— Твоя помощница блюет, — тихо пояснил Иванов. Игорь кивнул. — Самого чуть не вырвало, — зачем-то признался он, при этом не отрывая взгляда от раны. — Ну так чего бы нет, кустов тут много, — пожал плечами Иванов. — Никто не осудит, если ты переживаешь. — Потерплю, — от такого понимания Игорю почему-то стало легче. Раздался шум мотоцикла, он оглянулся — это прибыл Сава. — Тот самый журналист? — с неудовольствием поинтересовался Иванов, и Игорь понял, что, по сравнению с этим холеным типом, он вызывал гораздо больше доверия. Так что работать точно станет легче, а что ему еще надо? Впрочем, Сава успел только поздороваться. Цепкий взгляд сразу выхватил тело, над которым склонился Митрич. Журналист вытянул шею, чтобы рассмотреть получше, и позеленел. Его тоже замутило. — Да не здесь! — прошипел ему Матвей Данилович, оттаскивая к тем кустам, где стояла Дарья. — Никакого понимания, как вести себя на месте преступления, — пожаловался он, возвращаясь к Игорю. А тому уже совсем расхотелось расставаться с обедом. — Беда с этими понятыми. Митрич поднял голову. — Ван, пошли своих, пусть вырезанную матку поищут. Небольшой такой мешочек плоти, фиолетово-розовый или синюшно-белый, как повезет, — попросил он. — И ногами пусть пошевелят, пока тут местные собаки улики не сожрали! Пусть проследят, где есть капли крови! Игорь задержал дыхание. Вновь подошедшая дурнота отступила. Он поднялся на ноги и посмотрел на Саву. Блевал журналист очень натурально. Так он все-таки не убийца? Или просто хороший актер? Да, Игорь понял, что, судя по характеру падения, она прыгнула сама. Но кто бы ни разрезал ей живот — Митрич склонялся к мысли, что это проделали уже после падения; потому и крови так мало, что на холоде-то и не сразу после удара, — это точно был ее убийца. Других версий у Игоря не было. И считать этого неизвестного кем-то иным, кроме как убийцей, Игорь не мог. — Вот что она имела в виду, да? — Дарья подошла ближе, она уже вытерла губы, но пахло от нее все равно кислым. — Она все-таки сделала по-своему. Спаслась от того, что он хотел с ней сделать, и умерла по своим правилам. Выиграла. — По своим правилам? — повторил Игорь и взорвался: — Какого черта, Дарья! Ты совсем сбрендила?! Она умерла! Ничего она не выиграла, потому что умерла! Он, кем бы ни была эта тварь, может, и проиграл, только она ничего не выиграла! И уже не выиграет, потому что для нее уже ничего не будет, понимаешь? Она могла позвать на помощь кого-нибудь, да хоть эту Киру Михайловну. Могла уехать, вызвать полицию, позвонить кому-нибудь!.. Он замолчал, чувствуя внутри непривычную болезненную усталость. Никогда раньше ему не приходилось такое ощущать. Наверное, так чувствуют себя врачи, которые теряют пациента, идущего на поправку? Больно, мерзко. И Даша на самом деле ни в чем не виновата. От этого еще гаже. — Не кричи на девушку, — подошел к нему Сава. Выглядел он все еще неважно. — Хочешь орать, на меня ори. Это я виноват. Ты просил поискать преследователя, а я еще и не начинал. Думал, куда торопиться. Тот ведь такой слабак был. Если и хотел убить, то в жизни бы не решился. Кто же знал, что подражатель решительнее окажется. Дарью это заступничество не впечатлило, она посмотрела на журналиста с подозрением и перевела вопросительный взгляд на Игоря, мол, а это еще кто? Ответить Игорь не успел. — Она позвонила, — все-таки произнесла Дарья. Совсем тихо, еле слышно. — Мне позвонила. И ничего не добавила, да и не надо было. Сама Дарья как долго думала, прежде чем решилась позвонить Игорю? А он, предложивший поехать только через два часа? Осознание, что совсем немного, какие-то полчаса, может, час, отделяли их от момента ее смерти, тяжело давило на плечи. Но думать, что было бы, «если бы», времени у них нет, надо возвращаться к работе. К тому же кто-то из коллег Иванова уже нашел улику, о которой говорил Митрич. И, как бы ни хотел Игорь, чтобы кто-нибудь увел Дарью, он хорошо помнил обещание, которое дал полковнику. Показать девушке всю работу изнутри. Что ж, остается надеяться, что Дарья справится. Почему-то Игорю очень хотелось этого. — А представьте себе маньяка с крепким желудком и стальными нервами, который доделывает за более слабыми коллегами их работу? Не подражатель, а душеприказчик, — бубнил на заднем фоне Сава. — Осталось понять только, как они ему завещают свои безумные планы. Типа хотел убить тринадцать блондинок, красивое число, а сумел только до полусмерти напугать одну крашеную брюнетку… — Сава, — хмуро остановил его Игорь. — Заткнись, а? Не до твоего вот этого… журнализма. Не надо придумывать непонятные истории. У нас тут реальная жизнь. И смерть тоже реальная. Прояви уважение, ты же тоже ее знал. И Сава послушно заткнулся. Молодец какой. Глава 25 Им было неприятно. Столько усилий, такое тонкое ведение, им так нравилась эта игра! Она нуждалась в таком же изящном завершении, и все должно было получиться. Но эта девчонка все испортила. Теперь они гораздо лучше понимали Николая, хотя быть им оказалось не слишком приятно. Николай был слабым и даже не пытался закончить все правильно. А вот у них почти получилось! Николай мог только ныть, что хотел всего лишь быть рядом с ней. Столько усилий потребовалось, чтобы вывернуть его жалкое трепещущее нутро, вытащить наружу тайные мечтания! Зато после его смерти было что натянуть на себя. Это скукоженное нутро расправилось на них, и Анна получила то, что должна была получить еще от Николая. Страх. Всепоглощающий ужас. О, она была совсем не глупа и поняла, что ее жизнь теперь полностью принадлежит Николаю. Только вместо того, чтобы покорно сдаться и позволить закончить начатое, она вздумала уйти от них по своим правилам! Они сплюнули и в очередной раз намылили руки, смывая кровь, которой на них не было. Хирургические перчатки. Седьмой размер, тысяча семьсот за пятьдесят штук. Еще осталось больше половины пачки, расходовали очень экономно. А вот скальпеля было жаль. Будучи влюбленным Николаем, для Анны они выбрали хороший сплошной скальпель, не одноразовый на пошлой пластиковой ручке. Пришлось от него избавиться, а ведь он мог стать напоминанием о жемчужине коллекции! Немногие личности в их коллекции смогли открыться так глубоко, чтобы вытащить настолько темные желания, и они заслуженно гордились своей работой с Николаем. Николай мог бы успокоиться после смерти, обретя то, чего не мог получить из-за слабой воли и трусливого характера при жизни. Полную власть. Возможно, Анна даже выжила бы. Они с Николаем не лгали, когда обещали это. Конечно, они знали, что при удалении матки на живом человеке могут быть задеты крупные артерии, да и разве можно надеяться на то, что Анна сумеет понять их доводы и спокойно лежать, пока они ее режут? Глупая девчонка все равно бы старалась умереть, пусть и под лезвием скальпеля. Но они бы попытались, и их нельзя было бы винить в неудаче. А теперь… они вспомнили свой ужас, когда Анна раскинула руки, стоя на подоконнике, и — нет, не полетела. Прыгнула и разбилась. Они потеряли несколько минут, и разве их можно винить в этом? А потом лифт, и надо не забыть надвинуть капюшон поглубже, камеры, везде эти камеры, как им вообще выполнять свою работу в этом параноидальном мире! Они натянули у выхода бахилы и быстро проскользнули мимо умного домофона — бывший до сих пор помощником в нагнетании страха, ведь так здорово нажимать кнопку, зная, что там, девятью этажами выше, она видит тебя и боится, — он стал врагом. Широкими шагами, почти прыжками — не забыть затереть эти шаги, пусть и в бахилах, но все равно, — подойти к Анне. Подойти и понять, что это больше не Анна, это тело. Труп. Просто экспонат анатомического театра, отыгравший последний спектакль. Они с усилием перевернули тело, стараясь не касаться волос и не выпачкаться в крови. Все еще оставаясь Николаем, они знали, как прилипчивы кудрявые длинные волосы Анны. Не хотелось бы унести их на куртке. И пусть эта куртка исчезнет вместе с Николаем, все равно. Пусть идеально уже не выйдет, но будь как будет. И они оголили кожу, задирая тоненькую кофточку и приспуская штаны. «И как ей не холодно, пальцы зябнут», — подумали они машинально, забыв о том, что ей больше никогда не будет холодно. Кровь уже свернулась, и они досадливо поджали губы. Через полчаса-час кровь снова бы разжижилась и так чудесно растеклась бы на белом снегу. Это могло бы примирить с неудачей. Только не было у них этого времени, да и холод мог подморозить кровь. Они резали, делая длинные уверенные движения, стараясь воспроизвести собственный рисунок. Николай едва не блевал от одной мысли о таком, да и нарисовать он бы не сумел. Сам он никак не мог сообразить, как вернуть Анну. Ему все нужно было объяснять, и они устали ждать, предпочтя поскорее стать Николаем. А еще Николай наблюдался у психолога, и им тоже пришлось к психологу походить. Хотя им это совсем не нравилось. Они не стали забирать матку. Неживая и бледная, она больше не казалась достойной того внимания, какое ей уделялось на бумаге. Они посмотрели наверх и заметили, что из открытого окна высунулась голова и скрылась. Кто-то из соседей. Николай знал о них все, не зря же он подружился с квартирной хозяйкой Анны, представившись ее родственником. Таблетки, которые дурочка даже не прятала, держала у кровати, убедили хозяйку, что они и впрямь беспокоятся об Анне. Она пустила их в квартиру, позволила изучить ее изнутри и рассказала много полезного. Ключ не дала, старая стерва, но и так вышло хорошо. Если бы не окно. Они глубоко вдохнули и выдохнули, понемногу избавляясь от Николая. Следов не оставили, перчатки и бахилы в отдельный пакет. Куртку — сменить, убрать мимику и мысли Николая. Теперь уже навсегда. К этому неудачнику, которому не смогли помочь даже они, возвращаться больше не хотелось. Можно было бы сходить на могилу, отнести цветы… Сейчас они пожалели, что избавились от матки, ее можно было бы принести вместо цветов, но утешились обещанием принести орхидеи — в них было что-то… такое же. Подушечки пальцев уже сморщились под струями воды, и они наконец отпустили ту кровь, которая не попала на руки. Прочь из головы. Прочь! Нужно было идти к своему психологу, хоть и не хотелось. Психологу они не нравились, но особенно не нравился Николай. Может, психолог будет рада, что они избавились от Николая? Психолог не была рада. — Разве у нас назначено, Николай? — спросила она устало и демонстративно посмотрела на часы, хотя должна бы на календарь. — По субботам я принимаю только в экстренных случаях, ты же знаешь. Она повернулась спиной и пошла вглубь своей квартиры, позволяя им войти и закрыть за собой дверь. Психолог всегда делала не то, что говорила. Им это тоже не нравилось. Что нравилось, так это смотреть на ее тоненькую фигурку в домашнем халатике, тощую шейку, которая со спины выглядела такой беззащитной… Почему, интересно, психопаты так редко убивают своих психологов? Они считали, что это однажды нужно исправить, только вот с кем — они пока не могли решить. — Не Николай, — хрипло ответили они, подходя сзади к психологу и вдыхая запах ее кожи. — Больше нет. Психолог не обернулась. Щелкнула чем-то на полке, и они знали, что сейчас в углу загорелся огонек. Не боится. — Убил все-таки девочку? — Она стряхнула руки с плеч — и когда только они успели их положить, нельзя так, нужно соблюдать дистанцию, психолог говорила сто раз! — Не скажу. — Они сели в кресло так, чтобы в камеру не было видно лица. Раньше психолог хоть скрывала, что пишет все встречи, включала камеру еще до того, как откроет дверь. А теперь все делала открыто, будто специально, чтоб позлить их. — Тебя это не касается. — Ты же знаешь, что я не имею права никому раскрывать содержание наших разговоров, — психолог кивнула на камеры: — Записи не хранятся, просто привычка. Они кивнули, не поверив ни слову. Психолог не нравилась им еще и тем, что считала его, Николая, идиотом. Он, может, немного не в себе, но с мозгами у него все хорошо. И он знает, что ассоциация психологов, запрещающая делиться полученной от пациентов информацией, есть только за границей. Да и там после дела Тарасофф возник прецедент, и теперь они должны были рассказывать обо всем полиции. Параноидальный проклятый мир! Не удивительно, что им приходится доводить до конца так много дел, не завершенных теми, кто умер, не достигнув цели. Как бедняги, наверное, мучились перед смертью и после нее. И только они могли понять это и закончить начатое. Чисто и аккуратно. Поэтому им так понравился Николай, несмотря на то, что он был слабаком. Хоть и послушным слабаком. Позволял приходить к себе в больницу, давал кровь, рисовал свои картинки, довольствуясь обещанием, что их увидит Анна. О том, что его дело будет доведено до логического конца и самые смелые мечты, которые из него приходилось выдирать буквально силой, будут исполнены, они не сказали. Незачем пугать слабую душонку, неспособную даже вовремя умереть. — Да ладно, ты что, мне не веришь? — поразилась психолог. Кивок ее не обманул, умная девочка. — Разве я выдала тебя, когда ты… ну Николая. Они позволили себе короткий смешок. Она не может даже произнести это вслух, а еще говорит о доверии! — Николай был похож на того, из дела Тарасофф, — пояснили они. — Он был хорош именно этим. Только он был неудачник и слабак, и мы стали куда лучшим Николаем, чем был он сам. Разве не так? К тому же мы не убивали. В красивых глазах психолога читалось подозрение, но, как им ни хотелось приписать себе такую роскошную идею по убийству того, кем они собирались стать, врать они не любили. К тому же, психологу нужно говорить правду. По крайней мере, они что-то такое слышали. — Мы не собирались его убивать, у нас еще не закончился на тот момент Виктор, — пояснили они. — И Виктор был сложный, мы хотели после него отдохнуть. Они поморщились. Виктор мечтал перерезать горла молодым мальчикам и девочкам, обязательно в разных районах города и чтобы было много крови, а умирали жертвы не сразу. Ему нравилось бульканье. Ничего удивительного, что он не сумел порезать до смерти даже первую жертву, лежал в психбольнице, а потом его отправили домой по причине немощности и старости, но до самой смерти он оставался на учете. Они успели убить троих, когда внезапно умер Николай, и они с облегчением перешли на преследование Анны. А старому хрычу в его могиле должно было хватить и троих. — Вы думаете, он умер сам? — психолог продолжала давить, но они лишь пожали плечами. Выглядело все естественно, они не убивали, а остальное их не касалось. Психолог молчала, они молчали тоже. — Теперь, когда избавились от Николая, что будете делать? Вернетесь к Виктору? — прервала тишину психолог. — Там нужно закончить, я правильно понимаю? Они молчали и смотрели на психолога из-под ресниц. Все-таки она хочет отговорить их от убийств или, напротив, решительнее подтолкнуть к ним? — Нет, — наконец произнесли они. — Думаем отдохнуть. Убить еще одного было не сложно, они не хотели возвращаться к этому по другой причине. Перевоплощаться снова в Виктора, снова ощущать его жалкие мечты, вместе с ним смаковать подробности, вот чего они не хотели. Николай был хотя бы поизобретательнее, пусть и преступно мягок. Виктор хотел получать только свое бульканье и видеть, как корчатся истекающие кровью юные тела. Скучный старый хрыч. Глава 26 Зря Игорь вообразил, будто слова Эмиля Владиславовича достаточно, чтобы они тихо и спокойно занимались делом. Просто чудо, что оперативники прибыли так быстро, да еще и со своим судмедэкспертом. Не прошло и часа, как во дворе стало по-настоящему людно. Прибыли другие эксперты: высокий молодой человек, стриженный армейским ежиком, и Рыжова. Александра Глебовна была в радостном настроении, с неуместно ярким макияжем, чем неприятно удивила Игоря. Впрочем, он тут же вспомнил, что она жертву не знала, да и слыла трудоголиком — ему уже успели рассказать коллеги. Так что для нее это была лишь внеурочная работа, и только. Правда, интересная, на выезде. — Куда-то собирались, Александра Глебовна? — вежливо спросил он, напомнив себе, что помощницу все-таки надо отправить в ближайшее кафе. Или домой. Заморит девчонку на таком холоде, папа ее спасибо не скажет. — В театр! — так радостно ответила Рыжова, словно театр люто ненавидела, а вот трупы горячо любила. Впрочем, может, так оно и было. — С мужчиной! Но он понимающий, переживет!