— Послушайте, Зверобой, ведь она же женщина! Неужели она не тревожится, зная, что любимый ею человек подвергает свою жизнь опасности? — Она не думает об опасности, Юдифь, она думает о славе. И когда сердце полно таким чувством, в нем не остается места для страха. Уа-та-Уа — ласковое, кроткое, веселое создание, но она мечтает о славе не меньше, чем любая делаварская девушка, какую я когда-либо знал. Через час она должна встретить Змея на том месте, где Гетти высадилась на берег, и я не сомневаюсь, что она теперь волнуется, как всякая женщина. Но она чувствовала бы себя гораздо счастливее, если бы знала, что в этот самый миг ее возлюбленный выслеживает минга, надеясь раздобыть его скальп. — Если вы и впрямь верите этому, Зверобой, то я не удивляюсь, что вы придаете такое значение природным склонностям. По-моему, любая белая девушка испытывала бы только глубокое отчаяние, зная, что ее жениху грозит смертельная опасность. Мне кажется, что и вы, хотя и кажетесь всегда таким невозмутимым и спокойным, не могли бы не тревожиться, зная, что ваша Уа-та-Уа в опасности. — Это другое дело, это совсем другое дело, Юдифь. Женщина слишком слабое и нежное существо, чтобы подвергаться такому риску, и мужчина обязан заботиться о ней. Я даже думаю, что это одинаково соответствует и краснокожей и белой натуре. Но у меня нет своей Уа-та-Уа, да, вероятно, никогда и не будет. — А вот Гарри Непоседе решительно все равно, кто его жена — индейская сквау или губернаторская дочка, лишь бы только она была хоть чуточку смазлива и стряпала обеды для его ненасытного желудка. — Вы несправедливы к Марчу, Юдифь, да, очень несправедливы. Бедный малый сохнет по вас. А когда мужчина отдает свое сердце такому существу, как вы, то ни ирокезская, ни делаварская девушка не сможет заставить его изменить этому чувству. Вы можете сколько душе угодно смеяться над такими людьми, как Непоседа и я, потому что мы грубы и не учились по книгам, но и у нас есть свои хорошие стороны. Не надо презирать честное сердце, девушка, если даже оно не привыкло к разным тонкостям, которые нравятся женщинам… — Смеяться над вами, Зверобой?! Неужели вы хоть на одну минуту можете подумать, что я способна поставить вас на одну доску с Гарри Марчем? Нет, нет, я не настолько глупа! Никто не может сравнить ваше честное сердце, мужественную натуру и простодушную правдивость с шумливым себялюбием, ненасытной жадностью и заносчивой жестокостью Гарри Марча. Самое лучшее, что можно сказать о нем, заключается в двух его кличках — Торопыга и Непоседа, которые не означают ничего особенно хорошего. Даже мой отец, хотя он и занимается в эту минуту тем же самым делом, что и Гарри, отлично понимает разницу между вами. Я знаю наверное, потому что он сам сказал мне об этом. Юдифь была чувствительная и непосредственная девушка. Она не привыкла к условностям, которые сдерживают проявление девичьих чувств в цивилизованном кругу. Ее свободные и непринужденные манеры были гораздо выше пошлых ухищрений кокетства или черствой, бессердечной надменности. Она даже схватила обеими руками грубую руку охотника и сжала ее с такой горячностью и серьезностью, что невозможно было усомниться в искренности ее слов. Хорошо еще, что избыток чувства помешал ей высказаться до конца, потому что иначе она, вероятно, повторила бы здесь все, что говорил ее отец: старик не только провел благоприятное для охотника сравнение между ним и Непоседой, но даже со своей обычной прямолинейной грубостью в немногих словах посоветовал дочери отказаться от Марча и выйти замуж за Зверобоя. Юдифь ни за что не сказала бы об этом всякому другому мужчине, но невинная простота Зверобоя внушала ей безграничное доверие. Однако она оборвала себя на полуслове, выпустила руку молодого человека и снова приняла холодный, сдержанный вид, более подобающий ее полу и врожденной скромности. — Благодарю вас, Юдифь, благодарю вас от всего сердца, — ответил охотник. Скромность помешала ему истолковать в лестном для себя смысле слова и поступки девушки. — Благодарю вас, если все, что вы сказали, действительно правда. Гарри — мужчина видный, он словно самая высокая сосна на этих горах, и недаром Змей прозвал его так. Но одним нравится красивая внешность, а другим — только хорошее поведение. У Гарри есть уже одно из этих преимуществ, и от него самого зависит приобрести другое или… Тсс… тсс… тсс… Это голос вашего отца, девушка, и, кажется, он на что-то сердит. — О, господи, когда же наконец прекратятся эти ужасные сцены! — воскликнула Юдифь, уткнув лицо в колени и закрывая руками уши. — Иногда мне хочется совсем не иметь отца!.. Это было сказано с величайшей горестью. Неизвестно, что могло бы сорваться с ее губ в следующую минуту, если бы у нее за спиной не прозвучал вдруг ласковый, тихий голос: — Юдифь, мне следовало бы прочитать одну главу из Библии отцу и Гарри, это удержало бы их от новой поездки по такому страшному делу… Позовите их сюда, Зверобой, скажите им, что очень хорошо будет для них обоих, если они вернутся и выслушают мои слова. — Ах, бедная Гетти, вы плохо знаете, что такое жажда золота и жажда мести… Но все-таки у них что-то там не в порядке, Юдифь. Ваш отец и Непоседа ревут, как медведи. Чингачгук почему-то молчит. Я не слышу его боевого клича, который должен был пронестись над горами. — Быть может, небесное правосудие покарало Чингачгука, и его смерть спасла жизнь многим невинным. — Нет, нет, если таков закон, то пострадать должен был не один Змей. Несомненно, до драки у них дело не дошло; вероятно, в лагере никого не оказалось, и они возвращаются несолоно хлебавши. Поэтому-то Непоседа рычит, а Змей безмолвствует. В это мгновение со стороны челнока донесся всплеск брошенного в воду весла: Марч с досады забыл о всякой осторожности. Зверобой убедился в правильности своей догадки. Так как парус был спущен, а ковчег плыл по течению невдалеке от челнока, то через несколько минут охотники услышали тихий голос Чингачгука, указывавшего Хаттеру, куда надо править. Затем челнок причалил к барже, и искатели приключений поднялись на борт. Ни Хаттер, ни Непоседа не сказали ни слова о том, что с ними случилось. Лишь делавар, проходя мимо своего друга, промолвил вполголоса: «Костер погашен». Хотя это и не вполне соответствовало действительности, но Зверобой понял все-таки, что произошло. Теперь возник вопрос, что делать дальше. После короткого и весьма угрюмого совещания Хаттер решил, что всего благоразумнее будет провести ночь в непрерывном движении, так как этим способом легче всего избежать внезапной атаки. Затем он объявил, что они с Марчем намерены лечь спать, чтобы вознаградить себя за бессонную ночь, проведенную в плену. Так как ветер не унимался, то решили плыть прямо вперед, пока ковчег не приблизится к противоположному берегу. Договорившись об этом, освобожденные пленники помогли поднять паруса и затем растянулись на тюфяках, предоставив молодому охотнику и Чингачгуку следить за движением баржи. Зверобой и делавар охотно на это согласились, так как, ожидая встречи с Уа-та-Уа, они и не думали спать. Друзья нисколько не огорчились тем, что Юдифь и Гетти остались на палубе. Некоторое время баржа дрейфовала вдоль западного берега, подгоняемая легким южным ветерком. Скорость судна не превышала двух миль в час, но этого было вполне достаточно, чтобы вовремя добраться к условленному месту. Зверобой и Чингачгук изредка обменивались короткими замечаниями, думая о том, как освободить Уа-та-Уа. Внешне индеец казался совершенно спокойным, но на самом деле, по мере того как минута шла за минутой, им овладевало все возраставшее волнение. Зверобой стоял у руля, направляя ковчег поближе к берегу. Это позволяло держаться в тени, отбрасываемой лесами, и давало возможность заметить малейшие признаки нового индейского становища на берегу. Таким образом они обогнули низкий мыс и поплыли уже по заливу, на севере которого и находилось условленное место, служившее конечной целью плавания. Оставалось пройти еще около четверти мили, когда Чингачгук молча подошел к своему другу и указал рукой прямо вперед: небольшой костер горел как раз у самой окраины кустов, окаймлявших южный берег мыса; не оставалось никакого сомнения, что индейцы внезапно перенесли свой лагерь на то самое место, где Уа-та-Уа назначила свидание. Глава XVI В долине солнце и цветы; Я слышу голос нежный, И сказку мне приносишь ты, И отдых безмятежный. Уордсворт Открытие это имело чрезвычайно важное значение в глазах Зверобоя и его друга. Во-первых, они боялись, как бы Хаттер и Непоседа, проснувшись и заметив новое местоположение индейского лагеря, не вздумали учинить на него новый налет; во-вторых, теперь стало гораздо рискованнее высадиться на берег для встречи с Уа-та-Уа; наконец, в результате перемены вражеской позиции могли возникнуть всевозможные непредвиденные случайности. Делавар знал, что час свидания приближается, и не думал больше о воинских трофеях. Он поспешил договориться со своим другом о том, что не следует будить Хаттера и Гарри, которые могли помешать осуществлению намеченного плана. Ковчег продвигался вперед очень медленно; при той скорости, с которой они плыли, нужно было по крайней мере четверть часа, чтобы достигнуть косы. Благодаря этому у обитателей ковчега оставалось достаточно времени для размышлений. Индейцы, думая, что бледнолицые по-прежнему находятся в «замке», и желая скрыть от них свой костер, зажгли огонь на самой южной оконечности мыса. Здесь он был до того заслонен густыми кустами, что даже Зверобой, лавировавший то влево, то вправо, временами терял его из виду. — В одном отношении хорошо, что они расположились так близко к воде, — сказал Зверобой, обращаясь к Юдифи. — Очевидно, минги уверены, что мы все еще сидим в «замке», и наше появление с этой стороны будет для них полнейшей неожиданностью. Какое счастье, что Гарри Марч и ваш отец спят, а то они непременно захотели бы опять отправиться за скальпами!.. Ага, кусты снова закрыли костер, и его теперь совсем не видно. Зверобой помедлил немного, желая убедиться, что ковчег действительно находится там, где нужно. Затем он подал условленный сигнал, после чего Чингачгук бросил якорь и спустил парус. Место, где теперь стоял ковчег, имело свои преимущества и свои невыгоды. Костер был скрыт отвесом берега, и самый берег находился, быть может, несколько ближе к судну, чем это было желательно. Однако немного дальше начинался глубокий омут, а при создавшихся обстоятельствах следовало по возможности не бросать якорь на слишком глубоком месте. Кроме того, Зверобой знал, что на расстоянии нескольких миль в окружности нет ни одного плота; и хотя деревья свисали в темноте почти над самой баржей, до нее нелегко было добраться без помощи лодки. Густая тьма, царившая вблизи леса, служила надежной защитой, и следовало остерегаться только шума, чтобы избежать опасности быть окруженными. Все это Зверобой растолковал Юдифи, объяснив заодно, что нужно делать в случае тревоги. Он считал, что спящих нужно разбудить только в самом крайнем случае. — Теперь, Юдифь, мы с вами все выяснили, а мне и Змею пора спуститься в челнок, — закончил охотник. — Правда, звезды еще не видно, но скоро она взойдет, хотя нам вряд ли удастся разглядеть ее сквозь облака. К счастью, Уа-та-Уа очень шустрая девушка и способна даже видеть вещи, не находящиеся у нее прямо под носом. Ручаюсь вам, она не опоздает ни на минуту и ни на шаг не собьется с правильного пути, если только подозрительные бродяги-минги не всполошились и не задумали использовать девушку как приманку для нас или не запрятали ее, чтобы склонить ее сердце в пользу гуронского, а не могиканского мужа… — Зверобой, — перебила его девушка, — это очень опасное предприятие. Почему вы непременно должны участвовать в нем? — Как почему? Разве вы не знаете, что мы хотим похитить Уа-та-Уа, нареченную невесту нашего Змея, на которой он собирается жениться, лишь только мы вернемся обратно к его племени? — Все это касается только делавара. Ведь вы же не собираетесь жениться на Уа-та-Уа, вы не обручены с нею. Почему двое должны рисковать своей жизнью и свободой, когда с этим отлично может справиться и один? — Ага, теперь я понимаю, Юдифь, да, теперь я начинаю понимать. Вы считаете, что раз Уа-та-Уа невеста Змея, то это касается только его, и если он сам может управляться с челноком, то пусть и отправляется один за девушкой. Вы забываете, однако, что только за этим мы и явились сюда, на озеро, и не очень-то красиво было бы с моей стороны идти на попятный только потому, что дело выходит трудноватое. Затем, если любовь много значит для некоторых людей, то для иных и дружба что-нибудь стоит. Смею сказать, делавар сам может грести в челноке, сам может похитить Уа-та-Уа и, пожалуй, довольно охотно все это сделает без моей помощи. Но ему не так-то легко одному бороться с препятствиями, избегать засад и драться с дикарями, если у него за спиной не будет верного друга, хотя этим другом является всего-навсего такой человек, как я. Нет, нет, Юдифь, вы сами не покинули бы в такой час человека, который надеется на вас, и, значит, не можете требовать этого от меня. — Я боюсь… что вы правы, Зверобой. И, однако, мне не хочется, чтобы вы ездили. Обещайте мне, по крайней мере, одно: не доверяйтесь дикарям и не предпринимайте ничего, кроме освобождения девушки. На первый раз и этого довольно. — Спаси вас господь, девушка! Можно подумать, что это говорит Гетти, а не бойкая и храбрая Юдифь Хаттер! Но страх делает умных глупцами и сильных слабыми. Да, я на каждом шагу вижу доказательства этого. Очень мило с вашей стороны, Юдифь, волноваться из-за ближнего, и я всегда буду повторять, что вы добрая и милая девушка, какие бы глупые истории про вас ни распускали люди, завидующие вашей красоте. — Зверобой! — торопливо сказала Юдифь, задыхаясь от волнения. — Неужели вы верите всему, что рассказывают про бедную, не имеющую матери девушку? Неужели злой язык Гарри Непоседы должен загубить мою жизнь? — Нет, Юдифь, это не так. Я сам говорил Непоседе, что некрасиво позорить девушку, если не удается склонить ее к себе честными способами, и что даже индеец бывает сдержан, когда речь идет о добром имени молодой женщины. — Он не посмел бы так болтать, если бы у меня был брат! — вскричала Юдифь, глаза которой метали искры. — Но, видя, что единственный мой покровитель — старик, уши которого отупели так же, как чувства, Марч решил не стесняться. — Не совсем так, Юдифь, не совсем так. Любой честный человек, будь то брат или посторонний, вступится за такую девушку, как вы, если кто-нибудь будет ее порочить. Непоседа серьезно хочет жениться на вас, а если он иногда немножко вас поругивает, то только из ревности. Улыбнитесь ему, когда он проснется, пожмите ему руку хоть наполовину так крепко, как недавно пожали мою, — и, клянусь жизнью, бедный малый забудет все на свете, кроме вашей красоты. Сердитые слова не всегда исходят от сердца. Испытайте Непоседу, Юдифь, когда он проснется, и вы увидите всю силу вашей улыбки. Зверобой, по своему обыкновению, беззвучно засмеялся и затем сказал внешне невозмутимому, но в действительности изнывавшему от нетерпения индейцу, что готов приступить к делу. В то время как молодой охотник спускался в челнок, девушка стояла неподвижно, словно камень, погруженная в мысли, которые пробудили в ней слова ее собеседника. Простота охотника совершенно сбила ее с толку. В своем узком кружке Юдифь до сих пор была очень искусной укротительницей мужчин, но в данном случае она следовала внезапному сердечному порыву, а не обдуманному расчету. Мы не станем отрицать, что некоторые из размышлений Юдифи были очень горьки, хотя лишь в дальнейших главах нашей повести можно объяснить, насколько заслуженны и насколько остры были ее страдания. Чингачгук и его бледнолицый друг отправились в свою рискованную, трудную экспедицию с таким хладнокровием и предусмотрительностью, которые могли бы сделать честь даже опытным воинам, проделывающим двадцатую боевую кампанию. Индеец занял место на носу челнока, а Зверобой орудовал рулевым веслом на корме. Таким образом, Чингачгук должен был первый высадиться на берег и встретить свою возлюбленную. Охотник занял свой пост, не говоря ни слова, но подумал про себя, что человек, поставивший на карту так много, как поставил индеец, вряд ли может достаточно спокойно и благоразумно управлять челноком. Начиная с той минуты, когда оба искателя приключений покинули ковчег, они всеми своими повадками напоминали двух хорошо вышколенных солдат, которым впервые приходится выступать против настоящего неприятеля. До сих пор Чингачгуку еще ни разу не приходилось стрелять в человека. Правда, появившись на озере, индеец несколько часов бродил вокруг вражеского становища, а позднее даже решился проникнуть в него, но обе эти попытки не имели никаких последствий. Теперь же предстояло добиться ощутительного и важного результата или же испытать постыдную неудачу. От исхода этого предприятия зависело, будет ли Уа-та-Уа освобождена или же останется в плену на неопределенный срок. Одним словом, это была первая экспедиция двух молодых и честолюбивых лесных воинов. Вместо того чтобы плыть прямо к косе, находившейся в какой-нибудь четверти мили от ковчега, Зверобой направил нос челнока по диагонали к центру озера, желая занять позицию, с которой можно было бы приблизиться к берегу, имея перед собою врагов только с фронта. К тому же место, где Гетти высадилась на берег и где Уа-та-Уа обещала встретить своих друзей, находилось на верхней оконечности продолговатого мыса. Если бы наши искатели приключений не проделали этого подготовительного маневра, им пришлось бы огибать почти всю косу, держась у самого берега. Необходимость подобной меры была так очевидна, что Чингачгук продолжал спокойно грести, хотя направление было намечено без предварительного совета с ним и, по-видимому, уводило его в сторону, диаметрально противоположную той, куда гнало нетерпеливое желание. Уже через несколько минут челнок отплыл на необходимое расстояние, после чего молодые люди, словно по молчаливому уговору, перестали грести, и лодка остановилась. Тьма казалась еще непрогляднее. Все же с того места, где находились теперь наши герои, можно еще было различить очертания гор. Но напрасно делавар поворачивал лицо к востоку в надежде увидеть мерцание обетованной звезды. Хотя в этой части неба тучи над горизонтом немного поредели, облачная завеса по-прежнему закрывала весь остальной небосклон. Судя по прибрежным возвышенностям, впереди, на расстоянии тысячи футов, тянулась низкая полоса. «Замок» скрывался во мраке, и оттуда не долетало ни единого звука. Хотя ковчег находился невдалеке от лодки, его тоже не было видно: тень, падавшая с берега, окутала его непроницаемой завесой. Охотник и делавар начали вполголоса совещаться: они старались определить, который может быть час. Зверобой полагал, что до восхода звезды остается еще несколько минут, но его нетерпеливому другу казалось, что уже очень поздно и что его возлюбленная давно поджидает их на берегу. Как и следовало ожидать, индеец одержал верх в этом споре, и Зверобой согласился направить челнок к месту условленной встречи. Лодкой нужно было управлять с величайшей ловкостью и осмотрительностью. Весла совершенно бесшумно поднимались и затем снова погружались в воду. Ярдах в ста от берега Чингачгук отложил весло в сторону и взялся за карабин. Подплыв ближе к поясу тьмы, охватывавшему леса, они выяснили, что отклонились слишком далеко к северу и поэтому надо изменить курс. Теперь казалось, будто челнок плывет сам, повинуясь какому-то инстинкту, — так осторожны и уверенны были все его движения. Наконец нос челнока уткнулся в прибрежный песок в том самом месте, где прошлой ночью высадилась Гетти. Вдоль берега тянулась узкая песчаная полоса, но кое-где над водой свисали кусты, окаймлявшие подножия больших де ревьев. Чингачгук выбрался на берег и осторожно обследовал его по обе стороны от челнока. Для этого ему пришлось местами брести по колено в воде, но поиски его не увенчались успехом. Вернувшись обратно, он застал своего приятеля также на берегу. Они снова начали совещаться шепотом, и индеец высказал опасение, что вышла какая-то ошибка насчет места встречи. Зверобой же думал, что назначенный час еще не настал. Внезапно он запнулся на полуслове, схватил делавара за руку, заставил его повернуться к озеру и указал куда-то над вершинами восточных холмов. Там, за холмами, облака слегка рассеялись, и между ветвями сосен ярко сияла вечерняя звезда. Это было очень приятное предзнаменование, и молодые люди, опершись на ружья, напрягали все свое внимание, надеясь услышать звук приближающихся шагов. Наконец до слуха их донеслись чьи-то голоса, негромкий визг детей и низкий, но приятный смех индейских женщин. Наши друзья поняли, что поблизости расположен лагерь, так как американские индейцы обычно очень осторожны и редко разговаривают во весь голос. Отблеск пламени, озарявший нижние ветви деревьев, свидетельствовал о том, что в лесу горит костер. Однако с того места, где стояли два друга, трудно было определить, какое расстояние отделяет их от этого костра. Раза два им казалось, что кто-то направляется к месту условленной встречи, но либо это было обманом чувств, либо человек, действительно отошедший от костра, поворачивал обратно, не достигнув берега. Прошло около четверти часа в томительном ожидании и тревоге. Зверобой предложил обогнуть косу в челноке и, став таким образом, чтобы видеть индейский лагерь, постараться выяснить причину отсутствия Уа-та-Уа. Однако делавар решительно отказался тронуться с места, ссылаясь на то, что девушка будет в отчаянии, если придет на свидание и не застанет их там. Зверобой разделил опасения своего друга и вызвался один отправиться в лодке и обогнуть косу. Делавар же решил остаться в прибрежных зарослях, рассчитывая на счастливую случайность. Договорившись об этом, они расстались. Усевшись на корме, Зверобой бесшумно отчалил от берега, соблюдая необходимые предосторожности. Трудно было придумать более удобный способ разведки. Кусты создавали достаточно надежное прикрытие, так что не было необходимости отплывать далеко от берега. Очертания косы позволяли объехать ее с трех сторон, а лодка двигалась так бесшумно, что ни один звук не мог возбудить подозрения. Самая опытная и осторожная нога рискует наступить на ворох листьев или переломить сухую ветку, челнок же из древесной коры скользит по водной глади бесшумно, как птица. Зверобою пришлось пересечь линию между ковчегом и лагерем, прежде чем он заметил отблеск костра. Случилось это так внезапно и неожиданно, что он даже испугался, не слишком ли неосторожно с его стороны появиться так близко от огня. Но он тотчас же сообразил, что пока индейцы держатся в середине освещенного круга, они вряд ли смогут его заметить. Убедившись в этом, он поставил лодку так, чтобы она не двигалась, и начал свои наблюдения. Несмотря на все наши усилия, нам не удалось познакомить читателя с характером этого необыкновенного человека, если приходится повторять здесь, что при всем своем незнании света и простодушии он обладал весьма сильным и развитым поэтическим инстинктом. Зверобой любил леса за их прохладу, за их величавое уединение и безбрежность. Он редко проходил через них, не остановившись, чтобы полюбоваться каким-нибудь особенно красивым видом, и при этом испытывал наслаждение, хотя не старался уяснить себе его причины. Неудивительно, что при таком душевном складе и при мужественной твердости, которую не могла поколебать никакая опасность, не могло смутить никакое испытание, охотник начал любоваться зрелищем, развертывавшимся перед ним на берегу и заставившим его на одну минуту позабыть даже о цели его появления в этом месте. Челнок колыхался на воде у самого входа в длинную естественную аллею, образованную деревьями и кустами, окаймлявшими берег, и позволявшую совершенно ясно видеть все, что делалось в лагере. Индейцы лишь недавно разбили лагерь на новом месте и, заканчивая разные хозяйственные дела, еще не разбрелись по своим шалашам. Большой костер служил источником света и очагом, на котором готовились незатейливые индейские блюда. Как раз в этот момент в огонь подбросили охапку сухих ветвей, и яркое пламя взметнулось высоко в ночную тьму. Из мрака выступили величественные лесные своды, и на всем пространстве, занятом лагерем, стало так светло, как будто там зажгли сотни свечей. Суета между тем уже прекратилась, и даже самый ненасытный ребенок успел наесться до отвала. Наступил час отдыха и всеобщего безделья, которое обычно следует за обильной трапезой, когда дневные труды окончены. Охотники и рыбаки вернулись с богатой добычей. Пищи было вдоволь, а так как в диком быту это самое важное, то чувство полного довольства оттеснило на второй план все другие заботы. Зверобой с первого взгляда заметил, что многих воинов нет налицо. Его старый знакомец, Расщепленный Дуб, был, однако, здесь и важно восседал на заднем плане картины, которую с восторгом написал бы Сальватор Роза[57]. Грубое лицо дикаря, освещенное пламенем костра, сияло от удовольствия; он показывал какому-то соплеменнику одного из слонов, вызвавших такую сенсацию среди его народа. Мальчик с тупым любопытством заглядывал через его плечо, дополняя центральную группу. Немного поодаль восемь или десять воинов лежали на земле или сидели, прислонившись к стволам сосен, как живые олицетворения ленивого покоя. Ружья их стояли тут же, прислоненные к деревьям. Но внимание Зверобоя больше всего привлекала группа, состоявшая из женщин и детей. Здесь собрались все женщины лагеря, и понятно, что к ним присоединились молодые люди. Женщины, по обыкновению, смеялись и болтали, однако человек, знакомый с обычаями индейцев, мог заметить, что в лагере не все в порядке. Большинство молодых женщин, видимо, находились в довольно легкомысленном настроении, но одна старуха сидела в стороне с угрюмым и настороженным видом, и Зверобой тотчас же догадался, что она выполняет какую-то неприятную обязанность, возложенную на нее вождями. Какого рода эта обязанность, он, конечно, не знал, но решил, что дело касается одной из девушек, так как для таких поручений обычно избираются старухи. Зверобой с озабоченным видом повсюду разыскивал глазами невесту делавара. Ее нигде не было видно, хотя свет озарял довольно широкое пространство вокруг костра. Раза два охотник встрепенулся, так как ему почудилось, будто он узнает ее смех, но его просто обманывала мягкая мелодичность, свойственная голосам индейских женщин. Наконец старуха заговорила громко и сердито, и тогда охотник заметил под самыми деревьями две или три темные фигуры, к которым, видимо, относился упрек и которые послушно подошли ближе к костру. Первым выступил из темноты молодой воин, за ним следовали две женщины; одна из них оказалась делаваркой. Теперь Зверобой понял все: за девушкой наблюдали, может быть, ее молодая подруга и уж наверное — старая ведьма. Юноша, вероятно, был поклонником Уа-та-Уа или ее товарки. Гуроны знали, что друзья делаварской девушки находятся неподалеку. Появление на озере неизвестного краснокожего заставило гуронов быть начеку, поэтому Уа-та-Уа не могла, очевидно, ускользнуть от своих сторожей, чтобы вовремя прийти на свидание. Зверобой заметил, что девушка беспокоится, так как она раза два посмотрела кверху сквозь древесные ветви, как бы надеясь увидеть звезду, которую она сама избрала в качестве условного знака. Все ее попытки, однако, были тщетны, и, погуляв с напускным равнодушием еще некоторое время по лагерю, обе девушки расстались со своим кавалером и заняли места среди представительниц своего пола. Старуха, сидевшая в стороне, немедленно перебралась ближе к костру — явное доказательство того, что до сих пор она была занята исключительно надзором за делаваркой. Положение Зверобоя было очень затруднительно. Он хорошо знал, что Чингачгук ни за что не согласится вернуться в ковчег, не сделав какой-нибудь отчаянной попытки освободить свою возлюбленную. Великодушие побуждало Зверобоя принять участие в этом предприятии. Судя по некоторым признакам, женщины собирались лечь спать. Оставшись на месте, он при ярком свете костра легко мог бы заметить, в каком шалаше или под каким деревом ляжет Уа-та-Уа; в дальнейшем это могло принести неоценимую пользу. С другой стороны, если он будет слишком медлить, друг его может потерять терпение и совершить какой-нибудь опрометчивый поступок. Зверобой боялся, что с минуты на минуту на заднем плане картины появится могучая фигура делавара, бродящего, словно тигр вокруг овечьего загона. Тщательно обсудив все, охотник решил, что лучше будет вернуться к другу и умерить его пыл своим хладнокровием и выдержкой. Понадобились одна-две минуты, чтобы привести этот план в исполнение. Челнок вернулся к песчаному берегу минут через десять или пятнадцать после того, как отчалил от него.