– Так он меня с собой не позвал, – оправдался Борис. – Сказал, что у него срочные дела в городе и что в сопровождении он не нуждается. Сейчас Боря сказал все слова, которые знал, значит, несколько следующих дней он будет молчать как рыба. – Мне его найти? – снова подал голос Боря, и это окончательно развеселило Марата, посчитавшего, что у помощника Михаила Андреевича начался словесный понос. – Не стоит. – Ну, как хотите. А то, если понадобится, я съезжу в город. И… это… привезу его. – Иди проверь охрану. – Михаил Андреевич бросил укоризненный взгляд на давившегося от смеха Марата и добавил: – Через двадцать минут, Боря, жду тебя в саду. Поможешь мне с розами. И Гаврилу позови. Борис кивнул и вышел. – Интересно, – пробормотал Михаил Андреевич. – Какие дела могут быть у этого бездельника? – Не знаю, – ответил Марат, затянувшись сигаретой. – Утаиваешь или тебе не известно? – О чем вы? Я вас не понимаю. Марат всегда называл дядю на «вы» и по имени-отчеству. С детства он привык к подобной манере обращения к нему, скопировав ее у взрослых. Еще будучи подростком, он удивлялся, с каким мастерством Михаил Андреевич демонстрирует всем свое доминирующее положение и устанавливает четкую дистанцию между собою и всеми окружающими. Ни один человек не мог позволить себе малейшей фамильярности по отношению к господину Никлогорскому, и Марат тоже не был исключением. Несмотря на их кровное родство, Михаил Андреевич не терпел панибратства, но при этом он был достаточно мягок и терпелив с племянником, которого воспитывал с детства. – Тогда, может, ты знаешь, что творится со Стасом в последнее время? Мы с ним совсем не видимся и не разговариваем. Ночует в городе, кто-то постоянно ему звонит… – Отвлеченный взгляд и глупая улыбка на лице, – смеясь, добавил Марат. – Инфицирован любовью? Такое рвение, какое у него имеется к бабам, ему следует проявлять к работе. Совсем мальчишка обленился, ничего не хочет делать. Я в его годы деньги зарабатывал, а не прыгал из койки в койку. – Цивилизация развращает, – сказал Марат, не понимая, зачем дядя завел этот разговор. Стас всегда был парнем избалованным и дерзким. Деньги и снисходительное отношение отца сделали его таким. Теперь поздно что-либо менять, и, как бы Михаил Андреевич ни сокрушался по этому поводу, его сын уже никогда не станет другим. – Нет, Марат, развращает не цивилизация, а родители, которые не умеют отказывать своим детям. Что ж, – Никлогорский посмотрел в окно и поднялся. – Утро солнечное, роса уже высохла. Я иду в сад. Ты чем займешься? – Хочу съездить в город, – ответил Марат и направился к лестнице. – Возвращайся к обеду. Михаил Андреевич не производил впечатления романтичного человека, однако, глядя на огромный розарий, для которого он выделил самый светлый и тихий участок на заднем дворе, в первую очередь в голову приходили мысли именно об этой стороне его личности. Он никому не доверял уход за своими розами, самостоятельно покупал саженцы, готовил грунт, любовно высаживал цветы в землю и, казалось, знал о них все – начиная от классификации и заканчивая агротехникой. Предпочтение он отдавал кустарниковым розам и был бы рад украсить каждую комнату своего дома этими нежными созданиями. Но из-за аллергии на пыльцу, которой страдал его племянник Марат, даже кухарка знала, что приносить цветы в особняк категорически запрещено. Яркие цветущие кусты радовали глаз, но еще большее удовлетворение хозяину приносили заботы о них. Михаил Андреевич не гнушался поработать на земле, наоборот, все свое свободное время он отдавал именно этому занятию. Добротный садовый инвентарь, тщательно подобранные удобрения и сорняки, от которых здесь беспощадно избавлялись, навевали ему воспоминания о детстве, когда его мама возилась на небольшом участке перед их домом и весело рассказывала своему маленькому сыну разные легенды о цветах. Воспоминания о чудесных минутах, проведенных рядом с нею в этом ярком, благоухавшем цветочными ароматами дворике, навсегда отложились в его памяти. И теперь, ухаживая уже за собственными цветами, Михаил Андреевич мысленно возвращался в те счастливые мгновения своей жизни, когда душа его была наполнена безмятежностью и любовью. Переодевшись в рабочую одежду, он вышел на задний дворик, чтобы подготовить к зиме уже давно отцветшие кусты. В то время как Гаврила, один из работников поместья, приносил из подвала каркасы, Михаил Андреевич пригибал и пришпиливал к земле плети роз, мягко и доходчиво рассказывая Борису, внимательно наблюдавшему за его действиями, для чего все это делается. – Погода теплая, сухая, – говорил он. – При минусовых температурах побеги становятся хрупкими и ломкими, поэтому сейчас уложить их вниз – самое время. Заодно избавимся от сухих и заболевших веточек. Боря, подай секатор. – Ножницы? – Да, садовые ножницы, – спокойно пояснил Михаил Андреевич и начал обрезать невызревшие побеги и бутоны. – Можешь идти, Борис, – отпустил он помощника, уже явно заскучавшего. – Кофе принести? – Позже, – Михаил Андреевич отряхнул вымазанный землей рукав свитера и уверенными движениями, говорившими о его многолетнем садоводческом опыте, принялся срезать все лишнее с розовых кустов. В стороне, на веранде, не выпуская хозяина из виду, пристроились в креслах Гаврила и Боря. Гаврила, поеживаясь из-за дуновений прохладного ветерка, пытался согреться, попивая горячий чай, и ни на минуту не замолкал, рассказывая Борису о своих успехах у женщин. Борис молча слушал его и изредка с сомнением качал головой. Тогда Гаврила начинал с удвоенной силой доказывать Борису, что все его похождения – чистейшая правда. – Ты, Гаврила, – вдруг высказался молчаливый Борис, – не Гаврила, а Говорило! – Что?! – возмутился Гаврила. – Сомневаешься? Он встал напротив Бориса. Невысокий, но плотный, с когда-то красивым, а ныне перебитым носом, с хитрыми глазами, чей цвет сложно было определить, он выглядел не как Казанова, которым пытался казаться, а скорее как его слуга. Борис оскалился, рассматривая его коренастую фигуру, и тоже поднялся. Он явно выигрывал по росту, да и по массе тоже. Гаврила хохотнул и ткнул его кулаком в твердый живот. Борис даже не улыбнулся, сплюнул, попав в ленту пожелтевшей травы – при этом он проследил, чтобы хозяин не видел, куда приземлился его смачный плевок, и, вновь опустившись в кресло, подвинул к себе чайник. – Садись, Говорило, чай стынет. – Ты, Борис, брось! Я не трепло! – Знаю, – согласился Борис, насыпал сахар в чашку и повернулся в сторону открытых дверей, откуда послышались чьи-то шаги. – Марат идет. – Удивляюсь, как ты можешь по шагам определить, кто идет? Гаврила кивнул вышедшему на веранду Марату. Тот, не заметив этого приветствия, быстро прошел мимо обоих мужчин и направился прямиком к Михаилу Андреевичу. Гаврила заинтересованно проследил за ним, уж очень суетливыми были его движения, будто что-то произошло. – Дядя! – услышали Борис и Гаврила голос Марата и встревоженно переглянулись. Марат никогда не называл Михаила Андреевича подобным образом, значит, он был чем-то очень взволнован или расстроен. Гаврила потер внезапно занемевшую шею и уставился в огромную спину спускавшегося по ступеням Бориса. Михаил Андреевич повернулся к Марату, засучил рукава старого свитера, открыв мускулистые руки, и посмотрел на племянника, недовольный тем, что его отвлекают от любимого дела. – Стаса убили, – произнес Марат. Михаил Андреевич медленно отложил грабли в сторону. Ее пристальный взгляд буквально прожег кожу на лице племянника. Потом в глазах Никлогорского загорелась дикая злоба, скулы покрылись яркими алыми пятнами, а шея побагровела. Гаврила невольно шагнул назад, Борис, наоборот, двинулся вперед, но его остановил властный жест Марата. Это был приказ – не приближаться. – Когда и как это произошло? – спросил Михаил Андреевич. В отличие от выражения лица, голос его практически не изменился, оставшись таким же спокойным и твердым, как и обычно. – Застрелили, ночью. В его квартире. С ним была его подруга, ее тоже убили. Михаил Андреевич сдержанно кивнул, похлопал Марата по плечу и пошел к дому. – Приготовь машину, – на ходу распорядился он. Марат сокрушенно покачал головой и посмотрел на Бориса и Гаврилу, буквально оторопевших из-за этого страшного известия. Даже словоохотливый Гаврила не знал, что сказать, поэтому промолчал. Лишь глаза его беспокойно забегали по сторонам. Борис провел языком по зубам и причмокнул. – Во дела! – сказал он. – Кто сообщил? – Степанов только что позвонил, – ответил Марат. – Капитан? Тот самый, который на Мгеладзе работает? – спросил Гаврила. – А как менты об этом узнали раньше нас? Как бы Андреевич не устроил нам разнос за этот промах… Марат прошел через гостиную к главному входу. Мужчины шли чуть позади, ожидая разъяснений. – Да, промах серьезный, – сказал Марат, накинув пальто на плечи. – Гаврила, ты остаешься здесь. Борис, поведешь машину. Михаил Андреевич спустился в холл и молча вышел из дома. Борис подогнал машину ко входу, быстро выскочил из нее и открыл перед Михаилом Андреевичем дверцу. Дорога до города прошла в напряженном молчании. Михаил Андреевич спросил лишь о том, кто обнаружил тело Стаса. – Сосед его шел на работу. Собирался войти в лифт и вдруг заметил, что дверь в квартиру Стаса приоткрыта. Вошел – и увидел… его. Вызвал милицию, а через час мне позвонил Степанов. – Ты говорил, он был с подругой? Михаил Андреевич так мягко посмотрел на Марата, что у молодого человека внезапно перехватило дыхание. Взгляд старика ясно говорил об испытываемых им боли и страданиях, тщательно скрываемых под привычной маской внешнего спокойствия. Марат вдруг отчетливо понял, что подобная сдержанность стоит его дяде немалых усилий, и проникся еще большим уважением к столь сильному мужчине, умеющему владеть собой в ситуации, оказавшись в которой многие сошли бы с ума от горя. Потерять единственного сына и не впасть при этом в истерику способны лишь люди, полностью удерживающие свои чувства под жестким контролем. Михаил Андреевич, безусловно, относился к таким людям. Его эмоции были всегда глубоко скрыты от взглядов посторонних, а душевные переживания настолько далеко упрятаны, что многим казалось, будто он вообще ничего не испытывает, а просто рационально отслеживает каждую ситуацию. – Кто она такая? И как долго они были вместе? – Виктория Азарова, – ответил Марат. – Продолжительность их отношений мне неизвестна. Михаил Андреевич повернулся к племяннику: – Азарова? Мне знакома эта фамилия. – Похоже, она дочь того самого Егора Азарова, недавно скончавшегося от инфаркта. В управлении их уже ожидал капитан Степанов. Ничего нового он не сказал. Сообщил лишь о приблизительном времени убийства, о том, из какого оружия застрелили Стаса и как, по оценкам экспертов, произошло это убийство. – Замок не был взломан. Ваш сын сам открыл дверь убийце. Выстрелили в него в упор. Дважды. Девушку убили следом за ним, сразу же. Ни отпечатков, ни какого-то конкретно почерка. Профессионально и безлико, – резюмировал Степанов и вытер вспотевшие виски. – Сообщишь, если будут новости, – сказал Михаил Андреевич. Степанов быстро закивал, выражая полную готовность помочь в любом вопросе, и открыл дверь, пропуская старика в коридор. Еще некоторое время он наблюдал за его удалявшейся фигурой, а потом долго не мог избавиться от любопытных коллег, набежавших в его кабинет. – Сам Никлогорский?! – громко звучали голоса. – Снова в деле? Кто с ним приезжал? – Молчать! По порядку! – зычно выкрикнул лейтенант Кривов, остановив этот поток вопросов. – Червонный вернулся? – Он был здесь по другому вопросу, – раздраженно сказал Степанов. – Его сына убили.