Гвен не могла скрыть, как она расстроена. Сперва Верити, а теперь вот это. – Зачем? – спросила она. – Зачем насилие? Неужели это так важно? Учительница-сингалка посмотрела на нее: – Когда мы получим независимость, будет очень важно, какой язык станут преподавать в школе. – Разве нельзя преподавать оба? – (Женщина покачала головой.) – Ну, как бы там ни было, я надеюсь, эту проблему можно решить без дальнейшего кровопролития. – Это ерунда! – фыркнула сингалка. – Люди вроде вас, которым никогда и ни за что не приходилось бороться, понятия не имеют, как это бывает. Когда они приехали домой, Лоуренс сказал, что в связи с произошедшими волнениями ему нужно написать несколько писем и поэтому, чтобы не тревожить Гвен, он будет спать в своей комнате. Ночь Гвен провела беспокойно. Угрозы Верити преследовали ее и во сне, а утром она села перед туалетным столиком и посмотрела на свое отражение в зеркале: волосы спутаны, без косметики вид совсем бледный. Взяв в руки щетку, она принялась энергично расчесываться, потом слегка нарумянилась. Темные кудри встали дыбом, красные пятна на щеках на фоне белой кожи выглядели устрашающе. Она смыла их и заплела косу, потом принялась тереть щеки – и терла, и терла, будто хотела стереть свой страх. Учительница ошиблась. Ей, может, и не выпало на долю бороться за счастливую жизнь, но защищать ее приходилось, и теперь, раз Верити известна правда о Лиони, настал решающий момент этой битвы. Гвен достала шкатулку, где хранила рисунки, и, разумеется, когда стала искать ключ, который держала отдельно, его на месте не оказалось. Она потрясла коробку. Пусто. Перерыла ящики туалетного столика, повытаскивала все, что попадалось под руку, и бросала, пока не засыпала пол вокруг шпильками, булавками, заколками и расческами. Потом обыскала свой рабочий стол, прикроватную тумбочку, сумки. Не то чтобы это было теперь так уж важно, но Верити забрала ключ. Сморгнув слезы, Гвен вцепилась в ручки кресла и почувствовала себя так глубоко уязвленной этим вторжением в ее личную жизнь, что пожалела о своей нерешительности – надо было столкнуть мерзавку с лестницы. На следующий день позвонила Фрэн. Она извинилась, что не смогла поехать с ними, потому как была в Хаттоне – мол, возникла кое-какая загвоздка, – и очень скоро к ним приедет. Все это почти ничего не объясняло. «Типичная Фрэн», – подумала Гвен. Кузина также сообщила, что приготовила им большой сюрприз, и Гвен про себя взмолилась: лишь бы это не был приезд вместе с ней Сави Равасингхе. Пока Лоуренс сидел в гостиной, погруженный в чтение статьи о вчерашних беспорядках, Гвен на цыпочках прокралась в спальню мужа. Там стоял знакомый запах мыла и лимона. Она включила свет и огляделась в поисках фотографии Кэролайн. Ее не было на столике, но Гвен все равно ощущала присутствие этой женщины, словно та просто ушла со сцены и пропустила свой следующий выход. Она открыла большой платяной шкаф из красного дерева и провела рукой по висевшей в ряд одежде. Брюки, пиджаки, вечерние костюмы, рубашки. Взяв одну из накрахмаленных сорочек, Гвен вытащила ее наружу. Ничего от Лоуренса на ней не осталось. Тогда она выдвинула ящик и нашла в нем голубой шелковый шейный платок, к которому прицепился волосок мужа. Гвен понюхала ткань. Это лучше. Если ей придется выложить Лоуренсу правду, пусть при ней ночью будет какая-нибудь его вещь. Свет мигнул и погас. Гвен сунула платок в карман, нашла путь к двери по полоске света, падавшего в комнату из холла, и проскользила ладонью по отполированным перилам, спускаясь вниз. Когда она пробегала изгиб лестницы, на глаза ей попалось стоящее в прихожей кресло-каталка. Его появление в доме вызвало у нее такую смесь смятения и чувства вины, что она с тех пор к нему не подходила. Ей была невыносима мысль о том, что тело ее ребенка изувечит болезнь, и она продолжала молиться о чуде. От беспокойства Гвен не могла оставаться на одном месте и пошла к Лоуренсу. Все так перемешалось у нее в душе. Ей хотелось увидеться с Фрэн, но вдруг это правда, что она вышла замуж за художника? Гвен взяла журнал с кофейного столика. Был выходной день. Лоуренс, увлеченный чтением газеты, не замечал вертевшегося вокруг Хью. Гвен вспыхнула от досады: – Лоуренс, может, ты позанимаешься с сыном? Сделайте модель аэроплана или еще что-нибудь. Он поднял глаза и постучал пальцем по газетному листу: – Там произошло побоище, ну, помнишь – в Коломбо. Есть убитые. Лишь бы это не повлекло за собой более серьезные события. – (Гвен закрыла глаза, вспомнив сцену на улице Коломбо. Это было ужасно, но сейчас ее волновало другое.) – Поговорим о более приятных вещах. Скоро мы увидим здесь рекламу нашего чая. – Аэроплан, Лоуренс. Всегда я должна замечать? Хью скучает. Разве ты не видишь? У Хью было три литых чугунных самолетика фирмы «Хабли», но в Нью-Йорке Лоуренс купил игрушечный самолетик нового типа – отлитый из металла под давлением и еще один – из прессованной стали. Гвен знала, что они с Хью пытались скопировать эти модельки, вырезав их из бальзового дерева – прочного, но легкого в обработке. Лоуренс сложил газету: – Похоже, ты нервничаешь, Гвен. Что-нибудь случилось? Если это из-за беспорядков… – Нет! – отрезала она. – Только если ты заберешь Хью, чтобы он не болтался у меня под ногами, я успокоюсь. Я просто взволнована предстоящей встречей с Фрэн. Муж посмотрел на нее и кивнул, но Гвен видела, что он ей не поверил. – Хорошо, – сказал Лоуренс. – Пойдем, Хью. Обувная кладовка ждет нас, старик. Гвен через силу улыбнулась. После ухода Хью и Лоуренса она снова принялась за журналы – брала в руки то один, то другой, но ни на чем не могла сосредоточиться. Наконец, измучившись этим неуемным беспокойством, она решила осмотреть кресло-каталку. Чем дольше Гвен откладывала это, тем более страшные призраки, связанные с его появлением в доме, мерещились ей. Она прошла в прихожую, провела пальцами по кожаным подлокотникам, ощупала подголовник и понажимала на педаль тормоза. Мысль, которая терзала Гвен во время уличных беспорядков, о том, что скажет Лоуренс, если Фрэн и правда вышла замуж за Сави Равасингхе, теперь вызвала пульсацию в висках. Она покрутила шеей, пытаясь избавиться от неприятного ощущения, но почувствовала себя так, будто сидит на вулкане перед самым началом извержения – извержения, по окончании которого от ее семьи останутся одни ошметки. Звонок в дверь прервал ее мысли. Так как она уже находилась в прихожей, то открыла дверь сама. На крыльце стояла Фрэн с небольшим чемоданчиком в руке. Она была в восхитительном пальто с рукавами «летучая мышь» из какой-то похожей на гобелен ткани и в рубинового цвета шляпке, но без перчаток. Гвен посмотрела на ее безымянный палец. Бриллиант в окружении сапфиров и золотое обручальное кольцо. Верити не соврала. Гвен не смогла изобразить удивление и посмотрела прямо в глаза сестре. Лицо Фрэн немного изменилось. Она выглядела как будто мягче, словно любовь сгладила углы и острые края. Улыбка дрогнула на губах Фрэн. – Эта стерва уже сказала тебе, да? – (Гвен кивнула.) – Я просила ее молчать. Хотела сообщить тебе сама. Склонив голову набок, Гвен вглядывалась в лицо сестры: – И конечно, на свете не существует таких вещей, как письма, телефоны или телеграф! – Прости. – Слушай, Фрэн, меня знаешь, что смущает? Почему ты ничего не сказала мне до свадьбы? – Я была уверена, что ты не одобришь мой выбор. И мне не хотелось услышать это в твоем голосе, когда я была так дико счастлива. Гвен раскрыла объятия: – Иди сюда. – Когда они обнялись, Гвен отстранилась и, держа кузину от себя на расстоянии вытянутых рук, спросила: – Так ты счастлива? – Бесконечно. – И тебя не беспокоит… – Гвен замялась, не уверенная в том, что́ на самом деле хочет сказать. – Так ты не против… – Его пестрого прошлого? Конечно нет. Не забывай, мы живем в эпоху модерна. В любом случае я тоже кое-что успела испытать, и ты можешь стереть с лица это ошарашенное выражение, Гвендолин Хупер. Мы отлично подходим друг другу – я и Сави. Гвен засмеялась: – О Фрэн! Мне интересно, как отнесется к этому Лоуренс. – (Последовала пауза.) – И тебя не волнует, что Сави может увлекаться своими натурщицами? – Ничуть. У нас обоих яркое прошлое, но сейчас мы просто хотим быть вместе. – А Кристина знает? – Кристине Сави не нужен, – засмеялась Фрэн. – Я знаю. За ней сейчас увивается какой-то музыкант, но по-настоящему она хотела только Лоуренса. Ты знаешь, что она тоже вложилась в дело? – Да, я видела ее в Нью-Йорке, на выставке Сави. – Кристина не говорила. – Я попросила ее. Хотела рассказать тебе о Сави сама. Они прошли до конца коридора, и Гвен отворила дверь в комнату. Фрэн бросила свое гобеленовое пальто на кровать и огляделась: – Свежие фрезии. Мм! И окна на две стороны. Как мило! – Ты можешь любоваться озером и садом. – Гвен помолчала, подошла к комоду и, вынув что-то из ящика, протянула сестре. Та улыбнулась, взяла браслет и застегнула его у себя на запястье. – Ты невероятно милая, я бы расцеловала тебя. Где ты его нашла? Наверняка в щели за диваном. Гвен приподняла брови и пожала плечами: – В магазине в Коломбо, хочешь верь, хочешь нет. У меня нет доказательств, но я подозреваю, его взяла Верити. – Но зачем? – Я не знаю. Чтобы напакостить, наверное. Никто не понимает, чем вызваны ее поступки. – Ну да ладно. Я просто счастлива, что он нашелся. Спасибо. Спасибо тебе. Но почему ты не пришла на выставку Сави? – У меня разболелась голова. И Лоуренс в результате остался со мной. – Сави думает, что ты избегаешь встреч с ним. Он чем-то тебя обидел, Гвенни? Гвен сглотнула и отошла к окну, но не ответила. На следующее утро для Лоуренса прибыл большой коричневый сверток. Он лежал на столике в прихожей рядом с папоротником в горшке и ждал, пока адресат обратит на него внимание. Гвен подумала, что Лоуренс, вероятно, его не видел. Она взяла сверток в руки и стала рассматривать марки – кажется, английские, но их так сильно заштемпелевали в Коломбо и прочих местах, через которые он проходил, что сказать с уверенностью было трудно. Сгорая от любопытства, Гвен отнесла посылку в гостиную и вручила Лоуренсу. Он встал с кресла, взял ее, кивнув, и повернулся к двери.