Евгения даже не стала понижать голос, и Бабкин сперва почувствовал неловкость, а затем испытал к девушке приступ сочувствия. – Ничего! – продолжала Евгения, ожесточенно прибивая ладонью заключение к столу. И подтвердила, будто вколачивая бумажные листы в доски: – Ни-че-го! – Вы так говорите, словно вас это разочаровало, – не удержался Сергей. – Не болтайте глупостей! – резко оборвала его Черникова. – Я должна была убедиться, что с Матильдой все в порядке, и я в этом убедилась. Если бы ваша дочь начала нести бред о том, что она заблудилась в лесу и весь день проспала под сосной, вы бы и не то проверили. – Почему же бред? – Да потому, что я искала ее в лесу, и никого там не было! – Лес большой… – Потому что моя дочь не могла бы заснуть, лежа на земле! – Я слышал, организм подростков… – Господи, да вот почему! Возьмите, читайте! – Она буквально сунула Сергею под нос верхний бланк. Он начал читать, продираясь через заросли громоздких медицинских формулировок. Ему не сразу удалось вникнуть в смысл заключения, но когда Бабкин наконец разобрался, то не удержался и негромко присвистнул. – Вот именно, – сардонически сказала в ответ Черникова. – Вот именно «фью-ить». Сергей перечитал заключение еще раз, стараясь ничего не упустить. Но вывод получался однозначный: в крови Матильды Черниковой найдены остатки вещества, по своему составу сходного с опиуматами. Результатом воздействия большой дозы этого вещества является продолжительный сон, близкий к бессознательному состоянию, после которого человек не помнит событий, предшествовавших приему средства, и легко подвержен внушению. «Вероятна частичная амнезия с последующим замещением утраченных воспоминаний навязанными извне», – прочел Сергей. – Анализ делали три дня, я получила его позавчера, – добавила Черникова. – Вы уверены, что врачу можно доверять? – Трем врачам, – поправила она. – Да, можно. Это солидный медицинский центр, у меня нет оснований им не верить. Сергей немного поразмыслил. – Получается, – медленно начал он, по привычке подытоживая собственные мысли, – что ваша дочь ушла утром, затем при каких-то обстоятельствах выпила это средство… Кстати, она его выпила? Или вколола? Как его принимают? – Разумеется, не вколола! – оскорбилась Черникова. – Она даже вида шприца боится! Врачи говорят, выпила. – Значит, выпила – и уснула. Затем проснулась в лесу и пошла домой, не помня, что с ней случилось. Где одежда, в которой она была? Обувь? – Я уже все отправила на экспертизу. В частном порядке. Сергей уважительно посмотрел на нее. Матильда забежала на веранду, остановилась у приоткрытой двери, стряхивая с волос длинные сосновые хвоинки. – Мам, я в дом пойду. А вы со мной будете разговаривать? – простодушно обратилась она к Бабкину. – О том дне, когда я уснула, правда? Вы врач? – Да, мне бы хотелось с тобой поговорить, – кивнул Сергей, обойдя вопрос о своей профессиональной принадлежности. – Минут через десять, хорошо? – Конечно! Черникова встала и плотно прикрыла за дочерью дверь. – Итак, чего я от вас жду… – вполголоса произнесла она, тотчас возвращаясь к делу. – Кто-то использовал мою дочь в своих целях, и я хочу знать, кто и в каких именно. Мне нужно будет вернуться в Москву через неделю. Эту неделю я собираюсь прожить здесь как ни в чем не бывало. Может быть, мне и самой удастся что-нибудь выяснить… В одном я уверена: здесь есть человек, который точно знает, что случилось с Матильдой. Сергей обдумал ее слова, прикинул вероятность случайности, при которой девушка могла выпить такое сильнодействующее средство… Вероятность получалась крайне низкой. – Я уже все продумала, – между тем говорила женщина. – Вас поселят с соседнем коттедже, оттуда только что уехали два старичка. Станете жить под видом отдыхающего, я вас со всеми познакомлю, скажу, что вы мой сотрудник. Так вам будет легче узнать, кто сделал это с Матильдой. Евгения Черникова наклонилась к нему, и глаза ее недобро сверкнули: – Я хочу знать, что именно ее заставили забыть. Сергея поселили поразительно быстро. Энергичность и напористость Черниковой сделали свое дело: спустя двадцать минут после окончания разговора с Матильдой (девочка подтвердила все, что сказала мать, не добавив ничего нового) Бабкину уже вручили ключи и дали свернутый вчетверо бумажный лист, оказавшийся планом пансионата. Стоило Серею развернуть план, как взгляд его упал на схематичное изображение ложки и вилки. – Столовая сейчас открыта? – спросил он заведующую, красивую статную женщину лет тридцати шести. – Обед у нас начинается в два, но вас накормят, – улыбнулась та. – Когда выйдете, сверните направо – и до конца. «Котлеты, – мечтал Сергей, шагая по коридору первого этажа. – Макароны с сыром. Суп!» В конце коридора маячила белая дверь, а за ней, он знал, его наконец-то ждет еда. Сосредоточиться на предстоящем расследовании Бабкин не мог: ему представлялось блюдо с молодой отварной картошкой, по которой сверху сонно растекается сливочное масло. Поблескивающая селедка на подушке из белоснежных луковых колечек. Тарелка с борщом, в которой триумфально возвышается кусок – нет, пускай будет ломоть! – ломоть вареного мяса. Сергей нервно сглотнул слюну. Да, вареного мяса! И побольше. Повариха Марья Федоровна обернулась на скрип открывающейся двери и увидела высокого широкоплечего мужчину в джинсах и черном свитере, коротко остриженного, с глубоко посаженными глазами, проницательный взгляд которых контрастировал с общим простоватым обликом. «Московский, что ли? Здоровый какой… – с удовольствием оценила она. – И не жарко ему?» В окна столовой било солнце, словно желая своими лучами опрокинуть стеклянные граненые стаканы, стоящие на каждом столе. По стенам суетливо мельтешили солнечные зайчики. Вошедший прищурился, заметил Марью Федоровну и шагнул к ней, явно обрадовавшись: – Здравствуйте! Хозяюшка, можно пообедать у вас? Ольга Романовна сказала, разрешается… – День добрый! Почему же нельзя? Можно! Присаживайтесь! – Повариха гостеприимно обвела красной ладонью столы. – Сейчас принесу сегодняшнее, оно уж готово, наверное. Сергей выбрал столик в углу и стал ждать, пока ему принесут поесть. Несколько неожиданным оказалось для него почти полное отсутствие запахов, свойственных любой столовой, будь то столовая в школе или в доме отдыха, но он решил, что дело в хорошей изоляции кухни. «Вытяжки… Открытые окна…» Он ностальгически провел пальцами по граням стакана, и тут перед ним поставили тарелку. – Угощайтесь, – добродушно предложила женщина. – У нас сегодня рыбный день. Бабкин опустил глаза, и улыбка предвкушения исчезла с его лица. На тарелке лежали отварные стебли фасоли, похожие на нарезанный кусачками зеленый провод, а из-под них стыдливо выглядывал небольшой белый ромбик, в котором Сергей опознал рыбное филе. – Ах! – всплеснула руками повариха. – Забыла! Суп-то, суп! Мужчине ведь суп нужен! – Она кокетливо подмигнула. – А какой у вас сегодня суп? – осмелился спросить Бабкин, предчувствуя худшее. – Так консоме. С иичком! Консоме добило Сергея. Он обессиленно откинулся на спинку стула, созерцая фасоль, и даже появление на столе чашки с прозрачным бульоном, в котором бултыхалось «иичко», не сразу смогло вывести его из оцепенения. – Приятного аппетита! – пожелала Марья Федоровна и уплыла на кухню, покачивая бедрами чуть сильнее обычного. Бабкин в три глотка проглотил бульон, сжевал яйцо, всыпал в себя фасоль и закусил рыбным филе. Оглядев голодным взглядом стол, он обнаружил то, чего не заметил раньше: компот и блюдце с хлебом. Спустя минуту ни того, ни другого на столе не осталось. Из кухни высунулась повариха, громко спросила: – А добавочки не желаете? – Желаю! Судя по тому, с какой скоростью женщина исчезла за дверью, восклицание получилось чуть более экспрессивным, чем он хотел. – Спасибо! – запоздало крикнул ей вслед Сергей. Вторая тарелка с фасолью исчезла так же быстро, как и первая. – И консоме? – рискнула спросить Марья Федоровна, забирая посуду. – Консоме обязательно, – мрачно ответил Бабкин. – Я очень люблю консоме. Покончив со второй порцией обеда, Сергей подождал некоторое время, но повариха больше не появлялась. «Не будет мне третьей перемены блюд», – понял он. Тяжело вздохнул, поднялся и пошел к выходу. Возле двери на стене за прозрачной пластиковой панелью висело объявление, и Бабкин подошел поближе, приглядываясь. Это оказалось не объявление, а меню на предстоящую неделю. Он прочел, ощущая, как бледный призрак голода раскрывает зовущие объятия за его спиной. «Гречка вареная со свекольным салатом». «Сезонный суп (травяной)». «Рыба с гарниром из брокколи». «Суп капустный, вегетарианский». «Десерт из ягод». «Тушеное филе курицы с гарниром из отварной моркови». «Салат из зеленых яблок». Образ тарелки борща с ломтем отварного мяса окончательно растаял в воздухе, оставив после себя слабый запах чесночной дольки, растертой по ржаной корочке.