Мы их не спасли. Ни одну из жертв. Не спасли Марка. Прикрыла веки, погрузившись в темноту, и в воспоминаниях вспышкой прорезался взгляд: отчаянный, умоляющий о помощи, не готовый к смерти. Последний взгляд. – Выдохни, – прошептала себе под нос и нервно перебрала пальцами по коленям. Стук в дверь вырвал из раздумий. Я напряглась. Спустя несколько секунд раздался скрип, и в дверном проеме показалась голова матери. Она заглянула в палату, хмуро осматривая её, пока не наткнулась на меня. – Солнышко, – ласково начала она, с медицинским колпаком на голове, но не зашла в палату, – к тебе посетитель. Не смогла ничего ответить, ведь голос ослаб, и любое слово могло прорвать плотину тщательно удерживаемых эмоций. А я не хотела показывать их маме. Поэтому просто кивнула. Мама тепло улыбнулась и тут же скрылась в коридоре, прикрыв двери. За ними раздались голос, и я поняла, что кто бы ко мне не пришел, я не была готова. Не могла смотреть ни на кого, ведь мне так стыдно. Опустила голову, волосы свисли сбоку, ширмой ограждая от внешнего мира. Скрип. Двери раскрылись и в палату кто-то вошел. Через мгновение я уловила знакомый аромат. – Привет, – хриплый голос. Сглотнула, мысленно сжимаясь. Пальцы вцепились в одеяло, а зрачки заметались по квадратам на полу. Я не ответила, но мое тело выдало меня с потрохами, болезненно сжимаясь в удушающих спазмах. Очередной скрип и щелчок закрывающейся двери. Мы остались одни. Воздух в легких почему-то закончился, и я сжала края матраса сильнее. – Не расскажешь, почему ты здесь? – спросил Дилан, после чего послышался шорох больничных тапочек по полу, – Решила стать моей соседкой? Фыркнула про себя, тут же спрыгнув с кровати, ведь Дилан приближался. Нужно было увеличить расстояние, что удавалось с трудом, ведь палата не отличалась большими просторами. Я обошла кровать, встав спиной к Дилану и лицом к окну. Вздохнула, посмотрев на блеклый свет солнца, что пропускал свои золотые паутинки в палату. – Сегодня последняя ночь смертей, если судить по рисунку на карте, – продолжил он прямо за моей спиной, как ни в чем не бывало, – Говорят, ты была на месте убийств? И это добило меня. Плотина дала брешь, и мысли потоком обрушились на меня. Испуг. Молящий взгляд. Последний вздох. Блеск металла. Подняла глаза, полные слез, на блеклое небо. Сжала ладони в кулаки, до хруста. Зачем Дилан спрашивал о том, что ему итак известно? Весь город стоял на ушах, после очередных смертей, а он… он просто давил на меня. – Не можешь избавиться от самодеятельности? Вновь спасаешь чьи-то жизни, делая при этом только хуже? – Да что ты знаешь? – прошептала, растирая и без того красные глаза. – Всё. Знаю тебя. Знаю, какая ты, – его голос стал тверже, холоднее, – ты эгоистка. Рассчитывала только на себя. Бросилась на Птицу. Пыталась принять удар на себя, но пострадали все, кроме тебя. Знакомая история, не правда ли? – Не правда. – Тогда, почему ты выложила видео? – спросил Дилан. – Я… – раскрыла рот, замерев, нижняя губа затряслась от напряжения. Почему он спрашивает? К чему клонит? – Что, Кристин? – Я не знаю, – моргнула, прошептав то, что должна была, – Выложила и выложила. Мычание позади. Оно вибрацией коснулось моего тела, пуская по нему волны мурашек. Очень близко. Развернулась к Дилану, тут же задержав дыхание. Он стоял рядом. Близко. Так близко, что его запах полностью обволакивал, унося разум куда-то в небытие. И если бы я продолжила и дальше вдыхать его аромат, то сошла бы с ума. Нужно было прекратить это. Уйти от Дилана как можно дальше. Но почему я продолжала стоять на месте? – Ну, так, – заговорил он тише, наклонившись к моему лицу, – выходит ты эгоистка? На самом деле заботишься только о себе. Я вздрогнула, чуть не проглотив язык. Глаза Дилана были напротив. Изучали меня. Ждали ответа. Укусила внутреннюю сторону щеки. Не могла сосредоточиться из-за его близости, она словно оголяла меня. Я чувствовала, что слова о моем «предательстве» готовы выйти с горьким криком на его суд. Я хотела признаться, что действовала только ради его блага. Я хотела доказать, что не эгоистка. Но если бы я это сделала, даже заикнулась бы, единственная поддержка Дилана, его отец, сразу пала в его глазах. Выходит ты эгоистка? Один бог знал, сколько сил я вложила в свое молчание. Сглотнула сухость во рту, отвернувшись и уперев взгляд в стену. А Дилан молчал. Ждал ответа. Ждал, но я всем нутром ощутила, как его губы медленно расползлись в ухмылке, словно он в чем-то убедился. Теплый воздух коснулся моей щеки. Я растерянно перевела взгляд, чтобы обернуться, но встретилась с испытывающим взглядом О’Коннелла. Он с прищуром оторвал глаза от моего подбородка, как мне показалось, и наклонился ближе. Быстро провел кончиком языка по разбитой губе и расставил руки по обе стороны от меня, упершись ладонями в окно. А я подалась назад, вжимаясь копчиком в подоконник. – Вот, видишь? – спросил шепотом, обдавая горячим дыханием мой нос. В животе все скрутилось от напряжения. От близости, которой Дилан пытал меня. Прекращай, О’Коннелл. Я с усилием отвела взгляд за его плечи, куда-то в сторону кровати. Дилан заметил это, вздохнув. Вновь выпрямился, увеличив расстояние, но не убрал руки. – Мне просто интересно, с твоим потенциалом хоть что-нибудь, из того что ты делала, приносило людям какое-то благо или утешение? Ты делала хоть раз что-то не для себя, Кристин? – замолк, когда я уткнулась в него взглядом. Не могу объяснить, что именно вызвали во мне слова Дилана, но прозвучали они как вызов. Восприняла их так. Раньше я никогда не ощущала необходимости наплевать на других людей и сделать что-то для себя. Выбрать себя, а не чувства посторонних. Но сейчас, одного порыва, одного желания было достаточно, чтобы я сделала это. И я сделала. Но не так уверенно, ведь для меня это было в новинку. Мои движения были скованными и я уверенна, что лицо застелила краска, как только я решилась. Как только как-то резко выпрямилась, грубо схватив Дилана за ворот больничной рубашки, и притянула к себе, с силой сжав веки. Поднялась на носочки, чтобы достать, и прижалась к нему всем телом. Я должна была сделать это, иначе никогда бы не избавилась от воспоминаний о Дилане. Они бы продолжали камнем тянуть меня на дно. Но я сделала только хуже. Прижалась к его губам, и поняла. Я уже на дне. Не знала, что делать дальше, ведь это был мой второй поцелуй, и он происходил фактически насильно для Дилана. Первый был насильно для меня. Удивительно, что я еще могла нормально мыслить. Но не Дилан. Он стоял. Не дышал. Замер так, словно окаменел. Его тело напряглось. Я сильнее потянула его за ворот рубашки. Не знала. Понятия не имела, что делать. Все тело дрожало от неправильности ситуации. Ведь я просто стояла, буквально вжавшись губами в губы Дилана. Оставила поцелуй, вздрогнув от громкого чмока, который получился случайно. Отстранилась от Дилана, но продолжила сжимать ворот его рубашки. И да, мне не стало легче. Стало хуже. В животе теперь не просто все сжималось, но и горело, словно я была легковоспламеняющейся хвоей. Словно по венам бурлила лава. Но ощущения от поцелуя были приятными. Даже очень. Вот теперь я эгоистка. Да, черт подери! Я сделала это. Я это хотела. И я вновь сломалась. Одно прикосновение разорвало меня. Руки Дилана соскользнули с окна и опустились на мои плечи. Он сделал большой шаг ко мне и наклонился. Коснулся носом моей щеки. Его губы расслабились, приоткрываясь, и коснулись меня. С нажимом. Желанием. Сильнее, глубже.