Хетти скоро оправилась, и мысли ее снова вернулись к главной цели ее посещения. Увидев, что вокруг нее по-прежнему стоят сумрачные вожди, девушка снова попыталась убедить их. — Слушай, Уа-та-Уа, — сказала она, сдерживая рыдания и стараясь говорить внятно, — скажи вождям, что нам нет дела до того, как поступают дурные люди; слова Великого Духа — это слова Великого Духа, и никто не смеет поступать дурно только потому, что другой человек раньше него тоже поступил дурно. «Воздай добром за зло», говорит книга, и это закон для красного человека, так же как и для белого человека. — Ни у делаваров, ни у ирокезов никто не слыхал о подобном законе, — ответила Уа-та-Уа, стараясь ее утешить. — Не стоит говорить о нем вождям. Скажи им что-нибудь такое, чему они могут поверить. Впрочем, делаварка хотела было уже начать переводить, как прикосновение пальцев старого вождя заставило ее обернуться. Тут она заметила, что один из воинов, незадолго перед тем отделившийся от кружка, возвращается в сопровождении Хаттера и Непоседы. Поняв, что их тоже подвергнут допросу, она смолкла с обычной безропотной покорностью индейской женщины. Через несколько секунд пленники уже стояли лицом к лицу с вождями племени. — Дочь, — сказал старший вождь, обращаясь к молоденькой делаварке, — спроси у Седой Бороды, зачем он пришел в наш лагерь. Уа-та-Уа задала этот вопрос на ломаном английском языке, но все-таки достаточно понятно. Хаттер был по натуре слишком крут и упрям, чтобы уклоняться от ответственности за свои поступки. Кроме того, хорошо зная взгляды дикарей, он понимал, что ничего не добьется изворотливостью или малодушной боязнью их гнева. Итак, не колеблясь, он признался во всем, сославшись в оправдание лишь на высокие премии, обещанные начальством за скальпы. Это чистосердечное заявление было встречено ирокезами с явным удовольствием, вызванным, впрочем, не столько моральным преимуществом, которое они таким образом получили, сколько доказательством, что им удалось взять в плен человека, способного возбудить их интерес и достойного стать жертвой их мстительности. Непоседа, допрошенный в свою очередь, также во всем покаялся. При других обстоятельствах он скорее прибегнул бы к каким-нибудь уверткам, чем его более солидный товарищ, но, понимая, что всякое запирательство теперь бесполезно, волей-неволей последовал примеру Хаттера. Выслушав их ответы, вожди молча удалились, считая для себя вопрос решенным. Хетти и делаварка остались теперь наедине с Хаттером и Непоседой. Никто, по-видимому, не стерег их, хотя в действительности все четверо находились пол бдительным и непрерывным надзором. Индейцы заранее приняли необходимые меры, чтобы помешать мужчинам завладеть ружьями, находившимися неподалеку, и этим как будто все ограничилось. Но оба пленника, хорошо зная индейские обычаи, понимали, как велика разница между видимостью и действительностью. Не переставая думать о бегстве, они понимали тщетность любой необдуманной попытки. И Хаттер и Непоседа пробыли в лагере довольно долго и были достаточно наблюдательны, чтобы заметить, что Уа-та-Уа тоже пленница. Поэтому Хаттер говорил при ней гораздо откровеннее, чем в присутствии других индейцев. — Я не браню тебя, Хетти, за то, что ты пришла сюда, намерения у тебя были хорошие, хотя и не совсем разумные, — начал отец, сев рядом с дочерью и взяв ее за руку. — Но проповедью и библией не своротишь индейца с его пути. Дал тебе Зверобой какое-нибудь поручение к нам? Есть ли у него план, чтобы освободить нас? — В этом все дело, — вмешался Непоседа. — Если ты поможешь нам, девушка, отойти хоть на полмили, хоть на четверть мили от лагеря, я ручаюсь за остальное. Быть может, старику потребуется немножко больше, но для человека моего роста и моих лет этого вполне достаточно. Хетти печально поглядывала то на одного, то на другого, но не могла ответить на вопрос беспечного Непоседы. — Отец, — сказала она, — ни Зверобой, ни Джудит не знали о моем уходе, пока я не покинула ковчег. Они боятся, что ирокезы построят плот и подплывут к замку, поэтому они больше думают о защите, чем о том, как бы помочь вам. — Нет, нет, нет! — торопливо, но вполголоса сказала Уа-та-Уа, опустив лицо к земле, чтобы наблюдавшие исподтишка индейцы не заметили движение ее губ. — Нет, нет, нет, Зверобой не такой человек! Он не думает только о том, чтобы защитить себя, когда его друг в опасности. Хочет помочь другу и всех собрать в хижине. — Это звучит недурно, старый Том, — вполголоса сказал Непоседа, смеясь и подмигивая. — Дай мне в друзья сообразительную скво, и я справлюсь с самим дьяволом, не говоря уже об ирокезах. — Не говори громко, — сказала Уа-та-Уа, — кое-кто из ирокезов знает язык ингизов и почти все его понимают. — Значит, ты наш друг, молодка? — спросил Хаттер с внезапно пробудившимся интересом. — Если так, то можешь рассчитывать на хорошую награду. И нет ничего легче, как отправить тебя обратно к твоему племени, если только нам с тобой удастся добраться до замка. Верни нам ковчег и пироги, и мы будем владеть озером назло дикарям всей Канады. Нас оттуда можно взять только артиллерией. — А если вы снова сойдете на берег за скальпами? — ответила Уа-та-Уа с холодной иронией, которая, видимо, была ей свойственна в большей степени, чем многим представительницам ее пола. — Ну-ну, ведь это была ошибка. Немного толку в жалобах и еще того меньше в насмешках. — Отец, — сказала Хетти, — Джудит собирается открыть большой сундук; она надеется отыскать там вещи, в обмен за них дикари отпустят вас на волю. Мрачная тень пробежала по лицу Хаттера, и он пробормотал чуть слышно несколько слов, выражавших крайнее неудовольствие. — А почему бы и не открыть сундук? — вмешалась Уа-та-Уа. — Жизнь дороже старого сундука. Скальпы дороже старого сундука. Если не позволишь дочке открыть его, Уа-та-Уа не поможет тебе убежать. — Вы сами не знаете, о чем просите, глупые девчонки, а раз не знаете, то и не говорите… Мне не очень нравится спокойствие дикарей, Непоседа! Очевидно, они замышляют что-то важное. Если вы хотите что-нибудь предпринять, то надо делать это поскорее. Как ты думаешь, можно ли положиться на эту молодую женщину? — Слушайте, — сказала Уа-та-Уа быстро и с серьезностью, доказывавшей, как искренни были ее чувства, — Уа-та-Уа не ирокезка, она делаварка, у нее делаварское сердце, делаварские чувства. Она тоже в плену. Один пленник помогает другому пленнику. Теперь не надо больше говорить. Дочка, оставайся с отцом. Уа-та-Уа пойдет искать друга, потом скажет, что надо делать. Это было произнесено тихим голосом, но отчетливо и внушительно. Затем девушка встала и спокойно направилась в свой шалаш, как бы потеряв всякий интерес к тому, что делали бледнолицые. Глава 12 Отцом все время бредит, обвиняет Весь свет во лжи, себя колотит в грудь, Без основания злится и лепечет Бессмыслицу. В ее речах сумбур, Но кто услышит, для того находка. Шекспир, «Гамлет» Мы оставили обитателей «замка» и ковчега погруженными в сон. Правда, раза два в течение ночи то Зверобой, то делавар поднимались и осматривали неподвижное озеро, затем, убедившись, что все в порядке, возвращались к своим тюфякам и вновь засыпали, как люди, не желающие даже в самых трудных обстоятельствах отказываться от своего права на отдых. Однако при первых проблесках зари белый охотник встал и начал готовиться к наступающему дню. Его товарищ, который за последние ночи спал лишь урывками, продолжал нежиться под одеялом, пока не взошло солнце. Джудит в это утро встала также позднее обыкновенного, потому что долго не могла сомкнуть глаз. Но лишь только солнце взошло над восточными холмами, все трое были уже на ногах. В тамошних местах даже завзятые лентяи редко остаются в своих постелях после появления великого светила. Чингачгук приводил в порядок свой лесной туалет, когда Зверобой вошел в каюту и протянул ему грубый, но удобный костюм, принадлежавший Хаттеру. — Джудит дала мне это для тебя, вождь, — сказал он, бросая куртку и штаны к ногам индейца. — С твоей стороны было бы неосторожно разгуливать здесь в боевом наряде и в раскраске. Смой страшные узоры с твоих щек и надень эту одежду. Вот и шляпа, которая сделает тебя похожим на ужасно нецивилизованного представителя цивилизации, как говорят миссионеры. Вспомни, что Уа-та-Уа близко. А помня о девушке, мы не должны забывать и о других. Я знаю, тебе не по нутру носить одежду, скроенную не по вашей краснокожей моде. Но тут ничего не поделаешь: одевайся, если даже тебе будет немного противно. Чингачгук, или Змей, поглядел на костюм Хаттера с искренним отвращением, но понял, что переодеться полезно и, пожалуй, даже необходимо. Заметив, что в «замке» находится какой-то неизвестный краснокожий, ирокезы могли встревожиться, и это неизбежно должно было направить их подозрение на пленницу. А уж если речь шла о его невесте, вождь готов был снести все, что угодно, кроме неудачи. Поэтому, иронически осмотрев различные принадлежности костюма, он выполнил указания своего товарища и вскоре остался краснокожим только по цвету лица. Но это было не особенно опасно, так как за неимением подзорной трубы дикари с берега не могли как следует рассмотреть ковчег. Зверобой же так загорел, что лицо у него было, пожалуй, не менее красным, чем у его товарища-могиканина. Делавар в новом наряде двигался так неуклюже, что не раз в продолжение дня вызывал улыбку на губах у своего друга. Однако Зверобой не позволил себе ни одной из тех шуток, которые в таких случаях непременно послышались бы в компании белых людей. Гордость вождя, достоинство воина, впервые ступавшего по тропе войны, и значительность положения делали неуместным всякое балагурство. Трое островитян — если можно так назвать наших друзей — сошлись за завтраком серьезные, молчаливые и задумчивые. По лицу Джудит было видно, что она провела тревожную ночь, тогда как мужчины сосредоточенно размышляли о том, что ждет их в недалеком будущем. За столом Зверобой и девушка обменялись несколькими вежливыми замечаниями, но ни одним словом не обмолвились о своем положении. Наконец Джудит не выдержала и высказала то, что занимало ее мысли в течение всей бессонной ночи. — Будет ужасно, Зверобой, — внезапно воскликнула девушка, — если что-нибудь худое случится с моим отцом и Хетти! Пока они в руках у ирокезов, мы не можем спокойно сидеть здесь. Надо придумать какой-нибудь способ помочь им. — Я готов, Джудит, служить им, да и всем вообще, кто попал в беду, если только мне укажут, как это сделать. Оказаться в лапах у краснокожих — не шутка, особенно если люди сошли на берег ради такого дела, как старый Хаттер и Непоседа. Я это отлично понимаю и не пожелал бы попасть в такую переделку моему злейшему врагу, не говоря уже о тех, с кем я путешествовал, ел и спал. Есть у вас какой-нибудь план, который я и Змей могли бы выполнить? — Я не знаю других способов освободить пленников, кроме подкупа ирокезов. Они не устоят перед подарками, а мы можем предложить им столько, что они, наверное, предпочтут удалиться с богатыми дарами взамен двух бедных пленников, если им вообще удастся увести их. — Это было бы неплохо, Джудит, да, это было бы неплохо. Только бы у нас нашлось достаточно вещей для обмена. У вашего отца удобный и удачно расположенный дом, хотя с первого взгляда никак не скажешь, что в нем достаточно богатств для выкупа. Есть, впрочем, ружье, «оленебой»… оно может нам пригодиться; кроме того, как я слышал, здесь имеется бочонок с порохом. Однако двух взрослых мужчин не обменяешь на безделицу, и кроме того… — И кроме того — что? — нетерпеливо спросила Джудит, заметив, что Зверобой не решается продолжать, вероятно, из боязни огорчить ее. — Дело в том, Джудит, что французы выплачивают премии, так же как и англичане, и на деньги, вырученные за два скальпа, можно купить целый бочонок пороха и ружье, хотя, пожалуй, не такое меткое, как «оленебой», но все-таки бочонок хорошего пороха и довольно изрядное ружье. А индейцы не слишком разбираются в огнестрельном оружии и не всегда понимают разницу между тем, что действительно хорошо или только таким кажется. — Это ужасно… — прошептала девушка, пораженная простотой, с какой ее собеседник привык говорить о происходящих событиях. — Но вы забываете о моих платьях, Зверобой. А они, я думаю, могут соблазнить ирокезских женщин. — Конечно, могут, Джудит, конечно, могут, — отвечал охотник, впившись в нее острым взглядом, как будто ему хотелось убедиться, что она действительно способна на такую жертву. — Но уверены ли вы, девушка, что у вас хватит духу распроститься с вашими нарядами для такой цели? Много есть на свете мужчин, которые слывут храбрецами, пока не очутятся лицом к лицу с опасностью; знавал я также людей, которые считали себя очень добрыми и готовыми все отдать бедняку, когда слушали рассказы о чужом жестокосердии, но кулаки их сжимались крепко, как лесной орех, когда речь заходила об их собственном имуществе. Кроме того, вы красивы, Джудит, — можно сказать, необычайно красивы, — а красивые женщины любят, все, что их украшает. Уверены ли вы, что у вас хватит духу расстаться с вашими нарядами? Лестные слова о необычайной красоте девушки были сказаны как нельзя более кстати, чтобы смягчить впечатление, произведенное тем, что молодой человек усомнился в ее достаточной преданности дочернему долгу. Если бы кто-нибудь другой позволил себе так много, комплимент его, весьма вероятно, прошел бы незамеченным, а сомнение, выраженное им, вызвало бы вспышку гнева. Но даже грубоватая откровенность, которая так часто пробуждала простодушного охотника выкладывать напрямик свои мысли, казалась девушке неотразимо обаятельной. Правда, она покраснела и глаза ее на миг запылали огнем. Но все-таки она не могла по-настоящему сердиться на человека, вся душа которого, казалось, состояла из одной только правдивости и мужественной доброты. Джудит посмотрела на него с упреком, но, сдержав резкие слова, просившиеся на язык, заставила себя ответить ему кротко и дружелюбно. — Как видно, вы благосклонны лишь к делаварским женщинам, Зверобой, если серьезно так думаете о девушке вашего собственного цвета, — сказала она с деланным смехом. — Но испытайте меня. И, если увидите, что я пожалею какую-нибудь ленту или перо, шелковую или кисейную тряпку, тогда думайте, что хотите, о моем сердце и смело говорите об этом. — Вот это правильно! Самая редкая вещь на земле — это воистину справедливый человек. Так говорит Таменунд, мудрейший пророк среди делаваров. И так должен думать всякий, кто имел случай жить, наблюдать и действовать среди людей. Я люблю справедливого человека, Змей; глаза его не покрыты тьмой, когда он смотрит на врагов, и они сияют, как солнце, когда они обращены к друзьям. Он пользуется разумом, который ему даровал бог, чтобы видеть все вещи такими, каковы они есть, а не такими, какими ему хочется их видеть. Довольно легко встретить людей, называющих себя справедливыми, но редко-редко удается найти таких, которые и впрямь справедливы. Как часто я встречал индейцев, девушка, которые воображали, будто исполняют волю Великого Духа, тогда как на самом деле они только старались действовать по своему собственному желанию и произволу! Но по большей части они так же не видели этого, как мы не видим сквозь эти горы реку, текущую по соседней долине, хотя всякий, поглядев со стороны, мог бы заметить это так же хорошо, как мы замечаем сор, проплывающий по воде мимо этой хижины. — Это правда, Зверобой! — подхватила Джудит, и светлая улыбка прогнала всякий след неудовольствия с ее лица. — Это правда! И я надеюсь, что по отношению ко мне вы всегда будете руководствоваться любовью к справедливости. И больше всего надеюсь, что вы будете судить меня сами и не станете верить гадким сплетням. Болтливый бездельник, вроде Гарри Непоседы, способен очернить доброе имя молодой женщины, случайно, не разделяющей его мнение о собственной особе. — Слова Гарри Непоседы для меня не евангелие, Джудит, но человек и похуже его может иметь глаза и уши, — степенно возразил охотник. — Довольно об этом! — вскричала Джудит. Глаза ее загорелись, а румянец залил не только щеки, но и виски. — Поговорим лучше о моем отце и о выкупе за него. Значит, по-вашему, Зверобой, индейцы не согласятся отпустить своих пленников в обмен на мои платья, на отцовское ружье и на порох. Им нужно что-нибудь подороже. Но у нас есть еще сундук. — Да, есть еще сундук, как вы говорите, Джудит. И когда приходится выбирать между чьей-нибудь тайной и скальпом, то большинство людей предпочитают сохранить скальп. Кстати, батюшка давал вам какие-нибудь указания насчет этого сундука? — Никогда. Он, как видно, рассчитывал на его замки и на стальную оковку. — Редкостная вещь, любопытной формы, — продолжал Зверобой, приближаясь к сундуку, чтобы рассмотреть его как следует. — Чингачгук, такое дерево не растет в лесах, по которым мы с тобой бродили. Это не черный орех, хотя на вид оно так же красиво — пожалуй, даже красивее, несмотря на то что оно закоптилось и повреждено. Делавар подошел поближе, пощупал дерево, поскоблил его поверхность ногтем и с любопытством погладил рукой стальную оковку и тяжелые замки массивного ларя. — Нет, ничего похожего не растет в наших местах, — продолжал Зверобой. — Я знаю всевозможные породы дуба, клена, вяза, липы, ореха, но такого дерева до сих пор никогда не встречал. За один этот сундук, Джудит, можно выкупить вашего отца. — Но, быть может, эта сделка обойдется нам дешевле, Зверобой. Сундук полон всякого добра, и лучше расстаться с частью, чем с целым. Кроме того, не знаю почему, но отец очень дорожит этим сундуком. — Я думаю, он ценит не самый сундук, судя по тому, как небрежно он с ним обращается, а то, что в нем находится. Здесь три замка, Джудит. А где ключ? — Я никогда не видела ключа. Но он должен быть где-нибудь здесь. Хетти говорила, что часто видела этот сундук открытым. — Ключи не летают по воздуху и не плавают в воде, девушка. Если есть ключ, должно быть и место, где он хранится. — Это правда. И, вероятно, мы без труда найдем его, если поищем.