— Подожди, — остановила ее Юлька, роясь на тумбочке в поисках нужной бумажки. — Там у двоих хозяев машин были еще и телефоны помимо адресов. Ночью могут и не открыть. А к телефону подойдут. И в любом случае по телефону даже при самом горячем желании они нам морду начистить за то, что мы их в такую рань разбудили, никак не смогут. Мариша сочла последний довод весомым. И Юлька принялась звонить людям, которым не посчастливилось в недобрый для них час стать владельцами темно-вишневых «Мерседесов». Первый телефон принадлежал некоему Геннадию Кораблеву. Но, несмотря на красивую фамилию, к мореходству он не имел никакого отношения. Это подруги узнали от него лично, потому что в этот поздний или, верней, ранний час Геннадий не спал. Его тоже мучила бессонница. И он как раз принялся за написание очередного портрета дамы с собачкой, но тут зазвонил телефон. Это все он сообщил подругам на одном дыхании. И лишь потом выслушал их вопрос. — Мой «Мерседес»? — удивился мужчина. — А кто вы такие, что интересуетесь моей машиной? — Просто скажите, вы давали ее сегодня вечером кому-нибудь? — допытывалась Мариша. — С какой стати я должен вам отвечать на этот вопрос? — Да с такой, что мужик на вашем «Мерседесе» врезался в мой «Форд» и помял мне заднее крыло! — закричала Мариша. — У меня и свидетели данного ДТП имеются! — Подъезжайте ко мне, — странно напряженным голосом тут же предложил подругам мужчина. — Разберемся. Я так понимаю, что вам все равно не до сна. Так что приезжайте. Я вас буду ждать. Художник Кораблев жил на Васильевском острове в старом доме на последнем этаже. Грубо говоря, вообще-то раньше это явно был обычный чердак. Но потом его отдали художнику под мастерскую. Он сделал там отличный ремонт и превратил запущенный, захламленный и протекающий чердак в потрясающей красоты апартаменты. Конечно, летом в жару тут без кондиционера можно было умереть. А в дождь, который в Питере льет триста дней в году, окна открыть вообще было невозможно, иначе в мастерской тут же началось бы наводнение, но все это мелочи по сравнению с тщеславным удовольствием являться обладателем столь нетрадиционного жилья. Пожалуй, позавидовать Кораблеву мог только человек, устроивший свой дом на дереве или использовавший для его строительства пивные бутылки вместо кирпичей. Оглядевшись по сторонам, подруги пришли к одному важному выводу: было совершенно ясно, что художник в средствах не нуждался. Во-первых, он был владельцем новенького «Мерседеса». А во-вторых, содержание и ремонт этой мансарды явно было удовольствием не из дешевых. Не говоря уж о мебели — сплошь либо из ценных пород дерева, либо очень качественная имитация их. Сам Кораблев вполне соответствовал имиджу маэстро. Сорокалетний мужчина, бледное лицо и горящие глаза которого свидетельствовали о напряженной творческой работе. Впрочем, длинные, лежащие по плечам темные волнистые волосы, издававшие запах дорогого шампуня, были обихожены хорошим мастером. Борода и усы также явно побывали в его руках. Одет Кораблев был в темно-синюю куртку и слишком элегантные для дома серые брюки, слегка испачканные зеленой краской, чудесно гармонировавшей с ними. — Так вы говорите, что за рулем моей машины сидел мужчина? — этим вопросом Кораблев встретил подруг прямо у порога. — Вы не ошибаетесь? — Нет, точно мужчина, — заверила его Мариша и на всякий случай добавила: — Молодой. Кораблев явственно заскрипел своими превосходными зубами и сжал кулаки. — Вот дрянь! — прохрипел он, а на его лбу вздулась жила. — Потаскуха! — Что? — слегка оторопели подруги, отступив от покрасневшего от злости мужика. — Кто? — Анна! — взревел художник. — Это я ей сегодня машину дал! Как она меня умоляла! Клялась, что будет с ней обращаться бережней, чем с собственным младенцем, если бы он у нее был. Что за дрянь! Хахаля своего за руль пустила. В мою машину чужого мужика! И художник заметался по квартире. Перегородок в мансарде по каким-то причинам не было, поэтому простора у Кораблева для выхода его злости оказалось предостаточно. Пробежавшись пару раз взад и вперед, Кораблев слегка запыхался и успокоился. Он плеснул себе «Кисловодской» воды из бутылки и жадно отхлебнул. Водичка окончательно остудила его пыл. И подруги с облегчением заметили, что краснота, покрывающая лицо и шею художника, пошла на убыль. — Может быть, расскажете все по порядку? — предложила ему Юля. — Судя по всему, вы не знаете мужчину, который врезался сегодня в машину моей подруги? — Откуда мне знать всех хахалей этой путаны? — раздраженно произнес Кораблев. — Я за ней не слежу! И, плюхнувшись на диван, он принялся говорить. Ему уже немало лет. И в своей жизни он достиг вершин материального благополучия, во всяком случае, насколько это возможно для человека его творческой профессии у нас в стране. Художник считал, что своему успеху он был обязан, помимо таланта, еще и удачей. После того как он по совету своего друга имиджмейкера отрастил роскошные волосы и бороду, его внешность стала привлекать к нему скучающих богатеньких дамочек, которые охотно выкладывали за портреты, написанные «самим Кораблевым», крупные суммы. Мода на него росла как снежный ком. Таким образом Кораблев, не прикладывая особых усилий, что называется, «попал в струю». Теперь от него ничего уже и не требовалось, кроме как заламывать бешеные суммы за свою работу, соответствовать своему образу и писать женщин, их дочек, тетушек и домашних любимцев. А животные выходили у Кораблева просто великолепно, становясь неуловимо чем-то похожими на своих хозяев. Но вот в личной жизни Кораблеву по какой-то таинственной причине не везло. То есть женщины были, и очень даже много. Но ни одна из них не пожелала стать его постоянной спутницей. Они приходили и уходили. Потом снова приходили, чтобы в очередной раз уйти. Ни одна не задерживалась в его доме дольше суток. При этом женщины испытывали к Кораблеву искреннюю симпатию, и он платил им тем же. Даже охотно остановился бы в своем выборе на любой из своих подруг. Но чем упорней он им предлагал руку и сердце, тем активней они сопротивлялись. И вот парадокс! Многие мужчины мечтали бы о такой ситуации, когда толпа женщин наперебой предлагает необременительные отношения, даже не заикаясь о загсе. Но Кораблев-то мечтал о другом. О тихих семейных вечерах и, как ни странно, о собственных детях. Но, по иронии судьбы, ему попадались лишь самые ярые противницы официальных уз. Помучившись до сорока лет, но так и не создав семьи, Кораблев смирился. И стал принимать своих женщин такими, какие они есть. — Анна — одна из моих студенток, — сказал он. — Способная девочка. Но малость без царя в голове. И как ей удалось меня убедить дать ей мой «Мерседес», уму непостижимо! Хотя я не предполагал, что она пустит за руль какого-то типа. И что, вы говорите, он был симпатичный? Ничего такого подруги не говорили, но все же кивнули. — Ужасно! — схватился за голову художник. — Может быть, она за него еще и замуж собралась? И он в отчаянии посмотрел на подруг. В его темных глазах стояли слезы. — Ну зачем вы так! — постарались утешить его подруги. — Может быть, это был ее брат, — наивно предположила Юля. — Или племянник! — добавила Мариша. — Не смешите меня! — грустно вздохнул Кораблев. — Все меня обманывают! Увы, я проклят! Обречен быть одиноким! И он зарыдал самыми натуральными слезами, то колотя кулаками по диванным подушкам, то простирая руки к подругам, призывая их разделить его отчаяние. Подруги переглянулись. Они пробыли в обществе Кораблева всего полчаса, но уже чувствовали некоторый эмоциональный дискомфорт. Художник был из тех людей, которые умеют держать собеседника в напряжении. Если и его подругам приходилось наблюдать попеременно то вспышки его ярости, то самого жалкого отчаяния, неудивительно, что долго рядом с Кораблевым они не выдерживали. Бедняжкам просто требовалось передохнуть от своего привлекательного, явно эмоционально неуравновешенного и утомительного любовника. Наконец художник несколько успокоился и затих на диване. — Вы не хотите позвонить этой своей Ане и все выяснить? — робко предложила Юлька. Эффект был ошеломительный. Кораблева словно подбросило мощной пружиной. — О да! — возопил он, подскакивая в воздух на добрые полметра от испуганно шарахнувшихся от него в стороны подруг. — Немедленно! Где моя записная книжка? Где телефон? И он заметался по мансарде, заражая своим нервным возбуждением и подруг. Они тоже кинулись искать телефон и записную книжку. Наконец и то и другое было найдено, и художник принялся звонить Ане. — Ты где, солнышко? — неожиданно ласковым голосом произнес он. — Котенок, ты что, спишь? Судя по всему, Аня действительно спала. — А где моя машина? — еще ласковей поинтересовался у нее художник. Аня что-то ответила. Кораблева ее ответ явно ошеломил. — А почему же не зашла тогда? — пробормотал он. — Ну, ясно. А потом почему не вернулась? Не хотела мешать? Знала, что я буду работать? Деточка моя! Любимая! Ты же знаешь, я рад тебя видеть в любую минуту. Ты должна пообещать мне, что никогда больше не будешь говорить, что ты мне мешаешь. Нет, пообещай! В конце концов невидимая Аня пообещала, и Кораблев от нее отстал. — В общем, так, — произнес он, поворачиваясь к подругам. — Моя Анечка говорит, что поставила мой «Мерседес» на стоянку еще в одиннадцать часов вечера, как мы с ней и договаривались. — Да? — разочарованно переглянулись подруги. — А она не врет? — Сейчас спустимся и проверим. Как говорится, доверяй, но проверяй. Стоянка всего в трех шагах от моего дома, — заявил Кораблев. И в самом деле, крохотная стоянка на пару десятков машин обнаружилась во дворе соседнего дома. В будочке скучал крепкий детина с овчаркой на поводке. Собака начала радостно вилять хвостом, увидев Кораблева. Да и сам охранник расплылся в приветливой улыбке. — Геннадий Петрович, вы куда в такую рань? — спросил он у художника. — Я еще и не ложился, — буркнул в ответ тот, обшаривая глазами стоянку. — Толя, а когда вчера вернули мою машину? — Точно не помню, но сейчас посмотрю, — откликнулся охранник, ныряя в будку. Через минуту он выскользнул обратно, держа в руках ящик, откуда извлек какую-то карточку с выбитыми на ней числами. — У нас же строго, вы сами знаете, — начал он, — нам каждый раз велено регистрировать все машины. Вот у вас, Геннадий Петрович, к примеру, оплачено круглогодичное обслуживание, а хозяин все равно твердит, чтобы я все машины без различия регистрировал. Так что тут все записано. А вот и карточка вашей машины. Хотя я и так помню, машину-то с вечера не вы ставили. А ваша подруга. Так все равно время зафиксировано. Двадцать два часа сорок шесть минут. Ровнехонько в это самое время ваша подруга проехала через ворота на стоянку. — Она была одна? — строго обратился к охраннику художник. — Кто? — Не притворяйся! Анька одна была? — Конечно, — вздохнул охранник. — Поставила «Мерседес» и ушла. А я думал, к вам она пошла. Что, нет? Не дошла? И на его лице отразилась искренняя тревога. — Не волнуйся, все в порядке, — Геннадий Петрович махнул рукой и, не попрощавшись, пошел прочь. Подруги побежали за ним следом. — Может быть, все же помочь чем? — крикнул вслед охранник, но так и не дождавшись ответа, пожал плечами, поманил собаку и с ней вернулся в свою будку. Подруги едва догнали быстро шагающего художника. Он скорбно воззрился на них и произнес неожиданно плачущим голосом: — Как вы могли так меня растревожить? Смутили мой душевный покой! Заставили меня подозревать невинного ребенка! А она только час всего и пользовалась машиной. Доехала до своей школы, где у них проходил вечер, посвященный сорокалетию. Пофорсила перед одноклассниками тачкой. А потом вернула ее на место. Как мы и договаривались. Не могла она успеть за это время посадить за руль никакого мужчину. — Что это за встреча такая, где одним часом все заканчивается? — с подозрением прищурилась Мариша. — Она и не закончилась, но вы понимаете, там же выпить обязательно предложат, — пожал плечами художник. — Что же за встреча, если не выпить при этом? Ну, вот Аня и собиралась сказать, что пить она, не поставив свою дорогую машину на стоянку, не будет. — И как же… — Поэтому она собиралась отогнать машину на место, а потом вернуться на такси и спокойно продолжить вечер встречи с одноклассниками. Дело-то было уже сделано. Все видели, что она прикатила на дорогой машине. А что уж потом она с этой машиной собиралась делать — это никого не касается. Всего на час ей машина и нужна была. Говорю же, пофорсить захотелось. Девочка моя любимая! Котеночек! Я должен к ней немедленно поехать и просить у нее прощения! Да! Да! Немедленно! И художник кинулся обратно на стоянку. А еще через три минуты мимо подруг пролетел темно-вишневый «Мерседес», обдав их теплым порывом нагретого воздуха. — Приходится признать, что с первой машиной у нас полный облом получился, — вздохнула Мариша, когда они забрались в ее «Форд», оставленный чуть дальше по улице. — Да, Галочка уехала со своим Сеней из кафе уже после одиннадцати, — кивнула Юля. — А «Мерседес» Кораблева в это время уже стоял на стоянке возле его дома. И никакого Сенечки художник знать не знает. — Это как раз не самое важное, — пробормотала Мариша. — А вот с показаниями охранника не поспоришь. Даже и не с ним, а с той системой, которая заведена на той стоянке. Покидает машина стоянку или, наоборот, приезжает, все фиксируется. С человеком эта Аня еще могла бы договориться, подкупить наконец, а с автоматикой такой номер не пройдет. Выходит, машину художника смело сбрасываем со счетов. Звони по следующему телефону. — Ой, рано, — покачала головой Юлька. — Утро уже почти. Авось там проснулись.