Флинт игнорирует его. – Грейс, пожалуйста, – и хватает меня за руку. Не успеваю я сказать ему, чтобы он не прикасался ко мне, как Мекай оскаливает клыки и из его горла исходит угрожающий рык. – Убери от нее свои грязные драконьи лапы, – шипит он. – Я не причиню ей вреда. – Это точно, не причинишь. Отвали, Монтгомери. Флинт издает какой-то полный бессильного раздражения звук, но в конце концов все-таки делает то, что сказал Мекай. Надо думать, в основном потому, что иначе схватка бы произошла прямо здесь, в вестибюле. И Мекай постарался бы разорвать его на куски. – Пойдем, Грейс, – умоляет он. – Это важно. Просто послушай меня одну минуту. Я останавливаюсь, поскольку очевидно, что он не отстанет. – Что ж, ладно. Если хочешь говорить, говори. Что именно так важно? – Я складываю руки на груди и жду, чтобы узнать, что он желает сказать. – Ты хочешь, чтобы я сказал это сейчас? При всех? – резко бросает он, глядя на Мекая. – Знаешь, теперь я уже точно не пойду с тобой туда, где мы будем одни. Пусть я и не знаю, что представляет собой этот ваш мир, но я не дура. – Я не могу этого сделать. Я… – Он замолкает и досадливо ерошит пальцами свою шевелюру. – Я не могу говорить с тобой в присутствии вампира. Это надо сказать один на один. – Тогда тебе вообще не удастся с ней поговорить, – заявляет Мекай и опять встает между ним и мной. – Пойдем, Грейс. Я позволяю Мекаю увести меня прочь от Флинта, который злится все больше и больше. Это просто черт знает что, думаю я. Флинт пытался убить меня той люстрой, а теперь из нас двоих злится именно он? Где тут логика? – Послушай, Мекай, хотя бы не оставляй ее одну, хорошо? – кричит нам вслед Флинт. – Я серьезно, Грейс. Никуда не ходи одна. Это небезопасно. Глава 52 Если ты не можешь жить без меня, то почему ты еще не умерла? Какая ирония, думаю я. Эта ирония, похоже, не укрывается и от Мекая. – Да что ты говоришь? – рявкает он. – А чем я, по-твоему, занимаюсь сейчас? Флинт не отвечает, и я, даже поворачиваясь к нему, продолжаю вместе с Мекаем идти в сторону туннелей. Мекай ничего не говорит ни о нем, ни о чем бы то ни было еще, и мы молча проходим через первую дверь. Но из-за этого молчания мне становится еще хуже, когда я думаю о том, что сейчас произошло. И о том, что я все это время доверяла Флинту, несмотря на все предостережения Джексона, твердившего, что ему нельзя доверять. Не понимаю, зачем ему было причинять мне вред – ведь я никогда не делала Флинту ничего плохого. Не говоря уже о том, что он к тому же притворялся моим другом – одновременно планируя убить меня. – Почем знать? Ведь речь идет о драконе, – говорит Мекай, и только теперь до меня доходит, что я произнесла эти слова вслух. – Драконы вообще ужасно скрытные, и по-настоящему их никогда не поймешь. – Это мне уже ясно. – Я вымученно улыбаюсь. – Мне жаль, что все так вышло и что тебе приходится сопровождать меня на урок. Но я очень тебе благодарна. – Не стоит благодарности. Такая малость, как какой-то там дракон, не может испортить мне день. К тому же я буду только рад опоздать на урок математического анализа. – Он смотрит на меня и ухмыляется, продолжая идти по туннелю. Я замечаю, что сейчас, с Мекаем, я чувствую себя в туннеле совсем не так, как с Флинтом. Тогда все во мне кричало, чтобы я как можно быстрее бежала отсюда прочь. Теперь же я вовсе не испытываю желания куда-то бежать, все кажется мне нормальным. И даже более чем нормальным – у меня такое чувство, будто я прогуливаюсь в компании моего старого друга, с которым мне комфортно и хорошо. Никакой внутренний голос не призывает меня быть осторожной, никакие мурашки не бегают по спине. Что может означать только одно – в тот раз жуткие чувства вызывал во мне Флинт, а вовсе не туннель. Но, когда мы заходим в туннель поглубже, я все равно жду, чтобы этот внутренний голос заговорил опять. Пусть не предостерегая, а поздравляя меня с тем, что я осталась жива, несмотря ни на что. Чтобы доказать, что я не сошла с ума, раз мне кажется, будто я слышу некий голос, который говорит, что делать. Должна признаться, что раньше со мной никогда не бывало такого, только совесть подсказывала мне, что плохо, а что хорошо. Но то, что происходило со мной, когда я была здесь в прошлый раз, это нечто совершенно иное. Тот голос звучал так, словно он был сам по себе, существовал отдельно от моего сознания и подсознания. Что же это такое? Что же они пробудили во мне – то ли Джексон, то ли Кэтмир, то ли сама эта треклятая Аляска? Но что бы это ни было, я рада уже одному тому, что сейчас на меня хотя бы не давит обреченность. Приму-ка я это как данность, а об остальном стану беспокоиться тогда, когда смогу вздохнуть с облегчением, – чего не будет, пока я не узнаю, что дядя Финн решил по поводу Джексона. Джексон держался так, будто не боялся, что его исключат, но это еще ни о чем не говорит. По-моему, он вообще не боится ничего и никого, тем более того, что с ним может сделать директор школы. Правда, его спокойствие вовсе не означает, что дядя Финн не имеет полномочий заставить его покинуть школу на время… или навсегда. Я проверяю свой телефон. Сообщений от Джексона нет. Все еще нет. – Он тебе писал? – спрашиваю я. – Нет. – А это нормально? Обычно он выходит с тобой на связь, или… Я осекаюсь, потому что Мекай смеется. – Джексон не докладывает никому о своих делах, Грейс. Я думал, ты это уже поняла. – Да, поняла. Просто я… Как ты думаешь, что теперь будет? – Думаю, Фостер проведет с ним воспитательную беседу и забудет этот эпизод. – Проведет воспитательную беседу? – Я даже не пытаюсь скрыть, насколько потрясена. – Но ведь он чуть не убил того парня. – Чуть не убил и убил – это большая разница, если ты этого еще не заметила. – Он бросает на меня понимающий взгляд. – В какой-то момент любой из нас может сплоховать, учась справляться со своей силой. – Да, но это была не оплошность. Это было сделано умышленно. – Возможно. – Мекай пожимает плечами: – Но это было необходимо. Вряд ли Фостер станет винить Джексона за то, что он пытался тебя защитить. Или будет настолько близоруким, чтобы исключить его при том, что именно Джексон стоит между тобой и один бог знает чем. Думаю, скорее, из школы выпрут не Джексона, а того вожака человековолков. – Школьные правила написаны не про меня, даже если директор этой школы – мой родной дядя. К тому же я полагала, что Джексон и есть причина, по которой человековолки хотели меня убить. Наверное, это потому, что они желали отомстить за то, что творил Хадсон? Ведь иначе с какой стати им было пытаться меня убить? Я никогда никому из них не причиняла вреда, и во мне нет абсолютно ничего сверхъестественного. Никаких сил, никакого умения менять обличья, никакого желания вонзать зубы в шеи других. Так что если речь идет не о какой-то занимательной игре, ставящей целью устрашить меня, то я представить себе не могу, что человековолки и драконы вообще рассчитывают выиграть, пытаясь убить меня. – Да, Джексон тоже исходит из этого предположения – ведь все они только и ждали случая отнять у него что-нибудь такое, что будет иметь для него ценность. Мое сердце начинает биться чуть быстрее от этих слов и содержащегося в них намека на то, что всем в школе известно, что Джексону я дорога. Наверное, нелепо чувствовать по этому поводу огромную радость, ведь такие его чувства превращают меня в мишень, но после того, как сегодня я провела час в его комнате, мне уже все равно. Я хочу быть с ним. – Ну, и что собой представлял Хадсон? – спрашиваю я Мекая. Быть может, это и нескромный вопрос, но как иначе я смогу что-то выяснить об отношениях между Джексоном и его братом? Сам он наверняка ничего мне не расскажет. Мекай опускает взгляд, смотрит на меня, и в его глазах я вижу нечто такое, чего я не видела в них прежде – что-то настороженное и грозное. Это так похоже на то, что читалось в глазах Джексона, когда о Хадсоне говорил он, – за исключением очевидной душевной муки, – что я не могу не гадать, что же представлял из себя его старший брат. И почему присутствие Хадсона продолжает чувствоваться так остро, несмотря на то что после его гибели прошел уже почти целый год. – Хадсон был… Хадсоном, – со вздохом говорит Мекай. – Он был старшим братом и кем-то вроде блудного сына – родители обожали его. Как и многие другие влиятельные вампиры. – Но одно дело – дурить другим головы, чтобы они думали, будто ты личность, и совсем другое – быть личностью. Я могу сказать одно – по сравнению с Джексоном Хадсон был мелок. Он был слишком себялюбив, слишком самовлюблен, слишком корыстен. Единственное, о чем он заботился, что было ему интересно – это он сам. Однако Хадсон умел отлично делать вид, будто он заботится как раз о том, что защищает власть имущих. Я не знаю, что можно на это сказать, и потому не говорю ничего. Ведь я не была знакома с Хадсоном, и дело до него мне есть только потому, что Джексон так изводит себя из-за его смерти. Но должна признать, что характеристика, которую ему сейчас дал Мекай, очень близка к тому выводу, который из слов Джексона сделала я сама. Джексон терзает себя из-за того, что произошло между ним и братом, но, по-моему, он оказал миру немалую услугу, избавив его от Хадсона. Что бы об этом ни думал он сам. Где-то далеко за нашими спинами слышится шум, и Мекай резко разворачивается, заслоняет меня собой и вскидывает руки, явно изготовившись для схватки. Но тут же опускает их, увидев, что к нам мчится Лия. Она действительно мчится – на всех парах. Вообще-то это не должно меня удивлять – ведь я видела, как движется Джексон, и немного потрясена тем, с какой быстротой он может добраться до меня, когда хочет. Но до сих пор он всякий раз делал это потому, что мне угрожала какая-то опасность и он спешил мне на помощь. И из-за этой опасности и своего страха я не обращала особого внимания на ту скорость, с которой он перемещался. Теперь же, глядя на головокружительный темп, в котором несется Лия, и уже не испытывая страха за свою жизнь, я не могу не думать: ничего себе! Наверное, у нее ушло менее минуты на то, чтобы пробежать туннель, по которому мы с Мекаем шли минут пять. Однако, когда Лия приближается к нам, я вижу, что она даже не запыхалась. – Эй, куда ты так спешишь? – осведомляется Мекай. Меня удивляет его тон – в нем нет даже намека на ту теплоту, с которой он разговаривает со мной. Правда, и ответ Лии не очень-то приветлив. – Привет. Да вот, просто решила использовать окно в своем расписании, чтобы поработать в изостудии. Мекай поднимает бровь: – С каких это пор ты начала использовать окна в своем расписании, чтобы заниматься чем-то полезным? Она отводит глаза, на челюсти ее играют желваки, и на секунду мне кажется, что она не ответит. Но затем она пожимает плечами и говорит: – Я работаю над портретом Хадсона. – Так вот кто это, – восклицаю я, вспомнив портрет, над которым она работала в изостудии вчера. – Он был очень хорош собой. – Ты даже не представляешь насколько. – Ее губы изгибаются в подобии улыбки. – Мои художественные способности совершенно недостаточны, чтобы в полной мере отразить его красоту. – Скромничаешь? – с насмешкой говорит Мекай. – На тебя это не похоже.