Федоров выбросил было руку, чтобы схватить Маргариту за запястье, но увидел на ее руке синяк и сдержался. – Послушай, ради всего святого! – воскликнул он. – Латвала заработался так, что еле на ногах держится! И все ради нас! И ты говоришь, с какой стати ты должна ему помогать? Маргарита приготовилась защищаться. Она посмотрела на Федорова в упор и твердо проговорила: – Ты обещал, что у нас будут дети. – Ну… да, конечно, у нас будет уйма детей… но только тогда, когда мы окажемся на планете… – А если мы никогда не найдем эту планету? Что тогда? Вы можете продлить жизнь биосистемы, как собирались? – Мы пока бросили эту работу ради конструирования аппаратуры. А на это могут уйти годы. – Ну, значит, несколько малышей погоды не изменят… пока этот корабль… пока этот проклятущий корабль… но зато нам будет… Федоров приблизился к подруге. Она, широко раскрыв глаза, рванулась в сторону, суетливо хватаясь за скобы. – Нет! – крикнула Хименес. – Нет! Я знаю, чего ты хочешь! Ты не отнимешь у меня ребенка! Он и твой тоже! Если вы… если ты убьешь мое дитя, я убью тебя! И всех убью! – Тихо! – проревел Федоров. Маргарита вцепилась в скобу. Плечи ее сотрясались от рыданий, зубы дробно стучали. – Сам я пальцем не пошевелю, обещаю, – сказал Федоров. – Мы пойдем к констеблю. Побудь здесь. Приди в себя. Продумай аргументы. Я схожу за одеждой. Он ушел и вскоре вернулся за Маргаритой. По пути в каюту он задержался в кабинке интеркома и попросил Реймонта зайти к нему. Всю дорогу до каюты они с Маргаритой друг другу не сказали ни слова. Только тогда, когда они вошли в каюту и Федоров закрыл дверь, Маргарита всплеснула руками и умоляюще проговорила: – Борис, это твое дитя, ты не сможешь… И скоро Пасха… Федоров обнял ее. – Держись спокойно, – попросил он подругу. – На-ка, выпей немножко, – он подал Маргарите бутылку, где оставалось немного текилы. – Только немножко. Ты должна быть в форме, ясно? Прозвенел звонок. Федоров впустил Реймонта и закрыл дверь. – Хлебнуть хочешь, Чарльз? – спросил констебля инженер. Глянув на Реймонта, Федоров поймал себя на том, что смотрит на средневекового рыцаря, который опустил на лицо забрало перед боем. – Для начала лучше обсудим вашу проблему, – холодно проговорил констебль. – Маргарита беременна, – сообщил ему Федоров. Реймонт молчал и тихо покачивался в воздухе, держась за скобу. – Пожалуйста! – пробормотала Хименес. Реймонт знаком велел ей молчать. – Как это случилось? – спросил он так тихо, что голос его прошелестел, словно струя воздуха, бившая из вентилятора. Маргарита попыталась объяснить, но у нее ничего не вышло. Федоров путано и невнятно пробовал ей помочь. – Ясно, – кивнул Реймонт. – Еще месяцев семь. Но почему вы обратились ко мне? Вам нужно было идти к старшему помощнику. В таких случаях больше некому разбираться, кроме нее. Что я могу? Только арестовать вас за грубейшее нарушение устава, и все. – Ты… Я думал, мы с тобой друзья, Чарльз, – с упреком проговорил Федоров. – Я служу всему кораблю, – равнодушно, не меняя тона, откликнулся Реймонт. – Я не могу прощать действий, из-за которых может пострадать безопасность остальных. – Один крошечный младенец угрожает безопасности? – вскрикнула Хименес. – А сколько еще их появится, если и другие захотят? – Что же – ждать вечно? – Разумнее было бы подождать, пока наша судьба не определится. Ребенку, рожденному в таких условиях, суждена недолгая жизнь и страшная смерть. Хименес сцепила руки на животе. – Вы не убьете его! Не убьете! – Спокойно, – процедил сквозь зубы Реймонт. Хименес сверкала глазами, но умолкла. – Ты что думаешь, Борис? Инженер медленно проплыл по каюте и встал за спиной подруги. Обняв ее, он сказал: – Аборт – это убийство. Наверное, такого не должно было случиться, мы виноваты, но я ни за что не поверю, что мои товарищи по экипажу – убийцы. Я умру, прежде чем позволю такому произойти. – Без тебя нам будет паршиво. – Вот именно. – Что ж… – пробормотал Реймонт и отвел глаза. – Вы так до сих пор и не сказали, чего вы от меня ждете. Что я могу сделать? – Я знаю, что ты можешь сделать, – решительно проговорил Федоров. – Ингрид захочет спасти ребенка. Но она не сумеет этого сделать, если ты ее не поддержишь. – Гм. Гм. Так… – пробурчал Реймонт и задумчиво забарабанил кончиками пальцев по переборке. – В конце концов, это не самое худшее, что может с нами случиться… – проговорил он наконец. – Если удастся посчитать происшедшее как оплошность, недосмотр, а не как намеренное деяние… В конце концов, так оно и было, в каком-то смысле. Маргарита действовала неосознанно… да и кто из нас сейчас до конца осознает, что делает?.. Гм… Допустим, мы объявим о некотором послаблении в правилах распорядка. Разрешим родить какое-то число детей… Рассчитаем на компьютере, сколько именно мы можем себе позволить, исходя из состояния экосистемы, и пусть тогда женщины, которым так уж безумно хочется родить, рожают… Сомневаюсь, чтобы таких было много сейчас, при нынешних-то условиях. И на рыцарство надеяться не приходится. И все-таки… Появятся детишки, за ними надо будет следить, заботиться… может быть, из-за этого даже напряженность поубавится… Голос Реймонта вдруг стал веселее: – И потом… дети – это же вера в будущее! И какой повод жить! Да! Хименес попыталась броситься к Реймонту и обнять его. Но он погрозил ей пальцем и, перекрикивая ее рыдания и смех, сказал главному инженеру: – Успокой даму! А я обсужу дело со старшим помощником. А потом мы все обговорим вместе. А пока никому ни слова, ни полслова. – Ты… как-то уж больно спокойно все это воспринял… – ошарашенно проговорил Федоров. – А как еще? – устало спросил Реймонт. – Эмоций и так выше крыши. – (Забрало железного рыцаря дрогнуло, приподнялось лишь на миг и обнажило лицо смертельно усталого человека.) – Будь они прокляты, эти ваши эмоции! – крикнул Реймонт, распахнул дверь и унесся прочь по длинному коридору. Будро приник к окуляру вьюера. Галактика, к которой мчалась «Леонора Кристин», была похожа на облако бело-голубого тумана на черном фоне. Закончив наблюдения, он оторвался от окуляра, мрачный, и отправился к пульту управления, громко топая по боковому коридору. Ходить по кораблю теперь не составляло труда – сила тяжести восстановилась. – Что-то не так, – буркнул он. – Я их столько повидал на своем веку. А с этой что-то явно не так. – Ты про цвет? – отозвался Фоксе-Джемисон, поприветствовав навигатора. – Частота кажется низковатой для нашей скорости? Тут дело в основном в элементарном растяжении пространства, Огюст. Константа Хаббла. Мы наблюдаем группы галактик, чья скорость непрерывно возрастает по отношению к нашей отсчетной. И это неплохо. В противном случае возникал бы эффект Допплера и на нас обрушивалось бы больше радиации, чем в силах выдержать наши силовые поля. И помимо всего прочего, как ты знаешь, мы сильно рассчитываем на это самое расширение пространства в плане возможности затормозить. Постепенно изменения скорости сами по себе должны перевесить эффективность модуля Буссарда. – Это элементарно, – проворчал Будро, положил на стол листки с записями и склонился над ними. – Я не о том говорю. Я же своими глазами наблюдал последние месяцы каждую галактику из тех, что мы пролетали насквозь, и те, что оставались на расстоянии. Говорю тебе, я все их типы знаю наизусть. И типы эти мало-помалу меняются. – Навигатор махнул головой в сторону вьюера. – И вот эта, к которой мы сейчас подлетаем, к примеру, нестандартная, чем-то напоминает наши Магеллановы Облака. – Да уж… – вздохнул астрофизик. – В такой сумасшедшей дали и Магеллановы Облака можно назвать «нашими», это точно. Будро оставил его слова без внимания. – В такой галактике, – продолжал он, – должна наблюдаться высокая пропорция звезд Популяции II. С такого расстояния мы должны бы уже, по идее, различать множество отдельных голубых гигантов. А их нет. В каком спектре ни рассматривай, как ни интерпретируй результаты, чепуха получается. Нет такого типа галактик, Малькольм, – растерянно проговорил Будро. – Что же происходит, а? Фоксе-Джемисон удивился: – Почему ты меня об этом спрашиваешь? – Понимаешь, поначалу все выглядело непонятно, – принялся объяснять Будро. – Я же не астроном в полном смысле слова. И по меркам навигации не большой дока. Для того чтобы получить точное значение тау, к примеру, нужно произвести такую чертову уйму допущений, что… Bien[30], когда я окончательно удостоверился, что природа пространства меняется, я пошел к Реймонту. Ты знаешь, как он здорово умеет усмирять паникеров, и в этом он прав на все сто. Он посоветовал мне переговорить с кем-нибудь из твоей команды потихоньку и сообщить ему о результатах беседы. Фоксе-Джемисон откашлялся и воскликнул: – Слушайте, когда это кончится! Вам что, заняться больше нечем? Я-то думал, что про это на корабле уже каждая собака знает. Мы-то, профи, уже давно перестали эту проблему обсуждать. – Qu’est que c’est?[31] – Слушай, – сказал Фоксе-Джемисон и водрузил на стол правую ногу. – Звезды нарождаются. В их построении участвуют более тяжелые элементы, чем водород. Идут термоядерные процессы. Если какая-то звезда так велика, что взрывается, то есть сверхновая, в конце своей жизни она выбрасывает кое-какие из атомов этих веществ в межзвездное пространство. Но более важный процесс, хотя и менее зрелищный, заключается в уменьшении массы более мелких звезд, то есть большинства находившихся в состоянии красных гигантов в стадии расширения. Новые поколения звезд и планет впитывают в себя эту обогащенную среду и делают свой вклад в ее уплотнение. Минуют века, и постепенно возрастает пропорция звезд, содержащих в своем спектре большую пропорцию металлов, что отражается на конечной картине спектра галактики. Но конечно, ни одна звезда уже больше не отдает в пространство большую часть материала, ее сформировавшего. Подавляющая часть материи пребывает в виде плотных тел, постепенно остывая до абсолютного нуля. И межзвездная среда расщепляется. Пространство между галактиками становится все более и более разреженным. Скорость формирования звезд падает. Фоксе-Джемисон показал рукой вперед: – И в конце концов наступает момент, когда дальнейшая конденсация становится невозможной. Насыщенные энергией, коротко живущие голубые гиганты сгорают сами по себе и не оставляют после себя потомства. Галактику освещают только карлики, и в конце концов остаются только холодные, мелкие, ничтожные звездочки типа М., которым жить осталось не больше ста гигалет. Смею судить, что та галактика, к которой мы приближаемся, недалека от этого печального мгновения. Будро задумался. – Значит… – растерянно проговорил он. – Значит, мы не сумеем вытрясти из таких галактик необходимую скорость, как раньше. Рассчитывать приходится только на ничтожное количество межзвездного газа и пыли? – Точно, – кивнул Фоксе-Джемисон. – Но ты не переживай так сильно. Думаю, нам хватит. Звезды не все забирают. И потом, есть же еще межгалактическая среда, межклановая, межсемейственная – да, она разреженная, но и там есть чем поживиться при нашем нынешнем тау. Астрофизик дружески сжал руку навигатора и доверительно проговорил: