Не сознавая, что делает, девочка подняла руку и окунула палец в божественный свет. В тот же миг ее палец сделался полностью золотым, и она, обомлев, отдернула руку. Тут представший перед нею непостижимый образ стал разворачиваться, и девочка почувствовала, как волной накатил страх. Она захлопнула дверь, заперла ее и с прыгающим в груди сердцем бросилась по коридору, пронеслась вниз по лестнице, выбежала в сад и помчалась к речке. Там она стала скрести и тереть палец, всего лишь прикоснувшийся к божественному свету. Но как она ни старалась, золото не сходило. * * * Она все еще сидела у речки, когда вернулась мать. Девочка притворилась, будто не слышит, как ее зовут. А когда увидела, что мать идет к ней, захотела немедленно спрятаться. Но что толку, да и вообще… Ее никто не видел. Никто не знал, что она отперла запретную дверь, так что если она не будет показывать палец… – Я здесь, мама, – крикнула она, подбегая. Хотела обнять мать, но не решилась. – С возвращением! Мать тоже не обняла ее. Стояла молча. Заговорила, только когда протянула руку и попросила вернуть ключи. Девочка отдала ключи. – Мама, я видела апостолов! Я… – Ты открывала тринадцатую дверь? Девочка покачала головой. Она знала, что нельзя лгать, но знала также историю двух первых людей, созданных Богом. Они тоже нарушили запрет и были жестоко наказаны. Они, правда, сознались. – Что ты, мама. Конечно же, нет. Дева Мария обняла девочку и притянула к себе. Держала, крепко прижав. Только бы мама не почувствовала, как стучит ее сердце. – Ты точно не открывала ту дверь? – прошептала мать. – Нет. Дева Мария разжала руки. Они стояли у края реки, и в воде виднелись их отражения, тут девочка сообразила, что в речной ряби можно различить ее золотой палец, который она прятала за спиной. Девочка быстро сунула руку в карман. Подняла глаза и встретилась с пристальным взглядом матери, пронзавшим ее насквозь. Она никогда раньше не видела у матери такого взгляда. Такого жесткого. Такого сурового. – Ты ослушалась и не призналась в этом. – Н-но, мама… Голос Девы Марии был таким же, как и взгляд. Жестким и суровым. – Ты больше не заслуживаешь места в Царствии Небесном. После этих слов словно земля разверзлась под девочкой. И она стала падать. Она падала. И падала… * * * Она очнулась в сумрачном лесу. Глаза старых корявых деревьев пялились на нее со всех сторон из складок морщинистой коры. Солнечный свет не проникал сквозь кроны, и даже клочка неба не было видно за ними. Она никогда не бывала здесь раньше, и все же это место что-то смутно напоминало. Забытый ужас, пережитый в самом раннем детстве, и отдельные картинки возникали в голове, как вспышки молний. Слезы на бородатой щеке. Рука, проводящая по ее волосам. Занесенный топор. Ей хотелось позвать на помощь, докричаться до матери, но ни звука не слетело с ее губ. Она была нема, как деревья вокруг. Девочка хотела бежать отсюда, но куда бы они ни направлялась, повсюду дорогу ей преграждали терновые кусты, их шипы были похожи на орлиные когти. Сквозь них невозможно было продраться. Исцарапавшись в кровь и порвав платье, она укрылась в дупле старого дуба. Девочка беззвучно плакала во сне, еще не ведая, что этот дуб станет ее домом на долгие годы. * * * Летом она питалась кореньями, ягодами и пила росу с травы. Зимой кормилась орехами, которые припасала с осени, и снегом. Она наполняла дупло опавшими листьями и забиралась под них, как зверь, пережидая дождь, бурю и стужу. Ее одежда давным-давно износилась и истлела на ней, и ей оставалось лишь прикрываться своими длинными волосами, постепенно доросшими до пят. Сперва она чувствовала себя несчастной, как и предсказывала мать. Но она была не единственным ребенком Девы Марии, которому выпала жестокая доля, и постепенно она перестала оплакивать свою судьбу. Проку в этом не было. Что есть, то есть, и она такая, какая есть, и никто не в силах это изменить. И вот однажды, когда весеннему солнышку удалось чуть пробиться сквозь кроны деревьев, лес огласили незнакомые звуки. Визг. Вслед за ним несколько шлепающих звуков. Она увидела, как, словно живой, зашевелился терновник, и через миг из колючего куста появился юноша. Он прокладывал себе путь мечом и за собой тащил вороного фыркающего коня. Сначала он скользнул взглядом по девушке, она затаилась у дуба, завернувшись в свои грязные волосы, и почти слилась с корой. Потом что-то все-таки привлекло его внимание, и он повернул к ней голову. – Что это… – прошептал юноша и вложил меч в ножны. Осторожно подошел. – Я выслеживаю здесь оленя, и что же нахожу вместо этого? Кто ты, что здесь делаешь? Девушка показала на горло и покачала головой. – Ты не можешь говорить? Она снова покачала головой. И в третий раз тоже – в ответ на его вопрос, знает ли она, кто он. – Ты не знаешь, кто я, а я не знаю, кто ты. – Он улыбнулся. – Значит, у нас уже появилось что-то общее. Не знаю, как ты здесь оказалась, но это неподходящее место для такой красивой девушки, как ты. – Он протянул руку: – Пойдешь со мной? Девушка рассматривала его добрую улыбку и зеленые глаза, в этот раз она кивнула. Попыталась тоже улыбнуться. Она почти забыла, как улыбаются. – Твой палец! – воскликнул он, взяв ее за руку. Он таращился на золотой палец. – Как это вышло? Она пожала плечами, и он задержал на ней взгляд. – Слово – серебро, а молчание – золото, – сказал юноша, подсаживая ее на коня. Они скакали почти весь день. Он говорил, а она слушала, и сейчас этого вполне хватало ей для счастья: слышать голос другого человека. Когда они добрались до города, он махнул рукой: – Вон мой дом на вершине холма. Она недоуменно посмотрела на него, и он засмеялся: – О, я, верно, забыл рассказать тебе об этом. – Он пришпорил коня, и тот поскакал к огромному замку, венчавшему холм. – Я король. * * * Вышло так, как иногда выходит. Сначала он спросил, останется ли она жить в замке. Она кивнула. Позже он спросил, выйдет ли она за него замуж.