— Как пожелаете. Мы уходим рано, часов около пяти. День будет долгий. И прогнозируют волнение. Ответ Пендергаста последовал после кратчайшей паузы: — Это не проблема. — Прекрасно. Только оденьтесь для плохой погоды. И возьмите «Дименгидринат» — это от морской болезни. Телефон Пендергаста завибрировал. Специальный агент достал его из кармана, извинился и вышел из лаборатории. Гладстон слышала его тихий голос за дверью. — Вы тоже с нами, агент Колдмун? — спросила она. Колдмун попятился с выражением ужаса на лице: — Нет, спасибо. Корабли, море — это не для меня. Я вырос в двух тысячах миль от океана. Она испытала облегчение. Единственное, что было хуже человека, блюющего с правого борта, это еще один человек, блюющий с левого борта. После разговора по телефону Пендергаст вернулся в лабораторию. К удивлению Колдмуна, он совершенно переменился: на его лице было написано нетерпение. Он поклонился океанографу, сказал, что увидит ее завтра в пять на пристани, и они ушли. Пендергаст зашагал вперед так быстро, что Колдмун с трудом поспевал за ним. — Патологоанатом смогла идентифицировать одну из жертв, — сказал Пендергаст. — Или как минимум свести вероятность к двум людям. — Идентифицировать — имеется в виду по имени? — Да. Обрубок, как было доказано, принадлежит одной из двух сестер: либо Рамоне Озорио Иксквийяк тридцати пяти лет, либо ее сестре Мартине тридцати трех лет. Обе родились в Сан-Мигеле — в том самом гватемальском городишке, откуда взялось кольцо на палец ноги. — И как им, черт побери, удалось ее идентифицировать? — По коммерческому генеалогическому сайту. Большая семья Иксквийяк имеет двух родственников в Штатах, ДНК которых есть в базе данных генетического тестирования. Используя ту же методику, что применяется для идентификации убийц в глухих делах, Кроссли смогла определить, что обрубок ноги принадлежит одной из двух сестер. Блестящая работа. — А сестры — где они теперь? Исчезли? Пендергаст не сбавлял быстрого шага по этой безжалостной жаре. — Нам известно только, что они родились в Сан-Мигеле и что у нас есть одна из их ног. Ничего между этими фактами нам не известно. Вы сможете узнать гораздо больше, когда прибудете в Сан-Мигель. — Постойте, — сказал Колдмун и остановился. — Когда я прибуду в Сан-Мигель? Вы это о чем? — Вы улетаете завтра утром. — Нет, погодите. Я приехал сюда для того, чтобы расследовать дело вместе с вами. Но не для того, чтобы летать в Гватемалу. Ни за что… ни за что, черт побери! — По вашему досье вы идеально подходите. Вы бегло говорите по-испански. Вы бывали в Гватемале прежде, и вы проехали всю Центральную Америку. Вы коренной американец. — Да. Только я лакота, а не майя! Или для вас все индейцы на одно лицо? — Должен признать, вы не похожи на майя. — Не похож. И на Панчо Вилью[39] не похож. — Колдмун помолчал. — Постойте-ка. Так это и было вашим планом с самого начала? — Уверяю вас, я… — Ну, теперь понятно. Рано или поздно в этом расследовании кто-то должен был под прикрытием слетать в Центральную Америку, и, когда вы это поняли, вам в голову пришло мое имя. Как по волшебству. — Агент Колдмун, вы заблуждаетесь на мой счет! Обрубки, которые мы расследуем, находятся здесь, а не в Гватемале. Но данные ДНК, кольцо на пальце ноги, а теперь и фактическое имя — слишком многое указывает на Гватемалу, мы не можем это игнорировать. Колдмун не ответил. — Я бы поехал туда сам. Но вы подумайте, как бы я там выделялся. Вы — логический выбор для этого маленького путешествия. — Пендергаст помолчал, и на его лице появилась слабая улыбка. — Или вы предпочтете пуститься со мной в плавание? Колдмун сглотнул. Вкуса вчерашнего моря ему вполне хватило. Пендергаст непривычным для себя жестом положил руку на плечо Колдмуна и чуть-чуть сжал его. — Спасибо, напарник. Я оценил ваш поступок. 31 Колдмун стоял в главной комнате «жилой части для прислуги» Мортлах-хауса (он снова не сдержал улыбку, вспомнив это словосочетание) и смотрел на открытую сумку и одежду, лежащую на кровати. Черт побери, он только-только распаковал вещи, и вот приходится снова упаковываться. Ко всему прочему он направляется в Гватемалу, именно туда из всех возможных мест. Он бывал там. Красивая страна, замечательный народ, но живется там трудно, и ему не особо хотелось туда возвращаться, в особенности под прикрытием с целью выяснить, как женщина с улиц Сан-Мигеля оказалась в водах Флоридского залива или хотя бы как там оказался обрубок ее ноги. Никто не мог знать, какого рода хмунга[40] ждет его в Гватемале. Колдмун пробормотал проклятие. Подумать только, ведь он мог бы выздоравливать на Айламораде, попивать «Корону» и смотреть, как за ржавеющей рыбацкой лодчонкой заходит солнце. Но тут появился Пендергаст и помахал у него перед носом таким лакомым дельцем — знал, что Колдмун не сможет противиться. Он поднял футболку с кровати и с отвращением швырнул ее в сумку. Вспоминая их разговор, он испытывал тайное подозрение, что Пендергаст с самого начала знал: Колдмун будет настаивать на равноправном партнерстве в расследовании. Пендергаст манипулировал им. Оглядываясь назад, он должен был вспомнить, что сказал ему однажды дедушка Джо: «Держи рот на замке и позволь бледнолицему говорить самому, а потом скажи „нет“». В данном случае слово «бледнолицый» было настолько точным, что его трудно было счесть оскорбительным. С другой стороны, дело было такое лакомое — уж точно самое необъяснимое из всех, в каких он участвовал. И самое громкое. Если бы дельце удалось успешно раскрутить, это не помешало бы его карьере… совсем не помешало бы. Колдмун лениво размышлял о том, куда делся «бледнолицый». Время приближалось к двенадцати ночи, а Пендергаст не казался человеком, который может допоздна ошиваться в барах и ресторанах. Кстати, куда делась Констанс, он тоже не знал. Ее не было в библиотеке, когда он спускался в кухню в десять часов выпить рутбира[41], а из-под ее двери не было видно света, когда он возвращался наверх, в жилую часть для прислуги. Возможно, они уехали куда-то вместе. Только теперь Колдмун понял, что неосознанно, но вполне намеренно искал этот свет под ее дверью. Он снова подумал, что же такое может скрываться за этим словечком — «подопечная». Не происходит ли что-то между этими двумя? Колдмуну приходилось в свое время видеть странные отношения, но эти были самыми странными из всех странных. Он не думал, что этих двоих соединяет романтическое чувство, хотя Констанс была чертовски хороша, несмотря на ее чопорные одеяния. Когда Пендергаст и Констанс взаимодействовали, Колдмун почти чувствовал запах озона в воздухе, как перед грозой. Он никогда не встречал никого похожего на нее: такая уверенная, сдержанная, циничная, знающая, остроумная… и в то же время, по его ощущениям, надломленная на каком-то базовом уровне. Но надломленная или нет, на хрупкую женщину она ничуть не походила: Колдмун чувствовал в ней хладнокровие, способность к насильственным действиям. Она напоминала ему крупную кошку, пантеру или тигрицу: клыки улыбаются тебе, а глаза не отрываются от твоего горла. По какой-то причине к нему вернулось воспоминание о бабушке со стороны отца. Стояла холодная зимняя ночь в резервации Пайн-Ридж, Колдмуну было шесть или семь лет. Бабушка, сидя у плиты, чинила пару тапочек, расшитых бисером, и ее болтовня перешла в разговор о невидимом. «Есть духи, — говорила ему бабушка, — например, Создатель Сов, который охраняет Млечный Путь. И Кейя, черепаший дух. Они не из этого мира. Но Вачиви — Танцующая Девочка — смертная, как все мы. И вместе с тем она другая. Она прожила сотни лет, и теперь она очень старая и мудрая. Она больше не танцует, просто наблюдает и видит». На следующую осень Колдмун своими глазами увидел Вачиви, на расстоянии. Она медленно шла в сумерках среди замерзших деревьев, завернувшись в одеяло поверх вельветового платья. Она кинула на него короткий взгляд, и даже за эти доли секунды он сумел увидеть мудрость в ее глазах. Не увидел ли он такое же выражение в глазах Констанс? К черту все это. Он просто оттягивает неизбежное. Колдмун взял клетчатую рубашку, сунул ее в сумку, сверху положил поношенные летние брюки и фирменный рюкзачок-однодневку от ФБР. Ему нужно составить план игры для Гватемалы. Есть способы, как обернуть то, что кажется недостатками — его явная инакость, высокий рост, незнание коренных языков и традиций, — в преимущества. Если он скажет, что он из Южной Америки — скажем, Чили, — то его необычный испанский и его внешность не вызовут подозрений. Ему не требуется маскировка — его гражданская одежда и сумка дешевые и потертые. Надо бы придумать что-нибудь еще, но его сильной стороной была импровизация. И если его импровизации не понравятся Пендергасту, то ему на это наплевать, потому что Колдмун планировал присвоить эту операцию себе. Это расследование будет принадлежать ему, и только ему… Внезапно Колдмун услышал что-то. Он замер на мгновение, пожал плечами и продолжил сборы. Звук повторился. Это был необычный шум, словно стук птичьего клюва, только медленный и преднамеренный… и странно гулкий. Откуда он доносится? В доме никого нет. Снаружи ни шторма, ни ветра, ни шелеста деревьев, а допуск на берег для людей все еще закрыт. И опять слабый стук. Взгляд Колдмуна упал на решетку в полу. Звук доносился оттуда, и этим объяснялось гулкое эхо. Колдмун знал, что трубопровод за решеткой уходит в бойлерную в подвале. Он вздохнул и продолжил сборы. Наверное, это крысы в трубах. Неплохое место для тусовки, если учесть, что через эту решетку тепло в комнату подавалось редко. Но тут звук повторился. У него была некая размеренность, которая, казалось, свидетельствовала о его разумном источнике. Колдмун подумал о Тунгманито, ночном дятле, который посещает дома умирающих, пытается проникнуть внутрь и похитить их души, прежде чем они завершат путешествие в пышные прерии потустороннего мира. Его мысли сегодня ходили странными кругами. Ему лучше вспомнить, что он специальный агент ФБР на задании, и отбросить всякую суеверную чепуху. В доме, вероятно, кто-то есть, и это некая реальность в настоящем времени, с которой следует разобраться. Колдмун вытащил пистолет из кобуры, висящей на спинке стула, сунул его в карман джинсов и вышел в коридор, стараясь не производить ни звука. Он огляделся и стал спускаться по лестнице в кухню. Подойдя к двери, ведущей в подвал, Колдмун открыл ее, пошарил по стене внутри, нащупал выключатель, но передумал. Если он хочет довести до конца это дурацкое дело, то нужно делать все правильно. Он достал маленький фонарик, который всегда носил с собой, включил его в тусклом режиме — если тусклым режимом можно назвать три сотни люменов — и начал спускаться по лестнице. «Подвал» Мортлах-хауса представлял собой не то чтобы настоящий подвал, но нечто большее, чем техническое подполье. Высота потолка позволяла Колдмуну двигаться слегка пригнувшись. Он посветил фонариком туда-сюда и увидел, что пространство подвала — сплошной лес опорных балок, покрытых влагонепроницаемым материалом более позднего производства, чем сам дом, с лабиринтом кирпичных ниш, встроенных в фундамент. В воздухе стоял запах соленой воды, плесени и земли. Колдмун снова помедлил. Стук прекратился, но все же он решил обследовать подвальные лабиринты и двинулся между колоннами, заглядывая в различные клети, подвальные комнаты и ниши. Последнюю остановку он сделал у самого бойлера, который оказался более новым, чем ожидалось, и, как и предполагал Колдмун, холодным. Тем не менее он с силой хлопнул по нему два раза ладонью, отчего по пустой темноте прошел глухой звук. Если здесь обитали белки или крысы — или дятлы, черт их дери, — этот звук должен был дать им повод для размышления. Колдмун в последний раз провел лучом фонарика, разрезая им темноту, потом развернулся и поднялся по лестнице, решительно настроенный закончить сборы. Эхо его шагов растаяло в подвале, и вместе с темнотой вернулась тишина. Фигура в подвале оставалась неподвижной, скрытой в маленькой нише. Минуту спустя она вышла из крохотного пространства. Констанс Грин, облаченная в черное, словно в трауре, огляделась вокруг и отметила, что подвал снова пуст. Убедившись, что все здесь стало как прежде, до прихода Колдмуна, она скользнула в темноту, снова невидимая, чтобы ждать… и ждать. 32