Жека шёл в слесарку и думал — странное дело. Как работать бесплатно, сверх рабочего времени, так давай давай. Как тебе нужно по уважительной причине, так хрен отпросишься, сразу плохой. Витька сказал, что ему за переработку и ликвидацию аварии ночью ни копейки не заплатят. Дадут отгул и всё. Но был он мужик хоть и ершистый, но положительный и непьющий, поэтому этот отгул ему по сути-то был и не нужен. После работы, зайдя в фирменный, сунул 15 рублей в нежную ладошку Алёнки, и залихватски подмигнул ей, пока никто не видел. Однако Алёна, надув пухлые губки, искоса посмотрела на него, и молча подала пакет с вкусностями. Народу было порядком, и флиртовать она не захотела, чтоб не пошли слухи. А Жека тут же задумался, нафиг ему это всё. Шашни на работе ни к чему хорошему не вели. К Алёнке был он абсолютно равнодушен. Нравилась лишь её свежесть, нежность и аппетитность развитого женского тела. Нравился эротизм, исходящий от неё. Мать, увидев пакет с колбасой и сосисками, просто растаяла. В кои-то веки и по имени даже назвала, а не просто «ты». Все, кто был дома, расселись вокруг кухонного стола. Порезали хлеб, колбасу, отварили сосисок… Пир да и только. — Жень, ты-то садись! — позвала мать. — Проголодался поди! — Не! Я сытый! В столовой поел! — крикнул Жека, прислонясь к стене в коридоре. Был он абсолютно счастлив, как никто другой, видя радость родных людей. Вечер провёл как всегда, с пацанами. Сахариху не видел. Скучая, хотел зайти, но тачло Сахара стояло у дома, и не рискнул. Утром поехал в технарь, за стипухой. Поехал на трамвае, чего в последнее время практически не делал. Народу навалом, в основном, студенты. А точнее, студентки. Они искоса, как будто невзначай смотрели на высокого, красивого, уверенного в себе парня, да ещё и модно одетого, что-то шептали друг другу в ухо, прикрываясь нежными ладошками, и временами прыская от смеха. Жека тоже улыбался в ответ, но тут же отворачивался. У него было кому улыбаться. На остановке с двух трамваев вышла целая толпа, в основном девчата. Техникум-то торговый. 95 процентов студентов — девушки. Будущие бухгалтеры, товароведы, заведующие магазинами. Жека смотрел на целую толпу тёлок, и думал, какие же они все разные. Но все, несмотря на свои 15–18 лет, модно одеты. В варёнках, импортных курточках, миниюбках. В спортивных костюмах, как Сахариху, Жека никого тут не встречал. Быстро прошёл в кассу, чуть подождал, когда она откроется, подал студенческий, получил полтинник, и хотел уже уходить, как его неожиданно выцепил директор. — Евгений! Хорошо, что ты пришёл, и я тебя поймал! — А что такое? — осторожно спросил Жека, вспоминая, где бы он мог прокосячиться. Вроде нигде. — Директор кондитерской фабрики мой старый друг. И тут разговаривали как-то, он стал нахваливать прекрасного парня, что проходит практику у него. И оказалось, что это ты. По бумагам посмотрел — точно, ты ж оттуда справку принёс. В общем, отзывы о тебе самые замечательные. И я тут подумал — а почему ты у нас ещё не комсомолец? — Я… Не знаю — растерянно промямлил Жека, раздумывая, что делать. В школе, в 8 классе, в комсомол его не приняли из-за нескольких троек по предметам, да и учился он откровенно слабовастенько. А ещё, состоя в комсомоле, нужно платить партийные взносы, а этого Жеке совсем тогда не хотелось, мать опять бы ворчала, что деньги куда попало уходят. Однако, что сейчас может дать членство в комсомоле? Настают другие времена. Однако… Неспроста ж директор всё это затевает… — Я не знаю. Как-то замотался в учёбе, в работе. То да сё… Чертежи в свободное время изучаю. — Пойдём ко мне в кабинет. Я напишу тебе рекомендацию и поручительство. Потом пойдёшь к комсоргу, и напишешь анкету. Но я тебе сразу говорю, Женя, как председатель партийной ячейки техникума — в ВЛКСМе тебе быть. Парень из многодетной семьи. Родители пролетарского происхождения. Учишься на хорошо. Работаешь отлично. Давай, дерзай, — непреклонно заявил директор. — Пошли ко мне в кабинет. Поднявшись на второй этаж, в административное крыло, директор отворил кабинет и зашёл, тут же показав Жеке место за большим столом. Жека вошёл, и замер от удивления — на столе в углу стояло что-то похожее на телевизор, только с кнопками. — А… Что это? — недоумённо спросил Жека. Такое устройство он видел первый раз в жизни. Он конечно, в «Юном технике» читал о компьютерах, и там даже были схемы, как самому собрать его, но фабричный компьютер он видел впервые. И похоже, он был только в кабинете директора, как красивое и модное украшение. — Компьютер. Шефы купили. Наш, советский! — с гордостью ответил директор. — Называется «Агата». — И что на нём делать? — недоумённо спросил Жека. Информатика у них конечно была, и даже изучали какие-то языки программирования, типа «Паскаля», но всё проходило в чистой теории, так как компьютеров ни у кого не было, и никто не знал, зачем они вообще нужны, и что с ними делать. Учитель по информатике рисовал на доске какие-то циклы, команды «вперёд», «назад», «и», «или», «да», «нет», но зачем это нужно, оставалось тайной. На практике по информатике им раздавали программируемые калькуляторы «Электроника», они писали для них программы сложных вычислений, однако всё это было так оторвано от реальной жизни… — А на нём можно печатать буквы, чертить чертежи, — неопределённо ответил директор. Похоже, он и сам толком не знал. — Посиди. Подожди пока. Я напишу сейчас, и сразу к Владимиру Станиславичу, комсоргу, его кабинет рядом с партийной ячейкой. Примерно за полчаса директор от руки написал две бумаги, рекомендацию-характеристику о вступлении Евгения Соловьёва, студента 2-го курса Техникума Советской Торговли во ВЛКСМ, и поручительство. Требовалось поручительство двух лиц, но директор махнул рукой. — И так примут. Его поручительство стоило дороже, чем поручительство всех студентов, вместе взятых. Комсорг Владимир Станиславич был полный человек неопределённого возраста между 20 и 40 годами. Одетый в малой ему костюм, с трудом сходившийся на торчащем вперёд пузе, через разошедшуюся дыру в котором было видно синюю рубаху, он сидел, развалясь, за пустым письменным столом. В малюсеньком кабинете стоял только большой книжный шкаф с полным собранием сочинений Владимира Ильича Ленина, и грудами каких-то папок и разной макулатуры, в основном, толстенных подшивок газет «Правда» и «Комсомольская правда». На стене — портреты Горбачёва и Рыжкова. Увидев Жеку, он расплылся в ехидной улыбке. — Что хотел? А прозвучало, словно «Чё приперся». Глава 18. Комсомол Жека видел раньше этого полумужика-полупарня, но что он делает, никто не знал. Каждый день он приходил вальяжно в столовую, словно по пустому коридору, не глядя ни на кого. Студенты расступались перед ним. Думали, мастер производственного обучения какого-либо курса. А оно вон что… В столовой он неспешно ел, а потом шёл обратно на второй этаж, теряясь в административном крыле. — Меня Роман Павлович послал. Вот. Жека подал комсоргу бумаги, написанные директором, и от скуки стал смотреть в окно. Однако, комсорг, не глядя бросил бумаги в стол, и опять уставился на Жеку. — Фотография есть с собой 3 на 4? — Нет, — удивлённо ответил Жека. — А что я тебе в комсомольский билет наклею? — недовольно пробурчал комсорг. — Иди неси. Потом анкету напишешь. Жека прикинул, что времени много ещё, на работу только после обеда, и можно смотыляться до дома. В фотоателье идти, так там через неделю то ли сделают, то ли нет. Дома фотки были вроде, по крайней мере, школьные-то точно были, ещё когда в детской комнате на учёте состоял. Да и когда в технарь поступал, тоже фотался. Правда, где они там? Мамка поди припрятала так, что и не найдёшь… — Сейчас принесу! — Давай до 11! — крикнул комсорг. — Я потом на обед, и уже не приеду сюда. Поеду в городской комитет! Время 9 часов. Жека быстро вышел из технаря, и побежал к остановке. — Эй, длинный ты куда? За углом корпуса стоял и курил Мартын, его одногруппник. Здоровый парень, занимавшийся регби в городской команде. — Надо! — махнул рукой Жека, показывая, что некогда базарить. — Тороплюсь! — Э! А ну стой! Стой, я сказал! Иди сюда! Жека остановился, и медленно подошёл к Мартыну. Ещё полтора года назад Жека боялся его, а сейчас этот шкаф казался таким мелким и незначительным… Опрокинуть что-ли его… — Чё хотел-то? — Жека подошёл, и с усмешкой посмотрел на качка. — А ты чё такой борзый? Наезжий что-ли? — Говори, чё надо. — Костюм снимай. — Ладно, — Жека с вертушки зарядил Мартыну в шею. Тот охнул, и попытался ударить в ответ, но Жека пригнулся, и пробил ему фанеру сразу двумя руками. Мартын охнул, и согнулся в поясе, потеряв дыхалку. Жека зарядил ногой ему в рожу, опрокинув на спину. Тот закрыл лицо руками, думая, что его сейчас будут пинать. — Ты кто такой сука? — медленно спросил Жека. — Я… Кххх… Кххх… Саня… Кххх… — задыхаясь от боли, прокашлял Мартын. — Обоссать тебя? — Не… Нет… Не надо… Жека плюнул Мартыну в рожу и побежал на остановку, там поймал бомбилу, и поехал домой. — Жди тут! — сунул мужику рубль, и вышел из шохи. — Подождёшь, поедем обратно, ещё 3 дам. Отвечаю! Я скоро! Дома по-бырому нашёл фотки. Повезло, нашлись технарские. 8 штук их делал, предвидя всякую фигню. Конечно, полуторагодовые, но пойдут. Мать засунула их в большой клеёнчатый пакет, где хранились вообще все фотографии, ещё с похорон прадедов. Самые ценные фотки — свадебные, и детей, сделанные в студии, хранились в громадном фотоальбоме. Дома из малых никого не было — кто в школах, кто в садах. Матери тоже не было — на работе. Батя храпел с ночной, и вроде, трезвый. Так же быстро сел в тачилу, и поехал обратно. Успел. И даже до обеда оставался ещё целый час. Владимир Станиславыч так же сидел, как изваяние, сложив руки на столе, и глядя в потолок. «Неужели он никуда вообще не встаёт, и ничего не делает весь день?» — подумал Жека, протягивая комсоргу фотографии и паспорт. — Пиши анкету пока. Ручка есть? На. Вот бланк. Комсорг вытащил из стола комсомольский билет, тщательно приклеил фотографию, поглядывая то в паспорт, то в рекомендацию. Потом достал печать из коробочки, покатал её по чернилам, и поставил поверх фотографии. — Ты же работающий? — полуутвердительно спросил Владимир Станиславыч. — Один процент с заработка в месяц членских взносов. Мы считаем в среднем по 15 рублей в год. Деньги есть? За год сразу заплатишь? Жека хотел было сказать, что три месяца уже прошло, когда он учился, и потом снова будет учиться, но возражать не стал. Хрен с ним. Пусть подавится. Отсчитал 15 рублей, и подал комсоргу. Тот засунул купюры в карман пиджака, достал 12 марок, и наклеил их в билет. Потом сунул его Жеке. — Устав и цели организации сам посмотришь. Вот тебе макулатура, изучай. Комсорг дал Жеке Устав ВЛКСМ в маленькой книжке, ещё несколько брошюр и листовок. — Всё. Свободен, — махнул рукой Владимир Станиславыч. — Будут собрания, я сообщу. Вообще-то… Потом выйдешь на учёбу, подойдёшь сам. Жека вышел, и посмотрел на комсомольский билет. Поверх фотографий стояла печать горкома ВЛКСМ, но каким-то образом она очутилась у комсорга торгового технаря. А может, их и было несколько. Впрочем, весь этот пофигизм и бюрократия говорила лишь о том, что самое главное в комсомоле — сшибать деньги с членов. Весь романтизм и значимость организации остались далеко в прошлом. Приехал на работу как раз в обед. Не переодеваясь в рабочее, сразу пообедал. — А ты чё это, увольняться уже надумал? — пошутил Санёк. Был он навеселе, как будто вдарил уже. Несло свежаком. — Нет. В технарь надо было. А ты чё? Деньги-то нашёл?