Чичи била дрожь. Она поплотнее завернулась в пальто и посмотрела на свою руку. Помолвочное кольцо выглядело тусклым – день выдался очень пасмурным. Девушка постаралась не принять это за знак свыше. Да нет, наверняка это ничего не значило, просто солнце прочно спряталось за густыми ноябрьскими тучами. Она натянула перчатки и направилась к пляжу. С утесов свисали спутанные лозы с повисшими на них водорослями. А дальше на побережье было пусто, сколько видел глаз. Чичи пошла вдоль кромки прибоя, там, где серая поверхность океана отражала мрачное небо. Атлантические волны тихо накатывали белыми фалдами. Она представила себе бурный тихоокеанский прибой, каким его показывали в выпусках новостей, и ощутила всю даль расстояния между собой и Тони. Она ничего не могла для него сделать и чувствовала себя совершенно бесполезной. Чичи попыталась вообразить себе мир без него. А ведь следовало быть готовой к подобному. Подруги, у которых парни тоже воевали, советовали ей трезво глядеть фактам в лицо, но к самому худшему она не подготовилась. С отчаянием, знакомым только тем, кто вынужден торговаться со Всевышним, Чичи устроила себе настоящее испытание совести. Я откажусь от всего, только бы он вернулся ко мне. Этим всем было ее честолюбие, и оно же было ее грехом. Она подпитывала свои творческие планы при помощи хитрости, уловок и упорства, отодвигая на задний план и любовь, и дружбу, и брак. И что это, как не эгоизм? Она носила кольцо Тони Армы, но знала, что кольцо это было залогом их будущего сотрудничества не меньше, чем шаг по направлению к церковному таинству. То, в чем Чичи сейчас себя обвиняла, прежде было осознанно принятым решением. В биг-бэндах выживали лишь женщины, связанные с главным мужчиной оркестра, и женщины, взвалившие на себя роль матери и секретарши. Чичи же хотела выстроить свою жизнь по собственному сценарию. Но вот настал час испытания. Я никогда не хотела замуж, и вот теперь у меня отняли будущее замужество, потому что я не ценила его и недостаточно любила Тони. Работа всегда была важнее, именно она всегда была для меня главным. Не стань Тони частью моей мечты, я не была бы с ним помолвлена. Я думала, что мы станем путешествовать по всему свету, писать песни, исполнять их и записывать одну пластинку за другой. Пластинки будут складываться стопками, как pizzelle[75], столбик за столбиком, сотни пластинок. Шлягеры, шлягеры, шлягеры. Песни будут рождаться ночью, репетироваться днем, а на следующий вечер уже исполняться с полным оркестром. Мы только и будем делать, что создавать новую музыку и наслаждаться процессом. Это станет нашим вариантом фабричной жизни, но вместо того, чтобы шить блузки и собирать автомобили, мы будем писать о желаниях и мечтах людей, которые работали на тех конвейерах, а я буду класть эти слова на музыку. Мы проследили нити этих историй в наших семьях, у стола, вокруг которого мы собирались, и в любви, которая соединила нас, как обложка – книгу. Но я пожадничала. Женщин, которые хотят слишком многого, наказывают за честолюбие одиночеством на всю жизнь, в то время как мужчина, стремящийся к успеху, вознаграждается. Лишь война может потребовать от него отдать свою жизнь взамен жизней других. А от женщины ожидается, что она откажется от всего за привилегию любить одного-единственного мужчину. Она сложила руки, склонила голову и закрыла глаза. Я отдаю все – мою карьеру, устремления, будущее – в обмен на его жизнь. Чичи услышала, как с утесов ее зовет Барбара. Сестра махала ей скрещенными над головой руками – этому сигналу SOS их научили родители для использования на пляже. Значит, есть новости. Барбара заскользила вниз по склону, Чичи побежала навстречу. – Он у них! Тони нашелся! – крикнула Барбара. – Он у япошек? – Нет, нет, в больнице. В Морском госпитале Сан-Диего. – Как он? Что они сказали? Расскажи мне все! – Чичи схватила сестру за лацканы пальто. – Я попыталась выудить из медсестры всю информацию, какую смогла. Мы знаем, что он жив и был прооперирован. – Он спасся! Он спасся! – Чичи начала по-настоящему осознавать новости. – Мне надо к нему. – Чичи взяла Барбару под руку, и они зашагали домой. – Я должна все исправить. Для поездки в экспрессе «Супер-Чиф» из Чикаго в Лос-Анджелес Ли Боумэн надела свой лучший клюквенного цвета шерстяной костюм. Она укладывалась в спешке и взяла лишь небольшой багаж, но по опыту сопровождения гастролирующих оркестров знала, что брать стоит побольше блузок, чулок и белья, а не таскать за собой тяжелые юбки, жакеты и платья. Шляпу она не стала паковать, а просто надела, ей очень шла эта тирольская шляпка сочно-розового цвета с клюквенно-алой лентой. Напротив Ли сидела Чичи в своем лучшем наряде – сером костюме из шелка букле с длинным жакетом и прямой юбкой. Шляпка, итальянская федора черного фетра, лежала у нее на коленях, темные волосы волнами струились по плечам. – Сообщи Викки Флеминг, что я не вернусь в оркестр, – сказала Чичи. – А тебе не кажется, что рановато принимать такое решение? – удивилась Ли. – Нет у меня сейчас настроения для гастролей. – Ты волнуешься о том, в каком состоянии мы найдем Тони? – Чем ближе подъезжаем, тем больше волнуюсь. – Я тоже, – призналась Ли. – Мой кузен с Лонг-Айленда потерял во Франции ногу, – сказала Чичи. – Теперь он заново учится ходить. – Гони от себя такие мысли. – Знаешь, о чем я думаю? – О чем же? – О том, что я могу сказать ему или сделать для него, чтобы хоть как-то помочь. – Ты тут помочь не можешь, – вздохнула Ли. – И никто не может. – Но в этом и состоит моя роль в его жизни. – Тогда быстренько найди себе новую роль, потому что быть ангелом невозможно. Даже я не позволила бы тебе подписать договор на такой ангажемент, несмотря на десятипроцентную комиссию. – В каком бы он ни был состоянии, как бы ужасно все ни оказалось и что бы это ни значило для будущего, я все приму. Я о нем позабочусь. Мы поженимся, и я заберу его домой. – Ты сделана из доброго теста, Чичи. Ему повезло – а уж я-то насмотрелась в шоу-бизнесе на самых разных жен. Мало кто подпишется на такую жизнь с закрытыми глазами. – Я подписываюсь. – А что если с ним все в порядке? – Я в долгу перед Господом Богом. – Как и все мы. – Я с Ним кое о чем договорилась. – А, знакомо. – Ли посмотрела в окно. – Ты должна мне помочь стать обычной традиционной женой. – Ты можешь быть любой, какой пожелаешь. Есть жены, которые сидят дома, заботятся обо всем, а о гастролях и слышать не хотят. «Ты только кошелек домой приноси, милый, а я уж обеспечу тебе теплый очаг и горячий ужин». Другие присматривают за домом и детьми, да еще и время от времени приезжают на концерт то там то тут, потом приходят за кулисы и жмутся по углам, будто поклонницы, и не знают, что сказать. Ты только подумай, там ее муж, а она молчит! – Это вроде клуба, Ли. Я-то знаю все детали, потому что я в нем состою. Но если ты не в ансамбле, ты – чужой. Что ж удивляться, что жены чувствуют себя не в своей тарелке. – Жена ничего не говорит, потому что не думает, будто имеет на это право. Это его мир, и она понимает, что для нее там места нет. Но иногда встречаются и девушки вроде тебя, у которых мечты такие же смелые, как у мужчин. – И что же с ними случается? – Умные женщины никогда не прекращают работать. – Это ты как импресарио пытаешься уговорить меня не бросать турне? – Нет. Но чем-то заниматься тебе нужно. Ты как раз набираешь обороты. – Ли открыла сумочку: – Смотри, «Биллборд» не позабыл о тебе и Тони. Из всех тогдашних дуэтов именно Тони и Чичи вносили в довоенные хит-парады музыкальность в сочетании с юмором. Их этнический материал – фейерверки в кухонной раковине, перец чили в соусе маринара – обладает поистине взрывными свойствами, и мы с нетерпением ждем, что же они нам состряпают после победы. Сама Донателли к тому же первоклассная песенница. Баллада «Мечтай о ней» в аранжировке и исполнении Дины Шор немедленно вошла в золотой фонд. Эта песня переживет время, определив при этом свою эпоху, – одна великолепная нота за другой. – Я годами пыталась добиться, чтобы вас хотя бы упомянули в этом журнале, и вот наконец-то они меня услышали. – Я не хочу бросать, Ли. – Может оказаться, что и выбора нет. Если он не сможет работать, тебе придется его содержать. – Конечно, я позабочусь и о наших финансах. Это не проблема. В каком бы он ни был состоянии, я выхожу его и буду продолжать сочинять. – Вот и славно, а то Дина хочет еще твоих песен, да поскорее. Временное отделение Морского госпиталя Сан-Диего для лечения американских военнослужащих обоих полов, раненных на Тихоокеанском фронте, расположилось в помещении склада недалеко от доков. Младшим медицинским персоналом мастерски управляли монахини ирландского ордена Бедных Служанок Господних. Ли и Чичи удивленно переглянулись, шагая по импровизированному госпиталю. Для палат территорию размером с футбольное поле просто разгородили белыми холщовыми шторами, висевшими на сложной системе балок и столбов. Чичи это зрелище напомнило о той общей палате, куда некогда положили ее отца в Нью-Джерси. Правда, здесь монахинь, ухаживавших за ранеными, было, похоже, больше, чем собственно пациентов. Чичи взяла Ли под руку, и они отправились искать койку Тони. Это оказалось нелегко. Они уже полчаса шагали вдоль и поперек рядов. Номера секций постоянно менялись, и поэтому было трудно ориентироваться. Ли, с ее крепкими нервами – она вполне могла бы стать медсестрой, – то и дело заглядывала за шторы. Чичи была в этом смысле ее полной противоположностью: при взгляде на увечья и страдания ее охватывала слабость; она уже чувствовала, как начинают подкашиваться ноги. – Ты справишься, – подбодрила ее Ли. Чичи шла по проходу, не спуская глаз с прикрепленных к шторам картонкам с именами раненых. – Вот здесь! – воскликнула она вдруг. – Он в секции 1028. Ли схватила ее за руку. – Я подожду тут. Запомни, что бы там ни было, оставайся веселой. Подними ему настроение.