– Шура! Ты просто сокровище! – Мирослава наклонилась и чмокнула его в нос. – Что бы я без тебя делала?! – Так цени! – гордо выпятил он грудь. – Я ценю, дорогой, очень ценю, – заверила она и расцеловала его в обе щёки. После обеда они долго возились с салатом и селёдкой под шубой. Потом дошла очередь до холодца. – Шура! Я уже вся липкая, – пожаловалась Мирослава. – Ничего, потом отмоешься, – не принял он близко к сердцу её жалобу. Некоторое время они работали молча. Потом Наполеонов шлёпнул себя по лбу тыльной стороной ладони: – Совсем забыл! Ещё морковь надо натереть! – Зачем? – спросила она. – Как зачем? Остренькое блюдо «морковь с чесноком» для аппетита! – У тебя и так без аппетита всё улетает! – Всё равно надо! Так положено. – И кто всё это положил? – ехидно спросила она. Наполеонов не удостоил её ответом. Минут через десять она снова спросила: – А почему мы готовим еду сегодня? – Потому, что завтра тебя вообще ничего заставить делать будет невозможно. Да и мне перед празднованием нужно набраться сил. – Понятно. – Салат и морковь заправлять сегодня майонезом не будем. Утром встану и сам заправлю. – Делай что хочешь, – отмахнулась от него Мирослава. Она подумала о том, что лучше бы раскрыла десять преступлений и задержала несколько особо опасных преступников, чем занималась уборкой и готовкой. «И как только женщины добровольно соглашаются на эту каторгу? Это просто уму непостижимо! Им всем нужно давать орден Героя Труда». «А Морису нравится готовить, – пришло ей на ум через некоторое время, – он даже получает от этого удовольствие. Он что, мазохист?» – засомневалась она. Но потом, отбросив эту крамольную мысль, пришла к выводу, что Миндаугас всё-таки герой-доброволец. И заслуживает почёта и уважения. Она снова тихо вздохнула. Шура истолковал её вздох по-своему и приободрил: – Крепись, подруга, ещё немного осталось. Сам он тем временем тёр морковь на тёрке, а когда от морковки оставалась примерно четвёртая часть, с хрустом догрызал её. – Шур, ты знаешь, я вчера была не права, – проговорила Мирослава, пряча улыбку в уголках губ. – В чём именно? – поинтересовался он. – Когда мы говорили о том, идёт тебе твоя пижама или нет. – И чего? – Я поняла, что она тебе к лицу. – Ну, хоть раз призналась в своей неправоте, – не догадался он о подвохе. И тут Мирослава не выдержала и расхохоталась. Шура промолчал, решив, что перемены в настроении свойственны всем женщинам, даже тем, которые обладают аналитическим умом с примесью интуиции и успешно разоблачают самых изощрённых преступников. «Такова женская натура, – подумал он, – а мужчинам остаётся только набраться терпения. Тем более что древние говорили, что именно терпеливым покровительствует судьба». И в это самое время зазвонил колокольчик. Детектив и следователь переглянулись. «Кто это может быть?» – спрашивали их взгляды, устремлённые друг на друга. – Пойду посмотрю, – сказала Мирослава, направляясь к камере видеонаблюдения. – Если это какой-то наглый клиент, заявившийся без предупреждения, гони его прочь! – закричал ей вслед Наполеонов. Когда Мирослава глянула в камеру, то увидела, как от ворот отъезжает такси. А перед воротами стоит… Морис! – Это Морис! – вырвалось у неё, и она нажала на устройство, открывающее ворота. – Ура! – закричал Наполеонов. – Наш Морис вернулся! Мирославе на мгновение показалось, что она смотрит старый советский мультфильм «Каникулы в Простоквашино» и слышит радостный вопль кота Матроскина: «Ура! Наш дядя Фёдор приехал!» Шура тем временем уже сбежал с крыльца и повис на шее у Мориса. Миндаугас, не ожидавший такой прыти от друга, не успел увернуться, а теперь никак не мог расцепить объятия Шуры. Наконец он всё-таки снял его со своей шеи. – Ты приехал? – спросила вышедшая из дома Мирослава. – Да. – Он не отрывал своих светло-голубых глаз от её серо-зелёных. – Морис… – Мирослава… Шура переводил взгляд с одного на другого. – Эй! – сказал он. – Ау! Но его не замечали. Он подёргал Мориса за рукав. Никакой реакции. – Почему ты не позвонил? – спросила Мирослава. – Я бы приехала в аэропорт и встретила тебя. – Я до города хорошо добрался на автобусе, а потом взял такси. – Я думала, что ты приедешь ещё не скоро… – Я сначала тоже думал, что приеду к 7 января. Но потом сообразил, что для вас важны 31 декабря и 1 января. Она улыбнулась. – Вы чего, меня вообще в упор не видите?! – завопил Шура и набросился на Дона, сидевшего на снегу возле ног хозяйки: – А ты чего молчишь, как неживой?! Давай вопи! Тебя они точно заметят. Ты же у нас значимая фигура! Можно сказать, особа, приближённая к императору! Вернее, к императрице. Тьфу ты! К детективу! А это вам не баран начхал! И, не дождавшись реакции от кота, Наполеонов схватил его и посадил на Мориса. Миндаугас крепко прижал кота к себе, чтобы он не сорвался и не зацепил когтями его пальто. – Дон, дорогой, – прошептал он. И наконец обратил внимание на Шуру: – А ты какими судьбами здесь, друг мой? – Здрасте! Я ваша тётя! Я тут подругу утешаю, дом убираю, еду готовлю! – Он меня эксплуатирует, – пожаловалась притворно горестно Мирослава. – Тебя поэксплуатируешь, – проворчал Шура и вдруг, опомнившись, набросился на Мориса: – А ты чего стоишь?! – А что? – растерялся тот. – Иди в дом! И принимайся за приготовление торта. Морис с Мирославой переглянулись и захохотали. Шура по-бабьи всплеснул руками и ушёл в дом. Дон медленно последовал за ним. – Жалко его, – сказал Морис, – я и впрямь ещё успею приготовить торт. Не «Наполеон», конечно, но тоже вкусный. – А «Наполеон»? – высунулся Шура из окна кухни. – Нехорошо подслушивать, – укорила его Мирослава. – «Наполеон» будет тебе на 7 января, – подмигнул Шуре Миндаугас, и тот закрыл окно. – Идёмте в дом, а то вы замёрзнете. – Морис снял пальто и накинул его на плечи Мирославы. – Ну что, всё ещё воркуют голубки? – спросил Шура у кота, к тому времени уже сидевшего на подоконнике. Дон что-то проскрипел в ответ. И Наполеонов, поставив на плиту чайник, стал сервировать стол для позднего ужина.