И, что еще хуже, взор этих всеведущих глаз сосредоточен сейчас на мне, и мне вдруг становится страшно – а вдруг этот парень может видеть все то, что я так упорно стараюсь скрыть? Я хочу опустить голову, отвести глаза, но не могу, ибо нахожусь в плену его взгляда, зачарованная исходящим от него магнетизмом. Я с усилием сглатываю, чтобы восстановить дыхание. Но у меня ничего не выходит. Он приподнимает один уголок рта в кривой улыбке, которая отдается в каждой клеточке моего тела. Причем эта его самодовольная ухмылка ясно говорит о том, что он отлично понимает, какой эффект производит на меня. И, что еще хуже, наслаждается им. Меня охватывает раздражение и растапливает лед бесчувствия, который сковывал мое сердце с тех самых пор, как мои родители погибли. Я пробуждаюсь от оцепенения, которое одно только и не давало мне выть белугой весь день от несправедливости того, что произошло. От боли, ужаса и беспомощности, которые целиком заполнили мою жизнь. Это неприятное чувство. И тот факт, что его пробудил во мне именно этот парень с его самодовольной ухмылкой и холодными глазами, которые упорно держат мои собственные глаза в плену и в то же время требуют, чтобы я не слишком приглядывалась, бесит меня еще больше. Именно гнев в конце концов дает мне силы оторвать взгляд от этих его глаз. После чего я начинаю лихорадочно искать, на чем бы сосредоточиться теперь. К сожалению, он стоит прямо передо мной, так близко, что загораживает от меня помещение. Делая все, чтобы не встречаться с ним глазами, я пытаюсь смотреть куда угодно, только не на его лицо. И вместо лица мой взгляд упирается в его длинное стройное тело. О чем я тут же начинаю жалеть, поскольку черные джинсы и футболка только подчеркивают его плоский живот и твердые, рельефные бицепсы. Не говоря уже о широченных плечах, которые, собственно, и не дают мне видеть все остальное. А если добавить к этому еще и густые черные волосы, пожалуй, чуть длинноватые, так что они падают ему на лицо и ласкают его невероятно красивые скулы, становится ясно, что мне остается только одно – сдаться. И признать, что, несмотря на свою гадкую ухмылку, это парень до жути сексуален. А еще немного ядовит, на редкость необуздан и невероятно опасен. Когда все это наконец доходит до меня, из моих легких вылетает даже то небольшое количество кислорода, которое мне удалось закачать в них на этой высоте. Что злит меня еще больше. С каких это пор я превратилась в героиню любовного романа? В новенькую, впавшую в экстаз при виде самого обольстительного и недосягаемого парня в школе? Ну, нет, обойдется. Твердо решив подавить всю эту хрень в зародыше, я заставляю себя еще раз посмотреть на его лицо. И на сей раз, когда наши взгляды встречаются, понимаю, что, даже если я вдруг начала вести себя как банальная дура из слезливого романа, это совершенно неважно. Один взгляд – и мне становится ясно, что этот темноволосый парень с непроницаемыми глазами, явно готовый посылать всех и вся, не может быть героем ничьего романа. И уж подавно героем моего. БОЛЬНО КУСАТЬСЯ УМЕЮТ НЕ ТОЛЬКО КОРОЛЕВЫ ВАМПИРОВ Твердо решив, что эта дуэль взглядов, немного отдающая демонстрацией его превосходства, должна прекратиться, я пытаюсь отыскать хоть что-то, чтобы разрядить напряжение. И прихожу к выводу, что лучше всего просто-напросто ответить на то, что он мне сейчас сказал. – Кто умеет больно кусаться? Он протягивает руку, берет со столика фигурку королевы и показывает ее мне: – По правде говоря, она далеко не милашка. Я воззряюсь на него: – Это же просто шахматная фигура. Его черные обсидиановые глаза блестят. – Ну, и что с того? – А то, что это всего лишь шахматная фигура, вырезанная из мрамора. Она никого не может укусить. Он склоняет голову, как бы говоря: почем знать? – Есть тьма чудес на небе и в аду, Гораций, не снившихся философам твоим. – На небе и земле, – машинально поправляю его я. Он вопросительно выгибает одну угольно-черную бровь, и я продолжаю: – Цитата звучит так: «Есть тьма чудес на небе и земле, Гораций, не снившихся философам твоим»[3]. – В самом деле? – Выражение его лица не изменилось, но в тоне звучит насмешка, как будто ошибку допустила я, а не он. Но я знаю, что не ошиблась, – в прошлом месяце моя группа продвинутой предуниверситетской подготовки закончила проходить «Гамлета», причем наш учитель обсасывал эту цитату целую вечность. – Пожалуй, моя версия нравится мне больше. – Несмотря на то что она неверна? – Именно потому, что она неверна. Я понятия не имею, как следует отвечать на такое, а потому просто качаю головой. И начинаю гадать, очень ли капитально я заплутаю, если прямо сейчас отправлюсь на поиски Мэйси и дяди Финна. Надо полагать, очень, ведь это здание огромно, но, пожалуй, мне все-таки следовало бы рискнуть. Потому что чем дольше я остаюсь здесь, тем яснее понимаю, что этот парень не только полон загадок, но и внушает страх. Не знаю, что из этого хуже. И с каждой секундой все больше убеждаюсь, что мне совсем не хочется это узнать. – Мне надо идти. – Я выдавливаю из себя эти слова, только сейчас осознав, что все это время у меня были стиснуты зубы. – Да, надо. – Он делает шаг назад и кивком показывает на комнату отдыха, которую мы с Мэйси только что миновали: – Дверь вон там. Я ожидала не такого ответа, и его слова застают меня врасплох. – То есть ты хочешь сказать мне: скатертью дорога? Он пожимает плечами: – Если уедешь и оставишь эту школу, мне плевать, как ты истолкуешь мои слова. Я не раз предупреждал твоего дядю, что тут тебе будет небезопасно, но ты ему, видимо, не очень-то дорога. Меня обжигает гнев, и в нем сгорают последние остатки оцепенения и бесчувствия, которыми было объято мое сердце. – Да кто ты вообще такой? Здешний записной недоброжелатель? – Недоброжелатель? – Тон у него такой же мерзкий, как и его лицо. – Поверь мне, здесь тебе не светит более доброжелательный прием. – Значит, вот оно, да? – Я поднимаю брови и раскидываю руки. – Это и есть ваше «добро пожаловать на Аляску»? – Скорее, добро пожаловать в ад. А теперь вали отсюда. Он рявкает это так свирепо, что меня охватывает страх. Но в то же время я разъяряюсь донельзя. – Ты ведешь себя как козел, потому что у тебя в жопе застряла палка? – вопрошаю я. – Или же всегда бываешь таким обаяшкой? Эти слова слетают с моего языка еще до того, как я осознаю, что собираюсь их сказать. Но я о них не жалею, ведь на его лице отражается потрясение и стирает эту его омерзительную самодовольную ухмылку. Во всяком случае, на минуту. Затем он открывает ответный огонь: – Если это все, на что ты способна, то здесь тебе не продержаться и часа. Я знаю, что мне не стоит задавать этот вопрос, но вид у него такой надменный, что я ничего не могу с собой поделать. – И что же случится потом? – Тебя сожрут. – Он не говорит: «Это же элементарно», но определенно подразумевает именно это, отчего я свирепею еще больше. – Да ну? Ты в самом деле так думаешь? – Я картинно закатываю глаза. – Знаешь что? Выкуси! – Это вряд ли. – Он меряет меня взглядом. – Думаю, из тебя не вышла бы даже закуска. Подойдя ближе, он наклоняется почти к самому моему уху. – Но, быть может, вышел бы быстрый перекус. – Его зубы щелкают, громко, резко, я вздрагиваю, и вместе с тем меня пробирает дрожь. Что мне не нравится… совсем. Я оглядываюсь, желая узнать, смотрит ли кто-то еще на всю эту жуткую сцену. Но если прежде все пялились на меня во все глаза, то сейчас все до одного лезут из кожи вон, пытаясь вообще не глядеть в мою сторону. Один долговязый парнишка с густой копной рыжих волос идет по залу, так неуклюже отвернув голову, что едва не врезается в другого ученика. Так что с тем типом, с которым я веду разговор, все ясно. Твердо решив овладеть ситуацией, а также самой собой, я делаю большой шаг назад. Затем, стараясь не обращать внимания на мое бешено колотящееся сердце и нервную дрожь, говорю: – Да что с тобой? Чего тебе не хватает? – В самом деле, он ведет себя как взбесившийся белый медведь. – Не воображаешь ли ты, что у тебя в запасе есть несколько веков жизни? – На его лице снова играет все та же самодовольная ухмылка – он явно гордится тем, что смог меня достать, и на мгновение, всего лишь на мгновение у меня мелькает мысль о том, как приятно было бы всадить кулак в этот его мерзкий рот. – Послушай, тебе вовсе не обязательно быть таким… – Не указывай мне, каким я должен быть, а каким не должен. Тем более что ты понятия не имеешь, во что ты ввязалась. – О, только не это! – Я изображаю испуг. – Это и есть та часть повествования, в которой ты рассказываешь мне про больших и страшных чудовищ, которые обитают в больших и страшных дебрях Аляски? – Нет, это та часть, в которой я показываю тебе больших и страшных чудовищ, которые обитают прямо здесь, в этом замке. – Он делает шаг вперед, вновь приблизившись ко мне.