– Иван Михалыч, – вклинился в разговор «медурод». – Я свою работу выполнил, лечение Кривому рассказал… – Кому?! – Кривому. Мы ему такое погоняло дали. – Ну да… Точнее не скажешь. – Так это… я пойду? Вздох. – В сарай за домом его отнеси. Потом решу, что с таким доходягой делать. Детина резво, почти бегом, совершенно не обращая на моё, бултыхающееся в воздухе при такой скорости, тельце, понёсся вперёд. Что-то лязгнуло, скрипнуло, и я кулем рухнул на сухую, даже немного колючую, солому. Снаружи раздался хозяйский голос: – Ведро ему там поставьте для оправки и пожрать чего сгоношите. Снова скрип, лязг, провал в беспамятство… … Не знаю, сколько я провалялся в отключке на этот раз. Когда открыл глаз, то увидел сумерки. Утро или вечер? Хотя, какая мне разница? С трудом сел, осмотрелся: помещение, больше всего похожее на сарай размером три на два метра, до половины заваленное соломой; окошко под потолком – маленькое, грязное, с треснувшим стеклом. У двери без каких-либо признаков запорных устройств (понятно, с наружи закрывается) – старое ведро; помутневшая от времени, измятая пластиковая полторашка с водой и миска застывшего, малоаппетитного серого хлёбова. Напился, начал кушать. Ложку мне положить забыли или специально не стали этого делать – пришлось руками отламывать небольшие, слизкие куски и чуть ли не насильно запихивать их в себя, борясь с тошнотой. Надо есть, надо! – внушал я себе, приговаривая: «За Зюзю, за добермана, за ушастую, за её прекрасный нос…». Покончив с приёмом пищи, снова напился и, подумав, опять завалился спать. Во сне выздоравливаешь быстрее. Хорошо, что подпорченная рука не беспокоит. Только чешется сильно под повязкой, хоть вой. На этот раз разбудил меня звук открывающейся двери. Вместе со светом с залитого солнцем двора вошёл крепкий, с поломанными ушами и походкой борца, мужчина. Не говоря ни слова, он поставил новую тарелку с кормом, баклажку, сменил ведро и так же, молча, удалился. Опять повторил процедуру по насильственному поглощению пищи, опять напился. Становилось скучно, сон не шёл. По здравому рассуждению, стучать в дверь и искать правду я не стал. Потому что свято помнил: «Инициатива имеет инициатора». Неприятности сами меня найдут, они такие… Улёгся на сено, принялся размышлять – тоже, кстати, не самое вредное занятие. Сначала прокрутил, практически посекундно, в голове то самое злополучное утро у паровоза; потом попытался реконструировать все разговоры и их обрывки, которые довелось услышать в больнице. Ничего не сходилось – слишком мало я знаю, слишком много пропустил. Погрузившись в себя, не услышал, как открылась дверь – просто в один момент в сарайчик ворвался свет, а потом спрятался за огромной, двухметровой широкоплечей фигурой, которая вошла в моё обиталище, склонив голову, чтобы не треснуться о притолоку. – Валяешься, Кривой?! – раздался уже знакомый, хозяйский голос. Я присмотрелся – это был здоровенный, короткостриженый мужик с фигурой атлета. Тугие, шарообразные мышцы рук и груди не скрывала даже простая льняная толстовка из белого, непрозрачного, полотна; а широкие, удобные штаны слегка обрисовывали колонноподобные ноги. На вид ему было лет пятьдесят. Шишковатый череп, сплющенный нос, глубоко посаженные глаза, сбитые кулаки – типичный привет из 90-х. Так и чудилось, сейчас разговор пойдёт с использованием: «В натуре… Ты чё… Реально… Не понял…». Но я ошибся. Вместо этого зазвучала правильная, хорошо поставленная речь: – Валяйся, валяйся… Ещё завтрашний день даю тебе на отдых, а потом работать. Я приживал и дармоедов не жалую. Не переживай, шлакоблок грузить тебя никто не погонит, пока на лёгком труде побудешь, а там видно будет, что с тобой делать. Вопросы? Мне очень, до зубовного скрежета, хотелось узнать о судьбе Зюзи, однако сдержался. Понимал, не надо излишнюю заинтересованность проявлять. Вместо этого решил побыть глупеньким. Спросил: – Вас зовут Иван Михайлович? – Да. Можно просто – Михалыч. – У меня были сапоги. Не знаете, где они? Он весело, заразительно рассмеялся, в избытке позитивных эмоций похлопывая себя по коленям. – Молодец! Учён жизнью – сразу о главном! Ни тупого нытья, ни праведных воплей! Сапоги! Ха-хах-ха!!! Не знаю я, где твои сапоги, – отсмеявшись, продолжил он. – Наверное, кто-то из моих красавцев на память с тебя там, на насыпи, снял. Не переживай, найдём тебе тапочки! Всё! Выздоравливай. Перевязку тебе сегодня придут и сделают! – и, словно самому себе. – Совсем обнаглели. Притащили дохлятину, ещё и на осмотр её води… Через час объявился ученик доктора, наложил свежие повязки, покрыл меня матом за то, что он вынужден таскаться взад-вперёд из-за всяких кривых уродов. Из всей его ругани я вычленил главное – рана на месте правого глаза понемногу заживает. А остальное – переживу. Неожиданно внутри появилось беспокойство: «Как я теперь стрелять буду? Переучиваться придётся полностью!». Ладно, фигня… … Прошёл обещанный день отдыха, в течение которого я лежал, размышляя о многом и ни о чём. Все мысли, как ни старался отвлечься, возвращались к моей подруге. Как она там? Глава 2 – Я – Митяй, завхоз здешний, – неказистый с виду, весь какой-то сморщенный, плюгавый мужичок сунул мне в руки метлу. – Теперь ты в моём подчинении. Дворником пока потрудишься. На полном пансионе – с харчами и крышей над головой. – А потом кем буду? – попытался я прояснить свои дальнейшие перспективы. – Михалыч решит, что с тобой делать и куда тебя девать, урода такого. Не отвлекайся! Подметать будешь задний двор, мусор сваливать в вёдра у дальнего забора. Оклемаешься окончательно – тогда и поговорим. С этими словами он круто развернулся на каблуках, и прыгающей, немного смешной походкой направился к калитке на «чистую» половину усадьбы. Да, это была именно усадьба. На сколько смог рассмотреть – в её центре стоял красивый, трёхэтажный домина тёмно-бурого кирпича в английском стиле, весьма обезображенный торчавшими из его стен новодельными дымоходами, сваренными из труб. Правильно, газа или электричества сейчас нет для отопления такой вот громадины, потому и понатыкали печурок в каждой комнате. Изначально такие хоромы строились разве что с элегантным камином, выполнявшим скорее декоративную функцию. Богато живут нынешние власть имущие, ничего не скажешь. Без истопника тут никак – а он тоже не бесплатный. По периметру участок окружал высоченный забор с егозой, разделяя внутреннюю территорию дополнительной, поперечной стеной на две половины. В одной, «чистой», находился дом, виднелись верхушки ёлок. На другой – здоровенный дровяник с примыкающей к нему моей каморкой; добротные ангары складского вида, запертые на крепкие замки; сторожка у запасных ворот с читающим что-то охранником; колодец и уличный туалет. Масштабно, одним словом: только видимый мною участок был размером не менее гектара. А ведь мне его ещё и в чистоте держать, без вариантов, сачковать не получится. Надо, надо убедить всех в том, что дурковатый Витя Кривой безопасен и глуп, как пробка. Тогда бежать легче будет. Кандалов на ногах нет (тут меня передёрнуло при воспоминании о Фоминских украшениях для зэков), а этого уже не мало. Вот только добермана найду, и в путь. Вверенная под мою опеку территория оказалась относительна чистой, так что уборка, на удивление, напрягла не особо. Приходилось, конечно, часто останавливаться и отдыхать из-за слабости, но к вечеру управился. Сделал робкую попытку заговорить с охранником, но он в ответ на меня зыркнул так недовольно, что я поспешил отвязаться с расспросами. Следующий день был точной копией предыдущего: мужичок, ковыляние с метлой по двору, приступы боли, сон взаперти, разбавляемый всё теми же приступами. На третьи сутки моего пребывания в гостях у Михалыча меня, что называется, «повысили». Утром, только вышел из сарая, Митяй провёл меня через калитку в заборе на жилую половину усадьбы и объявил: – Тут всё уберёшь. Как закончишь – попроси на воротах тяпку. Говно из вольера с тварью выгребешь. Инструмент вернёшь потом на место. После всю собранную срань на задний двор вынесешь, сам знаешь куда. Стараясь не выдавать своего волнения при упоминании твари, пробурчал: «Угу» и начал неторопливо шаркать метлой о красивую, разноцветную брусчатку двора. Здесь оказалось просто великолепно, как в парке. Вокруг особняка росли немолодые, роскошные голубые ели, сосенки и всевозможные туи. Между ними расположились клумбы, сплошь покрытые можжевельником с вкраплениями больших, раскидистых розовых кустов; встречались элегантные заросли самшита. Перед домом лысела парковочная площадка десять на десять метров, на которой стоял внушительных размеров надувной бассейн. Справа уютно расположилась лужайка с детской горкой и разбросанными игрушками, а за ней, в глубине двора, виднелись беседка и аккуратная банька. Слева от парковки – вольер, сделанный в одном с домом стиле; с кованной решёткой, в которой находилась небольшая дверца для того, чтобы, не заходя внутрь просунуть обитателю этой красивой тюрьмы миску с едой или водой. Прямо, возле закрытых, добротных ворот, укрылись в ухоженной зелени небольшая сторожка и вышка с угнездившимся на ней плотным, невысоким мужчиной, вооружённым автоматом. Меня интересовал вольер. Хотелось отбросить метлу и, стремглав, побежать; приникнуть к решётке, чтобы разглядеть – кто внутри. Еле сдержался. Приблизился к нему в последнюю очередь, заглянул. В открытой части оказалось пусто, и лишь крупная, рассчитанная на алабая или овчарку, будка скрывала кого-то. Вот только кого – не разобрать. Огорчившись, направился к воротам и, задрав голову, обратился к человеку на вышке: – Тяпку дайте. Убрать в вольере надо. Охранник ничего не ответил, только сплюнул на улицу, зато из сторожки вышел тот самый крепыш, который приносил мне еду. Не говоря, по своему обычаю, ни слова, он скрылся за углом, а через минуту вернулся и вручил запрашиваемый инвентарь. Пока его ждал – жадно, стараясь не выказывать своего любопытства, осматривался. Чуда не произошло, запоры и замки на воротах оказались сделаны на совесть. Здесь не пройти. Я заковылял обратно и начал, просунув инструмент между прутьями заграждения, имитировать работу – внутри убирать оказалось практически нечего. При этом тихо, но настырно не прекращал звать: – Зюзя… Зю-у-у-зя… Подруга… В будке кто-то зашевелился, и из её тёмного провала слабо раздалось: – Витя?.. Я чуть не подпрыгнул от радости. Живая! Нашёл! Живая!!! И чуть не совершил ошибку. Уже собрался подойти как можно ближе и узнать, как она там, когда неожиданно всей кожей почувствовал, а уж потом и заметил, пристальный взгляд с вышки. Скучно ему там, бдительному такому… Не видел, как дерьмо убирают? – Молчи. Потом поговорим, – как можно тише прошипел я. – Сейчас опасно. Вместо ответа моя спутница высунула голову из своей конуры. У меня аж сердце защемило. Вместо красивой, женственной, блестящей шерстью на солнце собаки на меня смотрело серое, болезненное, грустное существо с тусклыми, безжизненными глазами. Шею добермана обхватывал широкий брезентовый ошейник, от которого к забетонированному в пол кольцу шла короткая, сантиметров семьдесят, цепь. Вот суки!!! Она же живая! Как так?! Я даже не мог представить, что такое для выросшей на свободе, доброй и весёлой Зюзи оказаться мало того, что за решёткой, так ещё и на цепи. Накатил очередной приступ, голова словно взорвалась терзающими молниями. Однако впервые я на это не обратил никакого внимания. Ярость, замешанная на ненависти, победила боль. Ненавижу! Не-на-ви-жу!!! Чума на их дом! От вспышки неконтролируемого гнева меня спасло лишь то, что в тот момент я был слабее мышонка. Всех эмоций хватило только на сущую мелочь – до хруста в костяшках, до щемящей боли в пальцах сжать черенок тяпки. И всё. Я обмяк, опустившись на брусчатку и глотая слёзы злости от бессилия и презрения к самому себе. С вышки раздалось: – Чего расселся! Тут тебе не парк с лавочками. Закончил – мотай отсюда! Этот презрительный окрик отрезвил не хуже ведра с ледяной водой, даже помог внутренне собраться в какой-то степени. Опустив низко голову (почему-то казалось, что, увидев моё лицо, все поймут, насколько сильно мне хочется всех их убить), с трудом встал, для виду бормоча слова извинений. Собрался с духом, снова посмотрел в вольер. – Витя… – резанул меня по живому голос в голове. – Помоги… – Помогу. Жди. Потом. – прошептал я, очень надеясь, что мой голос ни кем, кроме спутницы, услышан не будет. Взгляд выхватил две миски, стоящие примерно в метре от входа в будку. Вода и несвежая, застывшая еда, очень похожая на ту, которой и меня потчуют. А как она достаёт? А никак… Вот уроды… Из страха или лени даже миску пододвинуть разумной лень. Зачем она им, с таким уходом? Голодом уморить? Не понимаю… Просунул черенок, передвинул миски поближе. Зюзя высунулась до половины из будки и принялась жадно, с прихлёбыванием, пить. Пей, милая, пей! Это ничего, что на цепи. Главное – встретились! Казалось, она прочла мои мысли! В её антрацитовых глазах загорелся лёгкий, почти неразличимый, огонёк жизни. В то же время я увидел несвежую повязку, обёрнутую вокруг шеи. Значит, не врал «медурод», лечат и её. Хорошо… Чем быстрее наберёмся сил, тем быстрее сделаем ноги отсюда. Дальше крутиться у вольера становилось попросту опасно. И так слишком долго я тут вожусь, а лишнее внимание мне сейчас совершенно ни к чему. Шепнув на прощанье: «Жди», заковылял обратно, на задний двор, не забыв вернуть тяпку. Вся вторая половина дня и вечер до отбоя прошли в тяжёлых раздумьях. Я снова и снова прокручивал в памяти расположение, постройки двора, силясь найти путь к побегу. Ничего не получалось. Забор не преодолеть, а даже если каким-то чудом и удастся – что дальше? Что там? Куда идти? Ответов у меня пока не было. Вдобавок требовал безотлагательного решения очень простой вопрос, постоянно напоминающий о себе: что делать, если нас снова разлучат? Или меня куда-нибудь законопатят, или от добермана избавятся? Не знаю. Значит, надо в доверие втираться, по-другому никак. Лапочкой для них надо стать. Не нужно думать, что у меня амнезия. Я отлично помню, при каких обстоятельствах попал сюда. Вот только кто эти люди? Какое они имеют отношение к тому залпу на железной дороге? Разберусь потом. Первоочередная задача – придумать, как Зюзю вытащить. А может, наловить мышей, передавить их и трупики в колодец кинуть незаметно, чтобы все отравились? Нет… Это бред, от безысходности… Тогда что? От невесёлых мыслей меня оторвал звук открываемой двери. На пороге стоял доктор. Рядом с ним держал фонарь, со свечой внутри, охранник с задних ворот. Поздно они сегодня…