— В молле. Вчера. — Мы там вместе были! — Да, пили кофе в Хортоне. Я видела. — Почему не подошла? — В шоке была. Ты когда сказала, что он красивый, не уточнила, насколько! Я вчера спать не могла… Это не парень, подруга, это ходячий секс! — Фу, какая ты! — Короче, ты определяйся уже давай, брат он тебе или не брат, и если нет, то держи меня подальше — я невменяема, во мне разом проснулись все инстинкты, а вместо крови гормональный коктейль! И знай, когда я в таком состоянии, как сейчас, на такие пустяки как женская дружба мне наплевать! — подруга многозначительно поднимает кверху свой указательный палец. — Кейс, мне он нравится, сильно. Это не шутка. Я никогда не видела и не увижу в нём брата. И он первый, в ком я подозреваю мужчину, похожего на моего. Поэтому, прекрати свои игры, пожалуйста! Кейси достаёт сигарету, медленно закуривает её, с чувством затягивается, и я уже знаю, что сейчас мне придётся выслушивать её философствования: — Видишь ли, дитя моё… — как всегда издалека начинает она. — Жизнь очень жестокая штука. Ты, правда, веришь в любовь до гроба, начавшуюся в шестнадцать лет? — Мне далеко ходить не нужно — родители перед глазами! Кейси смотрит некоторое время на меня, обдумывая мои слова, ведь она в общих чертах знает историю моих родителей и именно в связи с этим всё ещё верит, что её отец, прославленный адвокат, продолжает тайно разыскивать свою первую любовь — мать Кейси. — И ты всерьёз рассчитываешь, что он женится на тебе вот прямо сейчас в восемнадцать, и вы будете вместе до конца жизни? Теперь моя очередь подвиснуть в раздумьях. По правде говоря, так далеко я ни разу ещё не заглядывала. Предел моих мечтаний на сегодня — это поцелуй. Я даже о сексе с парнем ни разу не думала, не то чтобы о семейной жизни! — Со свадьбой мы пока подождём! — уверенно заявляю. — Минимум лет десять. Минимум. А скорее всего — двадцать. В наши дни мужчина созревает для семьи годам к сорока — это статистика, детка. И за эти годы, до его сорокалетия, я имею в виду, ему не раз захочется свеженького! Так что, мой тебе совет — не влюбляйся в него. По крайней мере, слишком сильно. — Разве это можно контролировать… — отвечаю, задумчиво глядя в окно. Правда, разве можно? Можно запретить себе или приказать полюбить кого-либо? This Never Happened Before — Paul McCartney Мой телефон брякает очередным сообщением от Эштона: он никогда не интересуется как у меня дела или самочувствие словами — просто шлёт мне картинки. Не совсем обычные, все они — до ужаса смешные! Иногда настолько, что я не могу сдержать свой смех и давлюсь им прямо в классе. Ещё немного и учителя начнут жаловаться родителям! Подготовка к Рождеству ещё никогда не была для меня такой основательной. Я только платье своё выбирала недели две, что уж говорить об остальном! — Не припомню, чтобы ты так усердствовала перед праздниками! — ехидничает мама. — У тебя просто память плохая! — отвечаю. — Раньше не замечала! — улыбается ещё шире. — А она имеет свойство с возрастом портиться, мам! — Ну вот, Лерусь, — вмешивается Алекс, — нас с тобой уже и в старики записали! — Неправда! — восклицаю. — Плохая память — это ещё не старость! Алекс смеётся, обнимая меня за талию, целует по своему обыкновению в макушку и заявляет: — Я видел твоё платье! Мгновенно замираю, потому что Алекс — единственный человек в нашей семье, кто хоть что-то понимает в хорошей одежде. — Оно потрясающее! Думаю, для выпускного бала в школе нужно будет выбрать такой же красный оттенок. — Уверен? — Абсолютно. Он подчёркивает красоту твоих волос и идеально подходит к цвету кожи. Ты как мороженое крем-брюле в клубничном джеме! — подмигивает мне, улыбаясь. — То, что нужно, согласись! И я расплываюсь в улыбке — никто не умеет так искусно повышать мою самооценку, как отец! Вот совсем никто! Утром двадцать пятого декабря в доме суматоха — все несутся к ёлке проверять подарки, коих под ней всегда горы — отец обожает выбирать и дарить всякие особенности, готовит их обычно задолго до праздника, продумывает все детали, привозит или заказывает из-за границы. Но в этом году моё сердце трепещет вовсе не из-за них, а потому, что вечером я увижу, наконец, Эштона! Эштон… Каждая буква в этом простом имени кажется мне самым прекрасным, волшебным звуком на земле… Я закрываю глаза и вижу его лёгкую улыбку, глубокий карий взгляд, ямочку на щеке… Так хочется обнять его, прижаться, ощутить его силу, согреться теплом, раствориться в безмятежности… — Сонь! Ты чего в облаках-то витаешь? Подарки открывай! — моя разлюбезная сестра Аннабель стучит мне по голове подарочной коробкой и жуёт какие-то заморские сушёные фрукты — она их страсть как любит, и Алекс об этом, конечно же, очень хорошо знает. — Не видишь, что ли? Она ж влюбилась! — вопит на весь холл Лурдес, измазав губы и щёки в шоколад своих любимых конфет. На ней уже надето просто невероятное платье из нежнейшего полупрозрачного шифона ментолового оттенка, таких у нас не купишь! — Боже! Откуда у тебя это платье? — восклицаю не в силах сдержать свой восторг. — Под ёлкой было! — отвечает моя средняя сестра, набивая рот очередной порцией конфет. — Алекс, а помнишь, в юности у тебя была футболка такого же оттенка? — мечтательно тянет мама. — Ты в ней такой был… ми-и-илый! — По правде сказать, не очень помню, — признаётся отец и тут же лезет к маме целоваться. Я сразу отворачиваюсь, чтобы не мешать им. — Ну как не помнишь?! Когда ты жил в своей крутой этой квартире в Кишинёве, ты в ней всегда … эм… в неё переодевался! — Припоминаю… Кажется. Слушай, ну и память у тебя! — Это ж первые впечатления, мужчина! Из них складывался твой образ в моей голове! — Ах, образ… Если мне память не изменяет, то в мою квартиру ты попала, когда мы уже… — Так, всё, проехали! Не помнишь и не надо! Надо будет купить похожую и напялить на тебя. Освежить память! — Так купи! Я только её и буду носить, если кое-кто находит меня таким «ми-и-илым» в ней! The Clientele — (I Can't Seem To) Make You Mine Я открываю свои коробки: в них платья, не хуже, чем у Лурдес, арабские духи, бельгийские трюфели, французские безделушки из антикварного магазина, которыми я обожаю украшать свою комнату. Наконец, разворачиваю самый маленький подарок и в коробочке от Cartier нахожу просто потрясающий серебристый поясок с изящным бантиком, украшенным камнями, похожими на бриллианты. Я не в силах сдержаться: — Боже, Алекс, не могу поверить! Неужели это мне?! Папа, натягивая очередной связанный мамой голубой свитер, отвечает: — Конечно, Соняш, тебе! — Не слишком ли дорого? — вопрошает маман с очевидным недовольством в голосе. — А при чём тут я? Все вопросы к Санте! — отвечает ей Алекс, смеясь. Мама только качает головой, распечатывая коробочку, предназначенную ей, и вынимает из неё браслет с сердечком. Лурдес мгновенно пеленгует его и поёт медовым голосом: — Ма-а-ам! Если тебе не нравится твой браслетик, то я бы с удовольствием его приютила! — Во-первых, мой браслетик мне нравится, и я никому его не отдам, во-вторых, железное правило никто не отменял — до шестнадцати никаких бриллиантов. Отец обречённо разводит руками: я, мол, тут ни при чём! Лурдес выпячивает нижнюю губу и, уже запустив режим слёз, клянчит: — А Соньке можно, да?! У неё там на пояске точно не стекло! — Соне уже исполнилось шестнадцать лет, дорогая! Все правила соблюдены, так что не устраивай дискуссий! Мне такое платье в мои двенадцать лет и не снилось даже! Папа обнимает Лурдес, приговаривая: — Всего четыре года осталось, доченька! И как только тебе стукнет волшебное число, вот мы с тобой оторвёмся! Мама недовольно ворчит: — Алекс! Сколько можно уже повторять: не балуй их слишком сильно! — Девочек обязательно нужно баловать! И целовать, и обнимать побольше! — тонкий намёк матери на недостаток ласковости. Обменялись любезностями. Фактически, это почти ссора у родителей, максимум разногласий и выяснения отношений. На большее они не способны.