Не сменили. Как раз взошёл месяц, когда Илья услыхал впереди знакомый плеск. Догнал-таки. Устал, правда. Даже вес брони на плечах ощущать начал. А шлем уже давно на поясе висел. Хоть и прохладна ночь, а под войлоком и железом голове жарковато. Беглецы тоже устали. Не бежали – шли. Почти не разговаривали. Время от времени обменивались словом-другим. Ну, с такой прытью, как у них, Илья мог хоть ещё одну ночь прошагать. Может, догнать и напасть? Нет, неправильно. Илья всё же один, да и темень, несмотря на узкий серпик в небе. Если снова разбегутся – уже не отыщешь. Нет, надо дождаться, пока на отдых остановятся. Вот тогда их, сонных, и брать. Остановились. Илья тоже замер, прислушался. – … Добей меня, Хворь, не могу больше! – Голос мужской, но молодой совсем, жалобный. – Обойдёшься! – Женский голос. Резкий. Злой. – Шагай! – Зубчик, миленький, немножко совсем осталось! – Другой женский голос. – Зимовье чужаков побитых рядом совсем. Там укроемся. Потерпи, братик! – Важный, лук у него забери и пояс! – велела та, что со злым голосом. – Не дам зброю! – воскликнул названный Зубчиком. – Как можно оружье отдать! – Вот так и можно, – проворчал мужской басок. – Дай-ка сюда. И ты, Костоед, тоже давай. Тебя шатает уже. Рана, что ли, открылась? – Есть немного… – Ещё один мужской голос. И ещё один, с тоской: – Может, зря убежали? Приняли б смертушку… – И Слепень с сестрёнкой куда-то запропастились… – пробормотал ещё один, тоже мужской. – Шагай! – рявкнул злой женский. И зашагали. Илья – за ними. Кое-что он узнал. Ворогов – не меньше семи. Это те, кто болтал. Так-то и больше может быть. Женщин – две. И пятеро мужчин, двое из которых ранены. Главная – баба по прозвищу Хворь. Та самая жена Соловья. Вот её бы – живьём… Момент, когда разбойники выбрались из оврага, Илья, понятно, не пропустил. Двинул за ними, особо не скрываясь. Потому что сами разбойники тоже не прятались: шумели, как кабаны на выпасе. Надо полагать, решили, что ушли. Илья подумывал: не догнать ли разбойников да пересчитать, но всё же решил не приближаться. Считай, не считай, а меньше их не станет. А в отдалении можно о тишине не особо заботиться. Зимовье, значит. То есть большая изба, в которой зимуют в лесу ватажки, промышляющие зверем. Вспомнилось, что у промысловиков есть привычка ставить неподалёку от дома ловушки. Для силков Илья крупноват. А вот в ловчую яму угодить или подвешенным бревном в живот схлопотать – это запросто. Так что стоит получше глядеть под ноги. Хотя гляди, не гляди – темнотища. Дошли. Илья услыхал, как ввиду желанного укрытия разбойники припустили чуть ли не бегом. Илья отстал немного и к зимовью вышел погодя, когда все, кого он преследовал, уже были внутри. Зимовье стояло на расчищенной полянке: дом как дом. Ограды нет. Других построек – тоже. Илья, уже не прячась, вышел на вырубку, опустился на ближайший к лесу пень, стащил сапоги, вытянул натруженные ноги. Разглядеть его из дома невозможно, да и не станет никто выглядывать. Не те люди. Спустя некоторое время в оконцах заиграл свет, из продуха в крыше полетели искры. Вскоре из дома вышел человек с ведёрком. Поставил ведро, помочился, глядя, казалось, прямо на Илью, но Ильи не видя. Завершив, черпнул ведром дождевую воду из корыта под скатом крыши и вернулся в дом. Через некоторое время изнутри донеслось сдавленное рычание. Илья знал этот звук. Так кричат от боли, сжавши зубами деревяху. В доме кого-то врачевали. Добро. Полечатся, потом перекусят, и спать. Вот тогда придёт время Ильи. Кстати, перекусить и ему стоит. Во фляжке ещё оставалось вино… Ну уже не вино по большей части, а вода из ручья, но запить лепёшку из пшеничной муки пополам с лесными орехами, пропитанную мёдом и сдобренную ароматными травками, – вполне годится. Спустя некоторое время в доме тоже закончили трапезу. И у Ильи появилась прекрасная возможность пересчитать врагов, когда они вместе и поочерёдно выходили из дома по нужде. Их оказалось больше, чем Илья насчитал в овраге. Женщин – четыре, мужей – шесть. Большая семья у Соловья. А была ещё больше, пока Илья с гридью её не проредили. Когда месяц спрятался за лесом, Илья обулся, подошёл к дому, заглянул в узкое оконце. Да, устали разбойнички. В тусклом свете угольев Илья сумел разглядеть всех десятерых. Спят, голубики и голубицы. И не так, чтобы тихонько. Кто-то похрапывает, кто-то постанывает… Илья снял с пояса лук с налучем, колчан. Не понадобятся. В левую руку – меч, в правую – кистенёк новгородской работы, бронзовый, залитый свинцом, на обтянутой кожей короткой рукояти с костяным набалдашником. Локтем, медленно-медленно, чтоб не скрипнула, Илья приотворил дверь… – Ворог! Берегись! – Пронзительный вопль ударил из дальнего угла. Одиннадцатый. Караульный. Илья обсчитался. Забыл о том, кто выходил первым. Что ж, зато о тишине можно больше не заботиться. Илья влепил кистенём по ближайшей поднявшейся голове, по второй – мохнатой и бородатой – хлестнул мечом, перемахнул через очаг с угольями. – Ворог в доме! Бей! И стрела, рванувшая рукав кольчуги. Стрелок-крикун едва не попал. Илья ещё разок махнул кистенём, приголубив подскочившего разбойника, метнулся вправо, уходя от выстрела, и длинным хлестом одарил крикуна, разрубив и лук, которым тот пытался защититься, и пальцы, которые лук держали. И сразу – разворот, сбив копья и мах кистенька, с сухим треском ударившего в лоб. И удар ногой, в сторону – в лицо привставшего разбойника… Вернее, разбойницы, но это Илья понял, уже отдёргивая ногу и разворачиваясь на опорной, чтобы отмахнуть руку с занесённым топором. Лязгнуло по шлему. Не нож, что-то из домашней утвари. И сразу трое кинулись. Храбро. Кто с чем, но с одинаковым результатом. Против збройного гридня в одних портках – врукопашную… Смешно! Им бы бежать без оглядки… Но спасибо, что напали. А то Илья этой ночью уже набегался. Три взмаха: один – мечом плашмя, два – кистеньком – и храбрая троица валится на земляной пол. Всё. Больше никто не спешит отправить Илью в загробный мир. Что в итоге? Один – насмерть. Семь – в беспамятстве. Ещё один пытается перетянуть ремешком обрубок руки. А караульный просто забился в угол и тихонько пищит от страха. Так, десять. А где одиннадцатый? А вот и он. Лежит, стонет, хотя Илья его ни разу не приголубил. Э-э-э! Да у него жар! – Не так, – сказал Илья покалеченному, у которого никак не получалось перетянуть обрубок. – Вот так – быстрее! – Ухватил за локоть, подтащил к очагу и сунул культю в тлеющие угли. Разбойник заорал жутко и сомлел. Запахло горелым мясом, но кровь остановилась. Значит, поживёт ещё немного. Теперь караульщик… Илья сунул в угли железко копья. – Нет, нет, не надо! – завопил разбойник, скребя ногами по полу и вжимаясь в стенку сруба. – Не боись, больно не будет! – пообещал Илья, взмахнув кистеньком. И уже сомлевшему: – Пока не будет. Жерки среди пленников не оказалось. Это Илью, к его собственному удивлению, изрядно огорчило. Так как означало, что осталась Жерка в укрывище. Девка красивая, гридь после боя злая. Если жива, то излюбят досыта. Повезёт, если не покалечат. Малига с Бокшей и девятью дружинниками вышли к зимовью, когда солнце уже поднялось над деревьями. – Долго вы добирались, – проворчал Илья. – Я уже проголодался. Ещё чуток – и начал бы эту турицу обгладывать! – Он звучно хлопнул по заду крупную голую бабу, связанную по-нурмански – руки к ногам, с забитой в рот тряпкой. Баба дёрнулась, замычала яростно. – Остальные – в доме, – сообщил Илья. – Живые и мёртвые. Все лежат мирно-беззаботно. А за этой – особый пригляд нужен. Познакомьтесь, младшая жена Соловья. С виду – здоровей некуда, но кличут почему-то Хворью. Нравится? – Недурна, – одобрил Малига. – Ты уже попробовал? Вои развеселились. – Пока только ощипал. – Илья тоже ухмыльнулся. – Выдернул колючки. – И, согнав с лица ухмылку: – Раненым помочь, всех напоить, дать оправиться, одеть. Одежду проверить, чтоб даже малого ножика не было. Увязать всех по-печенежски – гуськом. Кто из раненых ходить не может, пусть другие несут. Кто упрётся – вразумлять, но не увлекаться. – А промеж ног вразумлять можно? – крикнул гридень из десятка Бокши. – Нельзя. – Как это? – удивился гридень. – Это ж добыча!