но тревога всё не уходила. — Здравствуй, Егор, — окликнул меня мужик из салона, когда я поравнялся с рафиком. — Не узнаёшь? Я аж приостановился. Опаньки! А этот тут что делает? И где коренные обитатели скорой? — Здорово. Какими судьбами? — постаравшись не выдать себя голосом, быстро оглянулся я. От дальнего угла пустыря ковыляла бабка с мусорным ведром, а больше никого. Вечером, как назло, все прогуливаются по парадным улицам. — Садись, поговорить надо.