— Участь моего врага будет ничуть не лучше, за это я отвечаю, — сказал он сквозь зубы. На этот раз Эван ничего не возразил, и они молча направились к пристани, где в это время стоял пароход, готовый сняться с якоря. В такой поздний час пассажиров просто не могло быть, и они оказались на палубе одни. С реки, по которой плыл пароход, виднелись окна военной школы, чудесно освещенные полной луной. Этот вид вывел Мак Дайармида из его мрачной задумчивости. Он вдруг погрозил кулаком зданию и произнес вполголоса: — Горе вам всем от первого и до последнего. Клянусь, что заставлю вас в свою очередь проклясть тот день, в который вы, прогнав меня, дали мне в руки оружие против себя. Эван Рой поглядел на него на этот раз с улыбкой сожаления. — Угрозы еще никому костей не ломали, — сказал он презрительным тоном. — Впивается сильней зубами та собака, которая не лает. — Ты прав, — сказал на это Мак Дайармид, — и скоро ты увидишь, хорошо ли я сжимаю челюсти, когда вцеплюсь в кого-нибудь. Сад Костюшки служил в этот вечер местом для прогулки гостям военной школы. Этот сад идет уступами к реке и тянется вдоль поля, где проходят маневры, отделяя его от реки Гудзон. Кусты, осыпанные цветами, мраморный фонтан, каменные скамейки, с которых при лунном свете можно любоваться величественной рекой и темными холмами на другом берегу, представляют восхитительную декорацию. В то время, как пароход поравнялся с террасой, разговор, совершенно иной, чем разговор Мак Дайармида с Эваном, происходил между подпоручиком Армстронгом и красавицей Жюльетой Брэнтон. — Вам не жаль покидать Вест-Пойнта? — спрашивала она. — Бог знает, — отвечал он задумчиво. — Конечно, здесь были у меня приятные часы, но их так мало, — на перечет. — На перечет? Вы меня удивляете. Мне всегда приходилось слышать, что офицеры с большим удовольствием вспоминают годы, проведенные в школе. Ведь там все счастливы? Ведь это место всеобщего равенства? Армстронг горько улыбнулся. — Там равенства менее, чем где-либо. Вест-Пойнт, собственно говоря, та же гимназия, только с более строгим уставом. Превосходство способностей, физической силы, конечно, имеет значение, и это логично; но менее логично то, что общественное положение играет здесь роль, как и повсюду. Девушка почувствовала, что это тема опасная для разговора. Она поспешила переменить ее. — Скажите, пожалуйста, — перебила она, — кто был тот мрачный господин, с которым вы раскланялись, выходя с бала? Я никогда не видала более странной фигуры. Он мне напоминает Байроновского Люцифера. — Это Мак Дайармид, — ответил Армстронг, — честный и очень способный человек. В настоящее время он достоин сожаления, и его несчастье меня сильно огорчает. Это был мой лучший друг в школе; впрочем, его история не может вас интересовать. — Напротив, я буду очень рада ее узнать. Его необыкновенное лицо носит признаки какого-то дикого гения. — Оценка довольно верная, особенно когда она сделана после одной встречи. Но тому, кто прожил в школе четыре года с Мак Дайармидом… — Отчего же он не в мундире? — Потому что он был исключен из школы как раз накануне экзаменов, из-за гнусного на него доноса… к несчастью, доносчик не открыт. Строгое наказание глубоко возмутило всех нас, его товарищей. Это был один из самых замечательных воспитанников школы. — Да за что же его исключили? — Дело вот в чем: его поведение не всегда было безупречно; дисциплина его угнетала. Он часто попадался в легких проступках, и дурные отметки накапливались. И вот в тот вечер, когда прибыла экзаменационная комиссия, он пришел ко мне в комнату, мы беседовали и курили; это было уже после того, как огни были потушены. Это противно правилам, но установилось обычаем, и наши офицеры смотрели на это сквозь пальцы, лишь бы беспорядок не бил в глаза. Какой-то мерзавец выдал нас комиссарам в то время, как они собирались делать обход. Кто учинил эту подлость — не знаю. Должно быть, кто-нибудь чужой школе, так как между воспитанниками не могло быть человека, способного на это. Итак, дверь наша внезапно отворилась, и нас застали курящими. За это каждому из нас поставили дурные отметки. Для меня это ничего не означало, так как у меня был перевес хороших баллов. Для бедного Мак Дайармида дело приняло дурной оборот, у него число хороших баллов равнялось числу дурных, и лишний дурной балл мог его погубить. Он горяч, вспылил, наговорил дерзостей членам комиссии, намекнул на шпионство. Короче говоря, начальство тут же открыло заседание совета и наказало его — исключением из школы. Бедный малый! Вся школа была в отчаянии от этой жестокости, так как, несмотря на неровный характер, Мак Дайармида все любили. Это был настоящий рыцарь и лучший боец между нами. Для меня лично это было истинное горе; я не только удивлялся его способностям, но и выучился у него работать; ему же я обязан не только тем, что я есть и чем могу сделаться, но и жизнью, которую он мне спас, рискуя своей собственной. — В самом деле? — вскричала мисс Жюльета. — Да, это было прошлой зимой на реке; мы весело катались на коньках, как вдруг лед проломился, и я очутился под водой. Падая, я ушибся об острый край проруби. Я был без памяти. Мак Дайармид, не думая об опасности, бросился в прорубь, нашел меня под водой, схватил за волосы и вытащил на поверхность. Он сам при этом окоченел от холода. Другие товарищи подали нам веревки и жерди и помогли выбраться на берег. Тем не менее мы оба пролежали в лазарете целый месяц! Судите же о моей привязанности к нему. Я глубоко огорчен случившимся с ним. А главное, меня беспокоит его будущность. Падение такого человека — не только потеря для государства: оно может быть и опасно для него. — А что, он небогат? — спросила мисс Брайтон. — О, напротив! Его отец был очень богатый торговец мехами и, я знаю наверно, оставил сыну крупное наследство. Но это его не утешает. Мотивы, которые я не вправе объяснять, заставили его усиленно желать окончить курс и выйти с чином. — Бедный молодой человек! Я жалею его от всей души! — вздохнула мисс Брэнтон. — Ну, а вы, господин Армстронг, были счастливее его и вышли из школы со всеми почестями… Девушка, боясь выказать слишком горячее участие, покраснела и замолкла. — Не находите ли вы, что становится свежо? — сказала она, вздрагивая. — Не вернуться ли нам в залу? Боюсь, отец беспокоится, не видя меня так долго… — К вашим услугам, — произнес молодой человек с поклоном. И, идя с нею рядом, он прибавил: — Да, я предчувствовал, что это должно скоро кончиться. Мне было здесь хорошо… Теперь все кончено, так как я завтра отправляюсь на восток. — Я думала, все кадеты, выходя из школы, пользуются отпуском, — заметила мисс Жюльета Брэнтон. — Без сомнения, и я собираюсь провести этот отпуск со своей семьей. Мисс Брэнтон казалась как будто обиженной. — Кажется, было условленно, что вы побываете вместе с моим кузеном Корнелиусом у нас в Бише? Франк Армстронг колебался, прежде чем ответить. — Я не смею туда ехать, — произнес он медленно. — Опасность для меня слишком велика, а солдат не должен без нужды искать опасности. — Опасность! — вскрикнула девушка. — Какая, в чем, скажите, пожалуйста? — Опасность — лелеять мечту, — сказал он сдержанным тоном, — осуществление которой немыслимо для бедного подпоручика, как я… Он внезапно замолк и потом живо прибавил: — Вы знаете, что я недолюбливаю Корнелиуса, и нам лучше избегать взаимных встреч. Неловкое молчание наступило за этими словами; неизвестно, как возобновилась бы прерванная беседа, если бы они не наткнулись на девушку и офицера, которые, как оказалось, их разыскивали. — Вот они, Корнелиус! — произнес свежий голосок мисс Нетти Дашвуд. — Жюльета! Надо ехать… дядя тебя всюду ищет… Господин Армстронг, мой кузен получил формальный приказ привезти вас завтра в Бит. Это дело конченное, решенное, и дядя мой не допускает отказа и извинений. — Тем не менее он будет вынужден принять мой отказ и извинение, — ответил церемонно Армстронг. — Мне необходимо завтра же ехать в Иллинойс. — Вот как! И вы посмеете утверждать, что никак не можете ради нас отложить свою поездку на неделю? — возразила девушка, несмотря на его извинения. Со своими воздушными белокурыми локонами, большими темно-синими глазами, нежным цветом лица и подвижным выражением, она была столь же блистательна, сколь кузина ее Жюльета была величественна под диадемой своих черных волос. — Право же, господин Армстронг, не будьте жестоки. Подумайте только, если вы откажетесь, нам не хватит одного кавалера и нельзя будет даже составить домашней кадрили. А я решила и назначила себе танцевать каждый вечер. — Конечно, такая программа для меня большое искушение, — сказал он с улыбкой немного деланной, — но я все-таки уверяю вас, мисс, что мне невозможно, положительно невозможно принять лестное приглашение, так любезно вами переданное. Нетти смотрела на него с глубоким недоверием. — Да наконец, что все это значит? — вскричала она. — Вы только недавно восхищались этим планом… Корнелиус, — сказала она серьезным тоном, — дайте вашу руку Жюльете, мне нужно поговорить с господином Армстронгом. Прежде чем Франк успел опомниться, он уже очутился под руку с Нетти Дашвуд, немного позади Ван Дика, ведшего Жюльету Брэнтон. — Что значит этот каприз и упорство? — спросила тотчас Нетти своего кавалера таким тоном, каким мать бранит своего ребенка. — Целых два часа я изощряюсь в разных уловках, чтобы доставить вам приглашение к моему дяде, — мне достоверно известно, что вы этого желали, — и когда я, наконец, в этом преуспела, так-то вы принимаете результат моих усилий? Так-то благодарите меня за мои старания приблизить вас к Жюльете, а? — Да, я чувствую, насколько мое поведение должно вам показаться глупым, — сказал молодой человек. — Я не умею выразить, как я вам благодарен за то, что вы для меня сделали. Но все это только сильнее дает мне почувствовать мой долг и мою обязанность… Мне не следует быть и Бише… Ни за какие блага не следует допускать, чтобы это продолжалось… Нетти Дашвуд своенравно встряхнула своими кудрями. — Вот уже этого я никак от вас не ожидала: отступать перед трудностями. А это недостойно увенчанного лаврами выпускника Вест-Пойнта! — Это не потому, чтобы я боялся, поверьте, — ответил Франк, краснея. — Но я должен вам признаться, что все его меня ужасно тяготит. Будем откровенны, я не хочу быть замешанным в этом заговоре… Ну, пожалуйста, не сердитесь, не отнимайте так скоро вашей руки. Я знаю и чувствую, что могу рассчитывать на вашу дружбу, и я высоко ее ценю, поверьте, мисс Нетти! Так подумайте же одну минуту об этом. Может ли судья Брэнтон принять меня в зятья? Нет, не так ли? Ну, так скажите, честно ли будет с моей стороны пользоваться его гостеприимством для того, чтобы так или иначе повлиять на его решение? Я знаю, что вы ни одной минуты не задумаетесь и согласитесь со мной… — Об этом надо было думать, сударь, раньше, — возразила Нетти со смехом. — Что же, вы хотите предоставить Жюльету этому олуху Корнелиусу? — Мисс Жюльета, я уверен, сделает достойный выбор, — серьезно ответил Армстронг. — Я отдал бы жизнь, чтобы быть тем, на кого падет этот жребий; но согласитесь, что без самоунижения я не могу с этой минуты записаться в ряды искателей. Она богата, красива, единственная дочь… тогда как все мое состояние — эта шпага, носить которую я приобрел право только три дня тому назад. Предоставьте меня, мисс Нетти, моей судьбе. Если труд и жажда отличиться значат что-нибудь в той карьере, которую я избрал, то клянусь, что я добуду хоть немножко славы и вместо большого состояния сложу ее у ног той, которая согласится назвать меня своим мужем. Между тем они приблизились ко входу в школу. Нетти молчала и казалась убежденною доводами своего кавалера. — Вы хороший человек, и одно это уже имеет цену в глазах женщины, — сказала Нетти так серьезно, что тронула Армстронга. В эту минуту Жюльета, шедшая впереди, прежде чем переступить порог, обернулась и спросила Франка с грациозной улыбкой: — Ну, что же, убедила вас Нетти? Будете вы в числе наших гостей? — Нет, я решительно не могу, — произнес он с видимым усилием. — Благоволите, мисс Брэнтон, передать вашему почтенному батюшке мою благодарность и мои сожаления. — В таком случае прощайте! — сказала Жюльета. И, несмотря на свое неудовольствие, она все-таки протянула ему руку. Тут же раздался и другой голос: — Прощайте, господин Армстронг, — сказала в свою очередь Нетти молодому человеку. — Помните, что у вас в Бише есть преданный друг. Армстронг удалился, но сердце его сжималось и ныло под его блестящим мундиром.