Часть 7 из 18 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Да ты мухи не обидишь!
— А ты принимаешь желаемое за действительное!
— Ты же всегда был против насилия!
— Я и сейчас против, но в мужском мире есть вопросы, которые решаются только этим способом и никаким другим.
— Конфликты нужно решать словами! — не сдаётся мама.
— Лер, парень назвал его девочку шлюхой!
Виснет пауза, я вхожу, и мама вздыхает:
— Ну, не знаю!
— Что произошло? — спрашиваю.
Алекс многозначительно поднимает брови, мол “очередная пустая катастрофа”.
— Эштон подрался прямо в Университете, и я не знаю теперь, как защитить его. Вопрос стоит об отчислении!
— Мамочка просто слишком сильно беспокоится об обыденных вещах! — Алекс подходит к матери и, обнимая, целует её в висок.
— О каких обыденных?! Как по-твоему мне завтра объяснять ректору, почему мой мальчик разбил нос сыну судьи?
— Ну, во-первых, Эштон тоже пострадал, а во-вторых, — в этот момент Алекс ворует у мамы из миски котлету, — у него есть смягчающие обстоятельства.
— Подожди, пока сядем за стол, — журит его мама, уже улыбаясь.
— Я с утра ничего не ел! Голодный как волк!
— Почему не пообедал?! Это ещё что за новости?
— Я думал, мы вместе с тобой съездим в ресторан после твоих лекций, как обычно ждал, пока ты освободишься и позвонишь!
— Горе ты мое голодное! — мама с виноватым видом обнимает Алекса за талию. — Я совершенно замоталась с Эштоном! Возила его в клинику и не зря! Парню два шва над бровью наложили и обнаружили сотрясение! Представляешь? Ужас какой!
— У настоящего мужчины сотрясения — это боевые крещения! Без них никак, Солнышко! Вспомни, Алёша сколько дрался! А у меня этих сотрясений… я вообще со счёта сбился!
— Алёша дрался в школе, а не в Институте! Слушай, а ты мне не говорил, что тебя так часто били!
— Меня били, и я тоже не отставал. Говорю же, в мужском взрослении без этого никак! Так что перестань нервничать! Не забывай, что ваш ректор — мой давний знакомый, не отчислят твоего Эштона, не переживай ты так!
— Не моего, а нашего!
— Окей, нашего, — покорно соглашается Алекс, подмигивая мне. — Соняш, ты чего обниматься-то не подходишь? Я жду уже, жду!
А я в яме. У меня боль разочарования. Щемящая душу горечь и тоска. Кто-то из них произнёс жуткие слова: “его девочку”… И эти невинные слова застряли у меня в горле колючим комом. Значит, у Эштона есть девушка…
Глава 5. Когда ребёнок болеет…
Утро следующего дня начинается для меня сообщением от Эштона:
“Привет. Извини, сегодня и завтра не смогу прийти. Немного занят. К понедельнику, думаю, освобожусь”.
Я даже не сразу поняла, о чём речь. И лишь минут пятнадцать спустя до меня дошло, что я сама просила Эштона прийти в наш дом снова в ближайшее время, чтобы закончить то дело, которое так и осталось неоконченным.
“Ок” — отправляю ответ, и в этом одиноком слове из двух букв заключена вся моя горечь по поводу его девушки…
Однако обязательность Эштона меня удивила. Похоже, он, как и Алекс, не раздаёт пустых обещаний. У парня учёба, девушка, друзья, но, несмотря на это, он помнит об обещании, данном занудной и неинтересной сестре в постылом для него доме. Именно постылом, потому что всякий раз, как он сюда попадает, весь его вид вопит о желании поскорее убраться восвояси. «Почему?» — у меня возникает вопрос. Ведь абсолютно все мы настроены дружелюбно, и даже Алекс старается изо всех сил увидеть в чужом человеке родного, своего ребёнка, своего сына.
В понедельник утром получаю другое сообщение от почти таинственного и порядком странного брата:
“Прости, сегодня снова не смогу. Мне нужно ещё пару дней”.
Решаю, что он не явится вовсе и, похоже, не собирался изначально. “И ни разу ты не человек слова!” — думаю разочарованно. Очень разочарованно. И у меня для разочарований уже целых две причины: его девушка — номер раз; мои обманутые ожидания — номер два. Но, конечно, если бы не девушка, причина номер два не имела бы особого значения и, может быть, я даже нашла бы массу оправданий в моей находчивой голове…
В понедельник у меня после школы только один урок испанского, но моя преподаватель его отменяет, сославшись на плохое самочувствие, что совершенно точно враньё и, скорее всего, она попросту ещё не купила все подарки к Рождеству. Освободившись раньше обычного, я решаю отправиться к матери на работу, что делаю не так часто, но очень люблю: всякий раз, заходя в переполненную студентами аудиторию, я испытываю гигантских размеров гордость! Да-да! Это моя мама стоит вон там на подиуме у своего профессорского стола! Это моя мама, такая строгая и элегантная, знающая решение любой сложной задачи, подойдёт вечером поцеловать меня перед сном! Вам она ставит отметки, а мне лепит сэндвичи по утрам!
Но в тот раз, конечно, мне было не до гордости и почитания матери. Само собой, я рассчитывала увидеть Эштона.
При виде меня мама едва не подпрыгнула от счастья и даже чмокнула в щёчку, что для неё верх ласковости:
— Сонечка! Какая ты молодец, что заскочила ко мне! Я сегодня чего-то в депресняке каком-то.
— Почему?
— Сама не знаю, но настроение на нуле. Сплошные проблемы.
— Что случилось?
— Ничего особенно страшного, Слава Богу, по мелочи в основном. Команда Лурдес проиграла соревнования, почетное последнее место заняли; Лёша поссорился со своей барышней, переживает и не хочет приходить на Рождество, говорит, все будут опять прикалываться.
— Все — это я?
— Ну а кто? Сколько раз я просила тебя не трогать его?
— А я его не трогаю, мам!
— Ну, хорошо, не его, а эту тему!
Под “темой” подразумевается склонность брата к слишком частой смене подруг. Я об этом шучу обычно, не выбирая выражений. Его это бесит, а мне нравится, как он бесится.
— Ну ладно тебе, мам! Это ж просто юмор, а он, как известно, продлевает жизнь!
— Кому продлевает? Мне эти ваши ссоры уже в печенку въелись!
— Ну какие ссоры, мам! Ладно, всё! Слова не скажу про твоего Лёшу, раз он такой нежный!
— Да ладно, все это мелочи жизни. Эштон сегодня на занятия не пришёл, это уже серьёзный повод для переживаний.
— Да тоже, поди, у девицы своей застрял! — буквально выплёвываю свою внутреннюю горечь по этому поводу.
Мама бросает на меня осуждающий взгляд:
— Я звонила ему, он сказал, что приболел.
— Врёт! Скорее, перебрал!
— Не думаю. У него голос был охрипший.
— Наивная ты, мам! Я могу замострячить тебе голос умирающего, если хочешь. Вот смотри: Валерия Витальевна, мне очень жаль, но сегодня я не могу появиться на занятиях — намертво придавлен к кровати длинноногой блондинкой! — хриплю. — Ой, простите, я хотел сказать, у меня грипп и жар!
— Смешно, — лицо у матери невозмутимо. — Смотрю, ты с брата уже переключилась на Эштона?
— С брата на другого брата, вернее будет сказать! — сообщаю довольно.
— Да какой он тебе брат! Не смеши меня! Я же вижу, как ты на него смотришь!
— Ещё чего! Ты что, мам! На фига он мне сдался? Он же пришибленный какой-то!
— Вот поэтому не смей его трогать! Не сладко ему пришлось, видно. Мать сама его растила, мужчины никогда в доме не было. Да и не знаешь ты, что такое нужда, дочь! И не дай Бог узнать!
— А ты знаешь?
— Нужды не знала, но тяжело было очень, когда Алёша родился. Денег на памперсы не было, дошло до того, что я подгузники ему из марли делала, а потом стирала их.
— Ты никогда не рассказывала мне об этом, — внезапно мне становится стыдно.
— Теперь вот рассказываю. Но голодными мы никогда не были, а у Эштона, похоже, и это было.
book-ads2