— Ступай сюда, старый Том! — весело заорал необузданный лесной житель. — Все твои владения в порядке и пусты, как орех, который полчаса провел в зубах у белки. Делавар хвастает, будто он способен видеть тишину. Пошли его сюда, и он сможет даже пощупать ее. — Тишину в том месте, где ты находишься, Гарри Марч, — возразил Хаттер, просовывая с этими словами свою голову в отверстие трапа, после чего его голос начал звучать глухо и неразборчиво для слушателей, оставшихся снаружи, — тишину в том месте, где ты находишься, можно и видеть и щупать, потому что она не похожа ни на какую другую тишину. — Ладно, ладно, старина, полезай сюда, и давай-ка откроем окна и двери, чтобы впустить немножко свежего воздуха. В трудные времена люди быстро становятся друзьями, однако твоя дочка Юдифь совсем отбилась от рук, и моя привязанность к твоему семейству здорово уменьшилась после ее вчерашних выходок. Если так будет продолжаться, то не успеешь ты прочитать и десяти заповедей, как я удеру на реку, предоставив тебе с ковчегом твоим, и с капканами твоими, и с детьми твоими, с рабами и рабынями твоими, с волами твоими и ослами твоими обороняться от ирокезов, как знаешь. Открой окошко, Плавучий Том, а я проберусь вперед ощупью и отопру входную дверь. Наступила минутная тишина, и затем раздался глухой шум, как будто от падения тяжелого тела. Громкое проклятье вырвалось у Непоседы, после чего вся внутренность постройки вдруг словно ожила. В значении этого шума, который так внезапно и — прибавим мы — так неожиданно для делавара нарушил недавнюю тишину, невозможно было ошибиться. Он напоминал борьбу тигров в клетке. Раза два прозвучал индейский боевой клич, но тотчас же стих, как будто глотки, испускавшие его, ослабели или были кем-то сдавлены. Затем снова раздалась грубая ругань Непоседы. Казалось, чьи-то тела с размаху валились на пол и затем тотчас же поднимались вновь, продолжая борьбу. Чингачгук не знал, что делать. Все оружие осталось на ковчеге. Хаттер и Непоседа вошли в дом, не захватив с собой ружей. Не было никакой возможности воспользоваться ими или передать их в руки владельцев. Сражающиеся в буквальном смысле слова очутились в клетке, и при создавшихся обстоятельствах было одинаково немыслимо и проникнуть в дом, и выбраться оттуда. Кроме того, в ковчеге находилась Уа-та-Уа, присутствие которой парализовало решимость индейца. Чтобы избавиться, по крайней мере, от этой заботы, молодой вождь приказал девушке сесть в челнок и присоединиться к дочерям Хаттера, которые, ничего не подозревая, быстро приближались к «замку». Но девушка твердо и решительно отказалась подчиниться. В эту минуту никакая земная сила, за исключением непосредственного физического принуждения, не заставила бы ее покинуть ковчег. Обстоятельства не позволяли терять время по-пустому, и делавар, не зная, как помочь своим друзьям, перерезал веревку и сильным толчком отогнал баржу футов на двадцать от свай. Тут он схватился за весла, и ему удалось отвести ковчег в наветренную сторону, если только здесь уместно употребить это выражение, так как движение воздуха было едва заметно. Когда ковчег очутился в сотне ярдов от платформы, индеец перестал грести и тотчас же спустил парус. Юдифь и Гетти, наконец, заметили, что в «замке» творится что-то неладное, и остановились приблизительно в тысяче футов к северу. В это время внутри дома продолжалась яростная борьба. В такие минуты события как бы сгущаются и так стремительно следуют одно за другим, что автору трудно за ними поспеть. С того момента, когда впервые послышался шум, и до того, когда делавар прекратил свои неуклюжие попытки справиться с большими веслами, прошло не больше трех или четырех минут, но, очевидно, сражающиеся уже успели израсходовать почти весь запас своих сил. Не слышно было больше проклятий и ругани Непоседы, и даже шум борьбы несколько утих. Тем не менее схватка все еще продолжалась с непоколебимым упорством. Вдруг дверь широко распахнулась, и бой перешел на платформу, под открытое небо. Какой-то гурон отодвинул засовы, и следом за ним три или четыре воина выскочили на узкую площадку, радуясь возможности спастись от ужасов, творившихся внутри. Затем кто-то с неимоверной силой выбросил тело еще одного гурона, которое вылетело в двери головой вперед. Наконец показался Гарри Марч, рычавший, как лев, и успевший на один миг освободиться от своих многочисленных противников. Хаттера, очевидно, уже схватили и связали. В борьбе наступила пауза, напоминавшая затишье среди бури. Все испытывали потребность перевести дух. Бойцы стояли, поглядывая друг на друга, как свирепые псы, только что разомкнувшие мертвую хватку своих челюстей и поджидающие удобного случая снова вцепиться во вражескую глотку. Мы воспользуемся этой паузой, чтобы рассказать, каким образом индейцы овладели «замком». Сделаем это тем охотнее, что необходимо объяснить читателю, почему такое яростное столкновение было в то же время почти бес кровным. Расщепленный Дуб и в особенности его товарищ, казавшийся лицом подчиненным и, по-видимому, занятый исключительно работой на плоту, очень внимательно все высмотрели во время двукратной поездки в «замок». Мальчик тоже доставил подробные и весьма ценные сведения. Получив общее представление о том, как построен и как запирается дом, гуроны могли с достаточной уверенностью действовать в темноте. Хотя Хаттер, переправляя свое имущество на борт ковчега, поставил судно у восточной стены «замка», за ним наблюдали так пристально, что эта предосторожность оказалась бесполезной. Разведчики, разбросанные как по западному, так и по восточному берегу озера, следили за всеми действиями обитателя «замка». Лишь только стемнело, плоты с обоих берегов отправились на рекогносцировку, и ковчег проплыл в каких-нибудь пятидесяти футах от них, ничего не заметив. Ирокезы лежали, вытянувшись плашмя на бревнах, так что в темноте их тела и плоты совершенно сливались с водой. Встретившись возле «замка», оба отряда поделились своими наблюдениями и затем, не колеблясь, подплыли к постройке. Как и следовало ожидать, она оказалась пустой. Затем оба плота направились к берегу за подмогой, а два оставшихся дикаря поспешили использовать все выгоды своего положения. Им удалось взобраться на кровлю и, приподняв несколько широких кусков коры, проникнуть на чердак. Здесь к ним вскоре присоединились товарищи, подоспевшие с берега. С помощью боевых топоров в бревенчатом потолке прорубили дыру, и человек восемь самых сильных индейцев соскочили в комнату. Тут они засели с оружием и припасами, готовые, в зависимости от обстоятельств, выдержать осаду или произвести вылазку. Всю ночь воины спокойно спали, как это свойственно индейцам, когда они пребывают в бездействии. На рассвете они увидели возвращающийся ковчег. Их предводитель, поняв, что двое бледнолицых собираются проникнуть через трап, немедленно принял соответствующие меры. Не доверяя врожденной свирепости своих соплеменников, он отобрал у них все оружие, даже ножи, и припрятал их в укромное место. Вместо оружия он заранее приготовил лыковые веревки. Разместившись в трех комнатах, индейцы ждали только сигнала, чтобы наброситься на будущих пленников. Когда отряд забрался в дом, воины, оставшиеся снаружи, положили кору на место, тщательно уничтожили все внешние следы недавнего вторжения и воротились на берег. Если бы ирокезы, оставшиеся в «замке», знали о смерти девушки, ничто, вероятно, не могло бы спасти жизнь Хаттера и Непоседы. Но это злополучное происшествие совершилось уже после того, как была устроена засада, и вдобавок на расстоянии нескольких миль от лагеря, разбитого против «замка». Глава XX Я сделал все, теперь прощай: Напрасен был мой труд, Я ухожу, мой милый край, Меня за морем ждут, — увы! — Меня за морем ждут. Шотландская баллада[63] В предыдущей главе мы оставили противников тяжело переводящими дух на их узком ристалище. Зная все приемы кулачного боя, столь распространенного в тогдашней Америке и особенно на границе, Непоседа, кроме своей чудовищной силы, обладал преимуществом, делавшим борьбу менее неравной, чем можно было ожидать. Только это и позволило ему продержаться так долго против численно подавляющего врага, ибо индейцы тоже недаром славятся своей силой и ловкостью в атлетических упражнениях. Ни один из участников свалки серьезно не пострадал, хотя некоторые дикари были несколько раз сбиты с ног. Тот, которого Непоседа швырнул на платформу, мог до поры до времени считаться выбывшим из строя; из остальных кое-кто прихрамывал, да и для самого Марча схватка не обошлась без шишек и синяков. Всем необходимо было хоть немного перевести дух, и бой на время приостановился. При таких обстоятельствах перемирие, чем бы оно ни было вызвано, не могло долго продолжаться: слишком тесна для этого была арена борьбы и слишком велика опасность какой-нибудь предательской уловки. Несмотря на свое невыгодное положение, Непоседа первый возобновил боевые действия. Руководствовался ли он при этом сознательным расчетом или все случившееся было лишь плодом закоренелой ненависти к индейцам, этого мы сказать не можем. Как бы там ни было, он яростно устремился вперед и в первую минуту всех разметал. Он ухватил ближайшего гурона за поясницу, приподнял над платформой и швырнул в озеро, словно ребенка. Несколько секунд спустя та же участь постигла двух других, причем второй сильно ушибся, натолкнувшись с размаху на своего уже барахтавшегося в воде товарища. Оставалось еще четыре врага, и в рукопашной схватке, без всякого оружия, кроме того, которым одарила людей сама природа, Гарри Марч надеялся легко управиться и с этими краснокожими. — Ура, старый Том! — закричал он. — Канальи полетели в озеро, и скоро я всех их заставлю поплавать. При этих словах страшный удар ногой прямо в лицо опрокинул обратно в воду индейца, который, схватившись за край платформы, пробовал вскарабкаться наверх. Когда разошлись круги над местом падения, сквозь прозрачную стихию Мерцающего Зеркала можно было увидеть темное беспомощное тело, лежавшее на отмели. Скрюченные пальцы хватали песок и подводные травы, как бы стараясь удержать отлетающую жизнь этими последними судорогами. Удар в живот заставил другого индейца изогнуться, как раздавленного червя, и таким образом Непоседе пришлось иметь дело только с двумя полноценными противниками. Впрочем, один из них был не только самым высоким и самым сильным среди гуронов, но и наиболее опытным воином, закаленным в бесчисленных боях и долгих походах. Он правильно оценил гигантскую мощь своего противника и потому берег собственные силы. Вдобавок наряд его как нельзя лучше соответствовал условиям подобного поединка, ибо на теле у него не было ничего, кроме перевязи вокруг бедер. Он стоял теперь на платформе, словно нагая и прекрасная модель для статуи. Даже для того, чтобы только схватить его, требовались немалая ловкость и сила. Гарри Марч, однако, не колебался ни одного мгновения. Едва успев покончить с одним врагом, он немедленно обратился против нового, еще более грозного противника, стараясь также столкнуть его в воду. Последовавшая затем борьба была ужасна. Движения обоих атлетов были так стремительны, что последний уцелевший дикарь не имел никакой возможности вмешаться, если бы у него и хватило для этого смелости. Но удивление и страх сковали его силы. Это был неопытный юнец, и кровь застыла в его жилах, когда он увидел бурю страстей, разыгравшуюся в такой необычайной форме. Сперва Непоседа хотел просто опрокинуть своего противника. С этой целью он схватил его за руку и за горло, пытаясь свалить его подножкой с проворством и силой американского пограничного жителя. Прием этот не имел успеха, ибо на гуроне не было одежды, за которую можно было уцепиться, а ноги его проворно увертывались от ударов. Затем последовало нечто вроде свалки, если это слово можно применить там, где в борьбе участвуют только два человека. Тут уж ничего нельзя было различить, ибо тела бойцов принимали такие разнообразные позы и так изгибались, что совершенно ускользали от наблюдения. Эта беспорядочная и свирепая потасовка продолжалась, впрочем, не больше минуты. Взбешенный тем, что вся его сила оказывается бесполезной против ловкости и наготы врага, Непоседа отшвырнул от себя гурона, который ударился о бревна хижины. Удар был так жесток, что индеец на секунду потерял сознание. Из груди его вырвался глухой стон — несомненное свидетельство, что краснокожий окончательно изнемог в битве. Понимая, однако, что спасение зависит от присутствия духа, он снова ринулся навстречу врагу. Тогда Непоседа схватил его за пояс, приподнял над платформой, грохнул об пол и навалился на него всей тяжестью своего огромного тела. Оглушенный индеец очутился теперь в полной власти бледнолицего врага. Сомкнув руки на горле у жертвы, Гарри стиснул их с таким остервенением, что голова гурона перегнулась через край платформы. Секунду спустя глаза выкатились из орбит, язык высунулся, ноздри раздулись, как бы готовые лопнуть. В это мгновение лыковая веревка с мертвой петлей на конце была ловко просунута между руками Непоседы. Конец проскользнул в петлю, и локти великана были оттянуты назад с неудержимой силой, которой даже он не мог противиться. Немедленно вслед за этим вторая петля стянула лодыжки, и тело покатилось по платформе, беспомощное, как бревно. Освобожденный противник Непоседы, однако, не поднялся на ноги. Голова его по-прежнему беспомощно свисала над краем платформы, и на первых порах казалось, что у него сломана шея. Он не сразу пришел в себя и только несколько часов спустя снова мог встать на ноги. Уверяют, что он никогда окончательно не оправился ни телом, ни духом после этого слишком близкого знакомства со смертью. Своим поражением Непоседа был обязан той ярости, с которой он сосредоточил все силы на поверженном враге. В то время как он всецело был охвачен жаждой убийства, два сброшенных в воду индейца взобрались на сваи, перешли по ним на платформу и присоединились к своему единственному, еще оставшемуся на ногах товарищу. Последний уже настолько опомнился, что успел схватить заранее приготовленные лыковые веревки. Как только явилась подмога, веревки были пущены в ход. В один миг положение вещей изменилось коренным образом. Непоседа, уже готовившийся одержать победу, память о которой хранилась бы веками в индейских преданиях тамошней области, оказался теперь в плену, связанный и беспомощный. Но так страшна была только что закончившаяся борьба и такую чудовищную силу проявил бледнолицый, что даже теперь, когда он лежал связанный, как овца, индейцы продолжали глядеть на него боязливо и почтительно. Беспомощное тело их самого сильного воина все еще было распростерто на платформе, а когда они посмотрели на озеро, отыскивая товарища, которого Непоседа так бесцеремонно столкнул в воду, то увидели его неподвижное тело, запутавшееся в подводных травах. При таких обстоятельствах одержанная победа ошеломила гуронов не меньше, чем поражение. Чингачгук и его невеста следили за этой борьбой из ковчега. Когда гуроны начали стягивать веревкой руки Непоседы, делавар схватил ружье. Но прежде чем он успел взвести курок, бледнолицый был уже крепко связан и непоправимое несчастье совершилось. Нетрудно было уложить одного из врагов, однако добыть его скальп не представлялось никакой возможности. Молодой вождь охотно рискнул бы своей жизнью, чтобы получить такой трофей, но при создавшихся обстоятельствах он счел излишним убивать неизвестного ему индейца. Один взгляд на Уа-та-Уа парализовал мелькнувшую у него мысль о мщении. Читателю известно, что Чингачгук почти не умел обращаться с большими веслами ковчега, хотя и весьма искусно орудовал маленьким веслом челнока. Быть может, не существует другого физического упражнения, которое представляло бы для начинающего такие трудности, как гребля. Даже опытный моряк может потерпеть неудачи при попытке подражать ловким движениям гондольера. При отсутствии надлежащей сноровки трудно справиться даже с одним большим веслом, а в данном случае приходилось одновременно грести двумя громадными веслами. Правда, делавару удалось сдвинуть с места ковчег, однако эта попытка внушила ему недоверие к собственным силам, и он сразу понял, в какое трудное положение попадут он и Уа-та-Уа, если гуроны воспользуются челноком, все еще стоявшим возле трапа. В первую минуту Чингачгук хотел было посадить свою невесту в единственный челнок, оставшийся в его распоряжении, и направиться к восточному берегу, в надежде добраться оттуда сухим путем до делаварских селений. Но различные обстоятельства помешали ему решиться на этот неосторожный шаг. Делавар не сомневался, что разведчики наблюдают за озером с обеих сторон и что ни один челнок не сможет незаметно приблизиться к берегу. Таким образом, следы их, во всяком случае, будут обнаружены, а Уа-та-Уа была не настолько сильна, чтобы бежать сухим путем от опытных воинов. В этой части Америки индейцы еще не пользовались лошадьми, и беглецам пришлось бы рассчитывать только на свои ноги. Наконец — и это было отнюдь не маловажное соображение — делавар помнил об участи своего верного друга Зверобоя, которого никоим образом нельзя было покинуть в беде. Уа-та-Уа во многих отношениях рассуждала и чувствовала иначе, но пришла к тем же выводам. Опасность, грозившая ей лично, смущала ее гораздо меньше, чем боязнь за обеих сестер, внушавших ей живейшую симпатию. Когда борьба на платформе прекратилась, челнок с девушками уже находился ярдах в трехстах от «замка». Тут Юдифь перестала грести, так как зрелище всего происходящего впервые предстало перед ее глазами. Она и Гетти, выпрямившись во весь рост, стояли в челноке и старались рассмотреть, что делается на платформе, но это плохо удавалось им, так как стены «замка» в значительной мере скрывали от них место боя. Своей временной безопасностью пассажиры ковчега и челнока были обязаны яростному натиску Непоседы; при других обстоятельствах индейцы немедленно захватили бы девушек. Сделать это было бы очень легко, раз дикари завладели челноком. Но только что выдержанная битва сломила отвагу гуронов. Нужно было некоторое время, чтобы оправиться от последствий свалки, тем более что вожак индейского отряда пострадал больше всех. Все же Юдифи и Гетти следовало немедленно искать спасения в ковчеге, представлявшем собой хотя и временный, но все же безопасный приют. Уа-та-Уа побежала на корму и стала махать руками и делать другие знаки, тщетно умоляя девушек описать круг около «замка» и приблизиться к ковчегу с восточной стороны. Но они не поняли ее сигналов. Юдифь еще не уяснила себе как следует положение вещей и потому не хотела принять окончательное решение. Вместо того чтобы повиноваться призывам Уа-та-Уа, она предпочла держаться поодаль и, медленно работая веслами, направилась к северу, иначе говоря — к самой широкой части озера, где перед ней открывался более обширный кругозор и всего легче было спастись бегством. В этот миг на востоке над соснами показалось солнце, и тотчас же подул легкий южный бриз, как это обычно бывает в подобный час в эту пору года. Чингачгук не стал терять времени на закрепление паруса. Прежде всего он решил отвести ковчег подальше от «замка», чтобы враги могли добраться до него только в челноке, который по прихоти военного счастья так некстати попал в их руки. Увидев, что ковчег отдалился от «замка», гуроны встрепенулись. Тем временем баржа повернулась кормой к ветру, который, как на беду, дул в нежелательном направлении и подогнал судно на несколько ярдов к платформе. Тут Уа-та-Уа решила предупредить жениха, чтобы он как можно скорее укрылся от вражеских пуль. Это была наиболее грозная опасность в данную минуту, тем более что Уа-та-Уа, как заметил делавар, ни за что не хотела спрятаться сама, пока он оставался под выстрелами. Поэтому Чингачгук, предоставив барже свободно двигаться, втащил невесту в каюту и немедленно запер дверь. Затем он начал озираться, отыскивая оружие. Положение враждующих сторон было теперь так свое образно, что заслуживает особого описания. Ковчег находился ярдах в шестидесяти к югу от «замка», иначе говоря — с наветренной стороны, причем парус был распущен. К счастью, руль не был закреплен и поэтому не препятствовал зигзагообразным движениям никем не управляемой баржи. Парус свободно полоскался по ветру, хотя оба боковых каната были туго натянуты. Благодаря этому плоскодонное судно, которое сидело не глубже чем на три или на четыре дюйма в воде, медленно повернулось носом в подветренную сторону. Ковчег двигался, однако, очень тихо, потому что ветер был не только очень слаб, но, как всегда, переменчив, и раза два парус повисал, словно тряпка. Однажды его даже откинуло в наветренную сторону. Судно медленно повернулось, избежав непосредственного столкновения с «замком», только носовая часть застряла между двумя сваями, выступавшими на несколько футов вперед. В это время делавар пристально глядел в бойницу, подстерегая удобный момент для выстрела, а гуроны, засевшие в «замке», были заняты тем же. Обессилевший в схватке индейский воин сидел, прислонившись спиной к стене, так как его не успели подобрать, а Непоседа, беспомощный, как бревно, и связанный, как баран, которого тащат на бойню, лежал на самой середине платформы. Чингачгук мог бы подстрелить индейца в любой момент, но до скальпа и на этот раз нельзя было бы добраться, а молодой воин не хотел наносить удар, который не сулил ему ни славы, ни выгоды. — Отцепись от этих кольев, Змей, если только ты Змей, — простонал Непоседа, которому тугие путы уже начали причинять сильнейшую боль. — Отцепись от кольев, освободи нос баржи, и ты поплывешь прочь. А когда сделаешь это для себя, прикончи этого издыхающего мерзавца ради меня. Услышав слова Непоседы, Уа-та-Уа заинтересовалась его положением и с первого взгляда все поняла. Ноги пленника были туго связаны крепкой лыковой веревкой, а локти скручены за спиной, но все же он мог пользоваться своими пальцами и двигать запястьями рук. Приложив губы к бойнице, Уа-та-Уа сказала тихим, но внятным голосом: — Почему бы тебе не скатиться и не упасть на баржу? Чингачгук застрелит гурона, если тот погонится за тобой. — Ей-богу, девушка, это очень толковая мысль, и я постараюсь исполнить ее, если ваша баржа подплывет чуточку ближе. Подложи-ка тюфяк, чтобы мне было мягче падать. Это было сказано в самый подходящий момент, ибо, утомившись от ожидания, все индейцы почти одновременно спустили курки, никому не причинив вреда, хотя некоторые пули влетели в бойницы. Уа-та-Уа расслышала лишь несколько слов Непоседы, остальные заглушил грохот выстрелов. Делаварка отодвинула засов двери, ведущей на корму, однако не решалась выйти на палубу. Нос ковчега продолжал еще цепляться за сваи, но все слабее и слабее, тогда как корма, медленно описывая полукруг, приближалась к платформе. Непоседа, лежавший теперь лицом прямо к ковчегу, не переставал вертеться и корчиться еще с тех пор, как его связали. В то же время он следил за движениями баржи. Наконец, увидев, что судно освободилось и начало скользить вдоль свай, Непоседа понял, что время приспело. Попытка была отчаянная, но являлась единственным шансом спастись от мучений и смерти и как нельзя более соответствовала необузданной удали этого человека. Итак, дождавшись того мгновения, когда корма почти коснулась платформы, Непоседа опять начал вертеться, словно от невыносимой боли, громко проклиная всех индейцев вообще и гуронов в особенности, и затем быстро покатился по направлению к барже. К несчастью, плечи Непоседы были гораздо шире, чем его ноги, поэтому он катился не по прямой линии и достиг края платформы совсем не в том месте, где рассчитывал. А так как быстрота движения и необходимость спешить не позволили ему осмотреться, то он упал в воду. В эту минуту Чингачгук, по требованию своей невесты, снова открыл огонь по гуронам. Последние считали, что пленник надежно связан, и в пылу боя не заметили, как он исчез. Но Уа-та-Уа принимала близко к сердцу успех своего плана и следила за движениями Непоседы, как кошка за мышью. В тот миг, когда он покатился, она уже угадала неизбежный результат, тем более что баржа начала теперь двигаться довольно быстро. Делаварка старалась придумать какой-нибудь способ, чтобы спасти пленника. С инстинктивной находчивостью она открыла дверь в тот самый момент, когда карабин Чингачгука загремел у нее над ухом, и под прикрытием стен каюты пробралась на корму как раз вовремя, чтобы увидеть падение Непоседы в озеро. Нога ее случайно коснулась одного из свободно болтавшихся углов паруса. Схватив прикрепленную к этому углу веревку, девушка бросила ее беспомощному Непоседе. Идя камнем ко дну, он успел, однако, вцепиться в веревку не только пальцами, но и зубами. Непоседа был опытный пловец. Спутанный по рукам и ногам, он инстинктивно прибегнул к единственному приему, который могли бы подсказать знание законов физики и обдуманный расчет. Вместо того чтобы барахтаться и окончательно потопить себя бесполезными усилиями, он позволил своему телу погрузиться возможно глубже и в тот миг, когда веревка коснулась его, почти целиком ушел под воду, если не считать лица. В этом положении, пользуясь кистями рук, как рыба плавниками, он вынужден был бы ожидать, пока его выудят гуроны, если бы не получил помощи со стороны. Но ковчег поплыл, веревка натянулась и потащила на буксире Непоседу. Движение баржи помогало ему удерживать лицо над поверхностью воды. Человека выносливого можно тащить целые мили этим странным, но простым способом. Как уже сказано, гуроны не заметили внезапного исчезновения пленника. На первых порах он был скрыт от их взглядов выступающими краями платформы; затем, когда ковчег двинулся вперед, Непоседа скрылся за сваями. Кроме того, гуроны были слишком поглощены желанием подстрелить своего врага-делавара. Больше всего их интересовало, удастся ли ковчегу отцепиться от свай, и они перебрались в северную часть «замка», чтобы использовать находившиеся здесь бойницы. Чингачгук тоже ничего не знал об участи Непоседы. Когда ковчег проплывал мимо «замка», дымки выстрелов то и дело вырывались из бойниц, но глаза сражающихся были слишком зорки, а движения слишком быстры, чтобы дело могло кончиться ранением. Наконец, к удовольствию одной стороны и к огорчению другой, баржа отделилась от свай и со все возрастающей скоростью начала двигаться к северу. Только теперь узнал Чингачгук о критическом положении Непоседы. Показаться на корме баржи — значило неминуемо погибнуть от пуль. К счастью, веревка, за которую цеплялся утопающий, была прикреплена к нижнему углу паруса. Делавар отвязал ее, и Уа-та-Уа тотчас же начала подтягивать к барже барахтавшееся в воде тело. В эту минуту Непоседа плыл на буксире в пятидесяти-шестидесяти футах за кормой, и только лицо его поднималось над поверхностью воды. Он уже был довольно далеко от «замка», когда гуроны, наконец, заметили его. Они подняли отвратительный вой и начали обстреливать то, что всего правильнее будет назвать плавучей массой. Как раз в этот миг Уа-та-Уа начала подтягивать веревку — это обстоятельство, вероятно, спасло Непоседу. Первая пуля ударилась об воду как раз в том месте, где широкая грудь молодого великана была явственно видна сквозь прозрачную стихию. Пуля пробила бы его сердце, если бы была выпущена под менее острым углом. Но теперь, вместо того чтобы проникнуть в воду, она скользнула по гладкой поверхности, рикошетом отскочила кверху и засела в бревнах каюты, вблизи того места, где минуту назад стоял Чингачгук, отвязывая от паруса веревку. Вторая, третья, четвертая пули натолкнулись на то же препятствие, хотя Непоседа совершенно явственно ощущал всю силу их ударов, ложившихся так близко от его груди. Заметив свою ошибку, гуроны переменили тактику и целились теперь в ничем не прикрытое лицо. Но Уа-та-Уа продолжала тянуть веревку, мишень благодаря этому переместилась, и пули по-прежнему попадали в воду. Секунду спустя Непоседа был уже в безопасности: его отбуксировали к противоположному борту ковчега. Что касается делавара и его невесты, то они оставались под защитой каюты. Гораздо скорее, чем мы пишем эти строки, они подтянули огромное тело Непоседы к самому борту. Чингачгук держал наготове острый нож и проворно разрезал лыковые путы. Поднять Непоседу на палубу оказалось не такой уж легкой задачей, ибо руки молодого охотника все еще были парализованы. Тем не менее все было сделано как раз вовремя. Обессилевший и беспомощный Непоседа тяжело рухнул на палубу. Тут мы и оставим его собираться с духом и восстанавливать кровообращение, а сами будем продолжать рассказ о событиях, которые следовали одно за другим слишком быстро, чтобы мы имели право позволить себе дальнейшую отсрочку. Потеряв из виду тело Непоседы, гуроны завыли от разочарования. Затем трое наиболее проворных поспешили к трапу и сели в челнок. Тут, однако, они немного замешкались, так как нужно было захватить оружие и оты скать весла. Тем временем Непоседа очутился на барже, и делавар снова успел зарядить все свои ружья. Ковчег продолжал двигаться по ветру. Теперь он уже удалился ярдов на двести от «замка» и продолжал плыть все дальше и дальше, хотя так медленно, что едва бороздил воду. Челнок Юдифи и Гетти находился на четверть мили к северу: очевидно, девушки совершенно сознательно держались поодаль. Юдифь не знала, что произошло в «замке» и ковчеге, и боялась подплыть ближе. Девушки направлялись к восточному берегу, стараясь в то же время держаться с наветренной стороны по отношению к ковчегу. Таким образом, они оказались до некоторой степени между двумя враждующими сторонами. В результате долгой практики обе девушки орудовали веслами с необычайным искусством. Юдифь довольно часто брала призы на гребных гонках, состязаясь с молодыми людьми, посещавшими озеро. Выбравшись из палисада, гуроны очутились на открытой воде. Здесь уже приходилось плыть к ковчегу без всякого прикрытия. Это сразу охладило боевой пыл краснокожих. В челноке из древесной коры их ничто не защищало от пуль, и врожденная индейская осторожность не допускала подобного риска. Вместо того чтобы гнаться за ковчегом, три воина повернули к восточному берегу, держась на безопасном расстоянии от ружья Чингачгука. Этот маневр ставил девушек в чрезвычайно критическое положение, ибо они могли очутиться меж двух огней. Юдифь немедленно начала отступление к югу, держась невдалеке от берега. Высадиться она не смела, решив прибегнуть к этому средству лишь в самом крайнем случае. На первых порах индейцы почти не обращали внимания на второй челнок; они хорошо знали, кто там находится, и потому не придавали захвату его большого значения, особенно теперь, когда ковчег со своими воображаемыми сокровищами и с двумя такими бойцами, как делавар и Непоседа, находился у них перед глазами. Но атаковать ковчег было опасно, хотя и соблазнительно, поэтому, проплыв за ним около часу на безопасном расстоянии, гуроны внезапно изменили тактику и погнались за девушками. Когда они решились на это, взаимное положение участвующих в деле сторон существенным образом изменилось. Ковчег, подгоняемый ветром и течением, проплыл около полумили и находился теперь к северу от «замка». Лишь только делавар заметил, что девушки избегают его, он, не умея справиться с неповоротливым судном и зная, что всякая попытка уйти от легких челноков из древесной коры обречена на неудачу, спустил парус в надежде, что это побудит сестер приблизиться к барже. Эта демонстрация, впрочем, осталась без всяких последствий, если не считать того, что она позволила ковчегу держаться ближе к месту действия и сделала его пассажиров свидетелями начавшейся погони. Челнок Юдифи находился ближе к восточному берегу и приблизительно на четверть мили южнее, чем лодка с гуронами. Девушки были почти на одинаковом расстоянии и от «замка» и от ирокезского челнока. При таких условиях началась погоня. В тот миг, когда гуроны изменили план действий, их челнок был не в особенно выгодном положении. Они захватили с собой только два весла, и таким образом третий человек являлся добавочным и бесполезным грузом. Далее, разница в весе между сестрами и тремя мужчинами, особенно при чрезвычайной легкости обоих судов, почти нейтрализовала преимущество в физической силе, бывшее на стороне гуронов, и делала состязание отнюдь не таким неравным, как можно было ожидать. Юдифь берегла свои силы, пока приближение второго челнока не раскрыло ей намерения индейцев. Тогда она стала умолять Гетти всеми силами помочь ей. — Зачем нам бежать, Юдифь? — спросила простодушная девушка. — Гуроны никогда не обижали и, вероятно, никогда не обидят меня. — Быть может, это верно в отношении тебя, Гетти, но я — другое дело. Стань на колени и молись, а потом помоги грести. Когда будешь молиться, думай обо мне, дорогая девочка. Юдифь сочла необходимым говорить в таком тоне, потому что знала набожность сестры, которая, не помолившись, не приступала ни к одному делу. На этот раз Гетти, однако, молилась недолго, и вскоре челнок начал двигаться гораздо быстрее. Все же ни одна из сторон не пустила в ход всех своих сил, понимая, что погоня будет долгой и утомительной. Подобно двум военным кораблям, которые готовятся к бою, Юдифь и индейцы, казалось, хотели предварительно испытать относительную скорость своих движений, прежде чем начать решительную схватку. Через несколько минут индейцы убедились, что девушки хорошо владеют веслами и что настичь их будет нелегко. В начале погони Юдифь свернула к восточному берегу с подсознательной мыслью, что, может быть, лучше высадиться на сушу и искать спасения в лесу. Но, подплыв к земле, она убедилась, что неприятельские разведчики неотступно следят за нею, и отказалась от мысли прибегнуть к такому отчаянному средству. В это время силы ее были еще совсем не израсходованы, и она надеялась благополучно уйти от преследователей. Воодушевляемая этой мыслью, девушка налегла на весла, отдалилась от прибрежных зарослей, под сенью которых уже готова была скрыться, и снова направилась к центру озера. Этот момент показался гуронам наиболее подходящим, чтобы ускорить преследование, тем более что водная поверхность расстилалась перед ними во всю ширь и сами они оказались теперь между беглянками и берегом. Оба челнока стремительно ринулись вперед. Недостаток физических сил Юдифь возмещала ловкостью и самообладанием. На протяжении полумили индейцам не удалось приобрести существенных преимуществ, но долгое напряжение явно утомило обе стороны. Тут гуроны сообразили, что, передавая весло из рук в руки, они могут поочередно отдыхать, не уменьшая скорости челнока. Юдифь по временам оглядывалась назад и заметила эту уловку. Девушка не рассчитывала уже на успешный исход, понимая, что к концу погони силы ее, очевидно, не смогут сравниться с силами мужчин, сменявших друг друга. Все же она продолжала упорствовать. Индейцам не удалось подплыть к девушкам ближе чем на двести ярдов, хотя они шли за челноком по прямой линии, в кильватере, как говорят моряки. Юдифь, однако, видела, что расстояние между ней и гуронами постепенно сокращается. Она была не такая девушка, чтобы сразу потерять всякое мужество. И, однако, ей вдруг захотелось сдаться, чтобы ее поскорее отвели в лагерь, где, как она знала, находился в плену Зверобой. Но мысль, что она может еще предпринять какие-нибудь шаги для его освобождения, заставила ее возобновить борьбу. Гуроны увидели, что наступил момент, когда надо напрячь все силы, если они хотят избежать позора быть побежденными женщиной. Мускулистый воин, взбешенный этой унизительной мыслью, сделал слишком резкое движение и переломил весло, только что врученное ему товарищем. Это решило исход состязания. Челнок с тремя мужчинами и только одним веслом, очевидно, не мог настичь двух таких беглянок, как дочки Томаса Хаттера. — Смотри, Юдифь! — воскликнула Гетти. — Я надеюсь, теперь ты уверуешь в силу молитвы. Гуроны сломали весло и не смогут догнать нас! — Я никогда в этом не сомневалась, бедная Гетти. Иногда на душе у меня горько, и мне хочется молиться и меньше думать о своей красоте. Теперь мы в безопасности. Нужно только отплыть немного южнее и перевести дух. Индейцы разом прекратили погоню, словно корабль, случайно вышедший из-под ветра и потому потерявший приобретенную скорость. Вместо того чтобы гнаться за челноком Юдифи, легко скользившим в южном направлении, гуроны повернули к «замку», где вскоре и причалили. Девушки продолжали плыть вперед и остановились только тогда, когда расстояние между ними и неприятелем устранило всякие опасения, что погоня может возобновиться. Впрочем, дикари, как видно, и не собирались продолжать преследование. Час спустя переполненный людьми челнок покинул «замок» и направился к берегу.