— Эммм… красивой! — выдыхает Эштон свой восторг. — Покрутись! — велит мне Алекс, улыбаясь почти до ушей. Я тут же выполняю команду и слышу двойное протяжное мужское ВАУ! На лицах обоих искренний восторг, но у отца, помимо него, ещё и гордость: — Я же говорю! Самая красивая девочка во Вселенной! Мама качает головой с улыбкой, и Алекс тут же добавляет: — И это не удивительно, если у неё мама — самая восхитительная женщина той же Вселенной! — Согласен! — тихо примазывается Эштон к отцовским трелям. — Это тебе, Лера, — вручает маме коробку. — От Санты? — смеётся мама. — От него, — отвечает Эштон, долго смотрит ей в глаза, затем, словно вспомнив обо мне, поворачивается и протягивает мне маленькую красную коробочку. — Открывай! — требует отец. Я рву бумагу и вижу ещё одну коробочку от Cartier, а в ней такой же точно бантик как на моём поясе, только поменьше — для волос. — Ничего себе, подарочек! — восклицает мама. А мне грустно. Ясно же, что украшение нашёл и выбрал для меня отец. Словно прочитав мои мысли, Алекс наклоняется к моему уху и произносит шёпотом: — Подарки мы выбирали с Эштоном вместе, но эту заколку он сам нашёл для тебя, а поясок я позже купил, для комплекта. Это его находка, не моя. Но главное — он всю осень работал, чтобы скопить достаточно денег для ваших подарков! — последнюю фразу отец произносит с такой гордостью, что даже задыхается! Моей улыбки не сдержать — кажется, у меня от счастья порвётся рот! — Ах, вот ты какой, Эштон! — слышу за спиной искусственный голос подруги! — Софья все уши мне прожужжала о тебе! Я — Кейси! Подруга с ангельской улыбочкой тянет руку для знакомства, а Алекс спрашивает у меня глазами: «Что здесь делает эта девица?», поскольку не очень-то её любит. Я пожимаю плечами, дескать: «я тут ни при чём!». Эштон в растерянности — судя по оставшимся двум коробкам, которые совершенно очевидно предназначены Лурдес и Аннабель, у него нет подарка для Кейси. Кейси ловит его мысль на лету: я же говорила, даже мама завидует её проницательности: — Самый лучший подарок в Рождество — это подходящая компания, не так ли, Эштон? — Конечно, Кейси, — отвечает Эштон с усиленным акцентом, который надо сказать, день ото дня делается у него всё мягче и мягче. Подруга без лишних церемоний хватает моего Эштона под руку и собирается уже увести его, но я со всей доступной мне силой наступаю ей на ногу: — Кейси, позволь Эштону сперва раздеться! Краем глаза замечаю поднятый кверху большой палец Алекса и его же довольную улыбочку. Наконец, мы входим в гостиную, и все замирают, созерцая Эштона. Он желает присутствующим счастливого Рождества, но родственники не могут ему ответить, потому что их челюсти все попадали на пол! Виснет до ужаса неловкая пауза, и Эштон не знает уже, куда себя деть! Бедолаге настолько некомфортно от этих разглядываний, что его напряжение передаётся даже мне. Я интуитивно хватаю его за руку, и он тут же с благодарностью сжимает мою в ответ, но наше спасение в лице маман уже спешит на помощь: — Дорогие мои, встречайте Эштона! Эштон — часть нашей семьи, просим любить его и жаловать, так же как любим и жалуем его мы! Мама обнимает Эштона за плечи, тесно прижимая к себе, а Алекс, громко кашлянув, командует: — Ну, чего застыли?! Поднимаемся и подходим знакомиться с моим сыном! На мгновение воцаряется полнейшая тишина, и дядя Марк, не сдержавшись, выдаёт самые искренние свои эмоции: — Fuck my ass, dude! How many kids’ve you gotta? (Чёрт возьми, чувак! Сколько у тебя детей?) — Аллилуйя! Господь услышал мои молитвы! — тут же вслед вопит мой брат Лёшка. — Бог видел, какие страдания я перетерпел в этом бабском царстве и послал мне брата! Ну, наконец-то, колхоз «8 марта» официально можно переименовывать! Да прибудет с нами сила, мужики! — Лёша! — шипит на брата мама, но ему не до неё, он уже душит в объятиях Эштона! А Эштон ни живой, ни мертвый, побледнел так, словно разом всей крови лишился! — Эштон, Эштон! Эштон пришёл! — верещат мои сёстры и несутся нам навстречу из отцовской библиотеки, облепляют его ноги своими объятиями, повергнув родню в ещё больший шок. Такого выражения лица у тёти Мэри я не видела ещё ни разу, и она, кажется, единственная, кто не произнёс ни слова. — Алекс, можно тебя на пару слов? — обращается она к своему брату неестественно мягким голосом. — Нет, нельзя — я голодный. Лерусь, твой муж безумно хочет есть! — отец обнимает маму и тащит её за стол. — Прошу всех за стол, ужинать! — объявляет мама, и мы дружной оравой кидаемся занимать места поближе к Эштону. Надо сказать, у меня в этом деле сноровка — обычно война идёт за право сидеть рядом с Алексом, потому что он знает тысячи невероятных историй, а если немного выпьет, то рассказывает их так, что можно инфаркт получить от смеха. Но место рядом с ним только одно, потому что второе всегда занято моей матерью, и баталии разыгрываются нешуточные. И на этот раз заранее продуманная стратегия позволяет мне усесться по правую руку от Эштона, правда с другой моей стороны оказывается Настя, и это существенно омрачает мой триумф. Кейси каким-то чудом оказывается прямо напротив Эштона, но огромный овал нашего большого обеденного стола в гостиной позволяет держать её почти на безопасном расстоянии. Мама поднимается с бокалом шампанского в руке, стучит по нему своей десертной вилочкой, привлекая внимание многочисленной родни: — Господа родственники, прошу сосредоточиться! У меня есть, что сказать в это Рождество! Гомон бесед постепенно умолкает, и мама продолжает: — Этот год стал для нас особенным и счастливым — мы получили от судьбы невероятный подарок — Эштона! Невозможно придумать ничего более ценного и важного, и я знаю это как никто иной, потому что только мне известно, как сильно Алекс хотел сына… Жизнь иногда больно бьёт, отбирая, но случаются и такие невероятные сюрпризы с её стороны! Оглядываясь назад, я благодарю судьбу за то, что она повела нас именно по этому пути, и что сегодня у нас есть возможность сидеть за одним столом с этим невероятным парнем! Честным, порядочным, трудолюбивым! Если кто не знал, то Эштон ещё и мой студент, так что мне уже очень хорошо известны и его человеческие качества! Эштон, это может показаться немыслимым, но я бесконечно благодарна твоей матери за то, что она дала тебе жизнь! И хочу выпить этот бокал за её здоровье! Эштон встаёт, принимая инициативу, мне не видно его лица, и я уже жалею, что не села напротив, как Кейси. За Эштоном поднимается и Алекс, а за ним и все остальные. Мы пьём шампанское, а я в недоумении: как можно посвящать тост другой женщине своего мужа? На такой бред способна только моя мать! Но события в нашем милом семейном и совсем не тесном кругу только набирали обороты. За общим шумом никто не заметил прибытия ещё одного гостя: — Ага! Не ждали? А вот и я! И с подарками, между прочим! Лицо у отца вытягивается, затем приобретает то самое выражение, которое случается на нём крайне редко, и даже я, папина любимица, спешу скрыться в такие моменты куда подальше «чтобы не задело!». На пороге гостиной во всей своей ослепительно-блистательной красе пред нами предстаёт тётя Габриель, папина бывшая жена и мать Аннабель. — Алекс успокойся, держи себя в руках! Всё нормально, — слышу мамин шёпот. И тут же её достаточно громкое: — Проходи за стол, Габи! Молодец, что пришла! Подарки мы любим, так что не стесняйся, дари! Эштон снова почти не ест — видно, у него стресс. Опять. Но от моей заботливости ему не скрыться, не поможет даже его упорное сопротивление: — Соня, не надо! Я не голодный. Соня, перестань, пожалуйста, я не могу столько есть! Но Алекс всегда поступает именно так с моей мамой, и я верю, что это и есть самый эффективный способ накормить человека. Кроме того, постоянные ужимки моей подруги Кейси, которые она почему-то считает флиртом, вынуждают меня тщательнее заботиться об Эштоне, пытаясь отвлечь его внимание от моей безбашенной подруги. — Ха! А ты знаешь, дорогуша… — громогласный голос подвыпившего дяди Марка внезапно заглушает все прочие, — какой резкий поворот переживает в данный момент моя карьера? Дядя Марк одним быстрым движением отодвигает свой стул, поднимается и, трезвоня вилкой по маминому итальянскому фужеру из горного хрусталя, призывает общественность к вниманию: — Dear sirs and madams! — на лице его сияет такая лучезарная улыбка, какая свойственна людям, уже слегка перебравшим алкоголя и частично потерявшим связь с собственной благоразумностью. — Мало кто из вас знает, — вещает никогда не напивающийся дядя Марк, — что моему лучшему другу не так давно поступило предложение сняться в кино! Мамины брови взлетают выше, чем у тёти Мэри, Лурдес хлопает в ладоши, визжа «папочка будет звездой!», а Алекс, сползая со стула, усиленно трёт пальцами свою переносицу, что означает скорую смерть дяди Марка. — И что вы думаете?! Этот зануда отказался! Такой шанс дарит ему судьба, а он отказывается! Так что, Лурдес, твой папочка звездой не будет, зато ты можешь рассчитывать на дядю Марка! Мне, конечно, не предложили роль сердцееда, да и на фига мне такая репутация? Я буду играть супергероя! Короче, в марте еду в Голливуд сниматься, представляешь, Лер?! Затем, едва ворочая языком, добавляет: — Я буду звездой! Дядя Марк вскидывает руки к потолку, воображая себя купающимся в лучах славы, мама не может сдержать своего смеха, а папа негромко предупреждает подругу дяди Марка: — Больше никакого виски! Ему уже хватит на сегодня! — А зря ты не согласился в актёры пойти! — замечает мама сквозь смех. — Ещё чего не хватало! — отвечает ей Алекс. Эштон наблюдает за происходящим с невозмутимым лицом: ни обилие еды, ни моя навязчивая забота не рассеяли его напряжения. — Хочешь, пойдём в тихое место и выпьем кофе или чаю? — предлагаю ему.