Вот тут Илья и впрямь удивился: – Монахи? Что ж без крестов-то? Старый неторопливо сунул руку за пазуху, под серую грубую свиту, вытащил крестик. Небольшой, медный. Поцеловал и спрятал. – Что ж ты его от людей прячешь? – поинтересовался Илья. – Так чтоб не убили, – пояснил старик с добродушной улыбкой. – Боишься, значит, за Веру умереть? – прищурился Илья. – Не боюсь. – Дедушка аккуратно поворошил уголья, поглядел на Илью ласково: – Не боюсь, добрый человек. Но если убьют меня, то выйдет, что не свет Веры я им принёс, а совсем другое. – Ну так найди себе защитников, – предложил Илья. – Вон у лехитов храбрых рыцарей хватает. Не дадут тебя в обиду. – Хватает, это верно, – согласился старик. – И хватка у них отменная. Что схватили – не отпустят, пока последнюю шкуру не сдерут. – Последнюю фразу старик произнёс по-латыни. Илья засмеялся. – Латынь тебе ведома, – констатировал старик. – Хотя годами ты молод и, судя по виду, не в книжных, а в ратных премудростях искушён. Позволь спросить, кто ты, добрый человек? – Рыцарь, – сказал Илья. – А больше тебе знать ни к чему. – Лишнего не ищу, – отозвался седобородый. – Ни знаний, ни вещей. Что надобно, Бог даст. – Так как же ты свет Истины несёшь, если христианином назваться опасаешься? – Тихо-тихо несу. – Добрая улыбка вновь озарила лицо старика. Будто теплом повеяло. – Не сильным – слабым. Им нужнее. – Как звать тебя? – спросил Илья. – Иоакимом можешь, – ответил старик. – Или как тебе угодно, добрый человек. Ты устал, вижу. Трудный день у тебя был. В трудах воинских. Здесь ручей поблизости. Кровь людская лика не красит. Илья глянул на руки… Точно. Не отмыл дождик дочиста. И на лице – тоже небось. – Брат Стефан, – обратился старик к спутнику, – покажи рыцарю, где ручей. – Не надо, – отказался Илья. – Я его слышу. Десяток шагов – и огонь костра потерялся во тьме. Ручей набух от дождя. Не ручей, а целая речушка. Со стороны костра слабо тянуло дымом. Огня не видать. Илья обогнул костёр, вышел к дороге, оглянулся… Лес – сплошная чёрная громада. Даже непонятно, как он сумел отсюда огонь углядеть. Бог показал, не иначе. Когда Илья вернулся, оба монаха лежали подле костра. Спали. И Пипка в шалаше. Илья ослабил коням подпруги, выбрал у костра местечко поровнее, снял сапоги, завернулся в плащ и тоже уснул. Глава 28 Ловушка на богатыря Киев. Великокняжий терем – Собеслав ответил, – сообщил Владимир, широко улыбаясь. – Выразил самое искреннее ко мне уважение, но при этом не преминул пояснить, что владетель Мислав внутри подвластных ему земель обладает полным судебным правом и если твой сын каким-то образом оказался на его земле и совершил преступление, то судьба его – целиком во власти владетеля. – Мой сын? – поднял бровь Сергей Иванович. – Да. Так он ответил. Илия, сын Серегея. Хотя я писал о своём гридне Илье. Ещё предложил отправить посла к самому владетелю Миславу. – И ты?.. – Он предложил мне, – Владимир улыбнулся ещё шире, – великому князю, кесарю и хакону, отправить посла владетелю. Как если бы чей-то дурной холоп нагадил тебе, а его хозяин вместо того, чтобы выдать тебе холопа головой или заплатить виру, предложил обсудить обиду с холопом. – То есть ты не пошлёшь человека к Миславу? – уточнил Сергей Иванович. – Нет! – отрезал великий князь, и Духарев подумал, что очень правильно было ему с сыновьями взять дело в собственные руки. – Время послов закончилось! – заявил Владимир. – Наступило время мечей. Выступаем через две седьмицы. – Не дожидаясь заморозков? – уточнил Сергей Иванович. – Именно так. Мы ударим, когда враг не ждёт. Как мой отец. – Но «Иду на вы» отправлять противнику не станем? – уточнил Духарев. – А зачем? Когда Собеслав увидит наши знамёна, думаешь, он не сообразит, для чего мы пришли? – И для чего же? – с интересом спросил Духарев. Ему и впрямь было любопытно, как великий князь поступит с хорватами. – Как любит говорить мой воевода Сигурд: мы приходим, чтобы чужое сделать своим. Но эти земли нам не чужие. Моему отцу они кланялись данью, поклонятся и мне. И я буду к ним милостив. К ним, но не к оскорбившему меня Собеславу и его владетелю Миславу. Этот будет твоим, я обещаю! И Духарев вновь похвалил себя за предусмотрительность. Если начнётся война, Мислав точно не оставит Илью в живых. И Владимир это должен понимать. Возможно, и понимает. Неужели он сознательно хочет избавиться от того, кого вынужден был причислить к старшей гриди без положенной личной клятвы? Нет, вряд ли. Владимир хитёр, но не подл. Просто в настоящий момент оставшиеся хорватские земли для него важнее Ильи. А если за жизнь гридня будет взята подобающая вира, то и честь великого князя не пострадает. Что такое жизнь одного человека, когда речь идёт о целом княжестве? Тот же воевода Сигурд наверняка согласился бы с подобной логикой. Особенно если жизнь – не его, а долю в общей добыче он наверняка получит. Хочется верить, что братья встретятся с Миславом раньше, чем начнётся война. А уж если эта встреча произойдёт, то можно не сомневаться: выдать владетеля Духареву у великого князя вряд ли получится. Хорватское княжество. Западный тракт Завтракали вместе: Илья, Пипка и монахи. Говорили о вере. В частности, о беспокоившем Илью: как заповедавший «Не убий!» Господь относится к воинам? Терпит ли, как властитель палача? Или всё же одобряет, несмотря на заповедь? И можно ли рассчитывать на божью защиту, если ты столкнулся со злыми силами? Например, с тем же Сварогом и его жрецами-колдунами? Защитит ли Господь Илью, если даже его прямой слуга, монах Иоаким, на такую помощь явно не рассчитывает? Иначе бы не прятал свой крест под рубахой. – Ты прав, рыцарь, – признал монах. – Господь наш не велит проливать кровь. Нам, монахам, не велит. Но кровь бывает не только чужая, но и своя. Свою кровь Господь наш Иисус пролил ради спасения нашего. А что это значит? – Что человека можно убить, – ответил Илья. – Ну так это я и без тебя знаю. Убить – дело нехитрое. – Ты не понял, – возразил монах. – Если, к примеру, меня убьют, ничего это не значит. Я просто умру. Но если я пролью кровь ради Христа, то буду спасён. Вот почему я прячу крест. Зазорного в этом нет, ведь я несу Слово Божие, и это главное. А если меня убьют и моя смерть не послужит обращению язычников, то это будет всего лишь моя смерть. – Понимаю, – кивнул Илья. – С тобой понятно. А как со мной? – Ты – воин, – сказал Иоаким, – ты – рыцарь. Я не могу сражаться за Веру с оружием в руках. Я монах. Я не должен брать в руки оружие и проливать кровь. А ты, рыцарь, можешь и должен. Разве ты не клялся в этом, когда тебя посвятили? Честно говоря, Илья не очень помнил, в чём именно он клялся, когда Болеслав наградил его гербом и прочим, но кивнул. Монаху виднее. – Ты – рыцарь, значит, долг твой – сражаться за Веру. Проливать за неё кровь и даже погибнуть, если потребуется. – Ну, убить меня – дело непростое, – не без самодовольства заметил Илья. – Я хороший воин, монах. Очень хороший. – Ты – воин, – сказал Иоаким. – Этим всё сказано. Истинный рыцарь не тот, кто убивает, а тот, кто сражается на правой стороне и готов пролить кровь за торжество правды. Ведь каким бы хорошим ни был воин, он всё равно может быть убит и понимает это. Согласен? Илья кивнул. Сказано было верно. Оставался вопрос, какую сторону считать правой, но тут уж каждый решает сам. И какая сторона правая для Иисуса Христа – тоже понятно. Если речь идёт о язычниках. А что будет, если русы схватятся с теми же лехитами? Тогда как? Впрочем, такие вопросы Илью сейчас не очень беспокоили. Он хотел для начала с самим собой разобраться. – Есть три разряда людей, – сказал Иоаким. – Монахи, воины и крестьяне. Мы, монахи, воины Духа, вы – воины клинка, а крестьяне, они существуют для того, чтобы давать нам необходимое. Они рождены для того, чтобы трудиться в поте лица своего, как заповедано было изгнанным из рая. Господь наш дарит Спасение и им, но это трудный путь, потому что жертва крестьянина невелика и пролитый пот не искупает грехов человека. А вот готовность пролить кровь ради Святой Веры – это совсем другое! – Тут Иоаким воодушевился, глаза его заблестели: – Кто прольёт кровь ради Господа, тот сам уподобляется Ему, Пролившему Кровь на Кресте! Сражаясь за Веру, ты не смерть несёшь, а жизнь! Жизнь Вечную! Понимаешь? Илья снова кивнул. Слова монаха ему понравились. Очень понравились! Это ведь как получается: убивает Илья или нет – уже неважно. Если он сражается за правое дело, то главное – его готовность умереть. Но умирать ему при этом не обязательно: ведь если он умрёт, то и сражаться станет некому. Следовательно, Господь требует от него не умереть, а наоборот – жить и сражаться. А поскольку сражаться и побеждать, не убивая врагов, невозможно, то насчёт заповеди «Не убий!» Илья может не беспокоиться. Пока он на правой стороне.