* * * – Медики-16, 22, 55! Кто в Центральном районе освободился, зайдите на Романова, 4, там нашему доктору плохо. 66К. Опа, это кто ж сломался-то?! – Я – Медик-55. Вызов принял. Романова, 4, ситуация 66К. – Медик-Центральный. Подтверждаю Медику-55-му. 18.35 – Дядя Коля, слышал вызов? Поехали. Кто-то из наших на себя вызывает. 66К. Будем поспешать. Дядя Коля молча кивает и ерзает могучей задницей в кресле. РАФ прыгает вперед. Мигалки включены, штатная квакалка неубедительно просит уступить дорогу. Обязательно найдется урод, который считает, что пропустить «скорую» – это означает уронить свое насекомовидное достоинство ниже плинтуса. На таких есть свое средство: водители «скорой» – особая категория шоферов. О них отдельная история. За бутылку-две огненной воды они неизведанными путями раздобывают сирены-ревуны, которые обычно ставят на речные теплоходы. Теперь представьте: едете вы себе, едете, в заднее зеркало не смотрите, на всех чихать хотели, вдруг из вашего багажника (такое ощущение!) раздается рев теплохода!!! Начиная утробным низкочастотным рычанием, он переходит в политональный звуковой вой такой силы, что любой «глухой», сжавшись за рулем, судорожно удирает в сторону. Радикальное патентованное средство! Дядя Коля хмыкает в бороду и крутит руль, как Покрышкин в воздухе. Говорят, что лучше всех Город знают таксисты. Ничего подобного! Со всей ответственностью заявляю: случись такое соревнование, водители «скорой» его выиграют. Вот и искомый адрес! У подъезда стоит Медик-41, такой же РАФ, как и наш. Рядом топчется водитель. Увидев нас, светлеет лицом, подхватывает мой сундук и быстро идет в подъезд, показывая дорогу. На всякий случай беру кардиограф и тороплюсь следом. Второй, третий этаж. Автоматически оцениваю габариты лестничной клетки – что если придется тащить носилки. Мда… Праздника не будет. Хрущеба. Блин-н-н… На площадке перед квартирой рвет пачку, выуживая сигарету, офицер-десантник. Лицо-негатив, остановившиеся глаза. Я уже такое видел. «Черный почтальон». В прихожей острый запах валерьянки, корвалола и чужой беды… – …Вера Сергеевна, голубушка! Вот приехал доктор наш, приехал с Центральной… Вера Сергеевна!.. За столом, уронив руки на раскрытую папку с картами вызова, сидит знакомая докторша. Лицо серое, губ не видно, на подбородке висят тяжелые мутные капли… Глаза прикованы к фотографии с обгорелым краем. Два парня на фоне БТРа, береты аж на затылке, тельники, героический вид… В этот дом пришла похоронка. Из Афгана. Документы погибшего привез офицер, который и рассказал, что колонну душманы расстреляли из гранатометов и сбросили взрывом фугаса в неприступное ущелье. В остатках БТРа на дороге нашли обгоревшую куртку с документами. От других не нашли и этого. Ущелье стало им братской могилой… Скорая не способна уменьшить меру человеческого горя, но увидев захлебнувшуюся в крике женщину, десантник-афганец сделал единственное, что мог – позвонил «03». Знакомая, в общем-то, история. Приехавшая докторша, как умела, принялась утешать бедную женщину: уколы, капли, вода. Транквилизаторы наконец подействовали, женщина забылась в тяжком полусне, вскрикивая и продолжая плакать. Позвонили на работу мужу, позвали соседку. Начиная заполнять карту вызова, доктор машинально пододвинула к себе и стала рассматривать привезенные офицером документы. Под потертыми конвертами лежала фотография с обгорелым краем. Ее Вера Сергеевна вынула и присмотрелась… Два парня на фоне БТРа. Лихо заломленные береты, героический вид… Слева незнакомое лицо, справа ее сын. Мгновенно пересохшими губами она спросила-прошелестела, развернув фотографию к сидящему напротив офицеру: – А… это… кто?.. – Справа старший сержант Александр Казакевич. Ее сын… – он тяжело мотнул головой в сторону спальни, – а слева – старший сержант Морозко. А вы что, его знали? – Знала… Почему знала?! Он что?! Тоже?!! Побелевшие пальцы впились в край стола. Все это мне срывающимся шепотом пересказал вошедший следом за нами офицер. – Где телефон? – Вон там, в прихожей на полочке… Максимально сжато описываю Старшему врачу ситуацию. – Ясно. Знаешь что. Вези ее на Станцию. – Может домой? – Нет, домой нельзя. Там сейчас поднимется вой, крик, плач. Ее доломают. Вези к нам. Положим в бокс. А я позову сейчас Коваленко. Что-нибудь придумаем. (Доктор Коваленко – опытнейший психиатр, проработавший на скорой кучу времени.) Транки не коли. Довези так. Гемодинамика стабильная? – Давление снижено, но держится. – Она в шоке сейчас. Вези, давай. Быстро. Я пошел готовить все. Из-подъезда Веру Сергеевну вынесли на стуле. Дядя Коля и офицер быстро сообразили, как ухватиться, и почти бегом спустили ее с третьего этажа. Водитель и я шли следом и несли все наше немудреное хозяйство. Что-то приговаривая, дядя Коля поднял на руки и внес Веру Сергеевну в салон машины. Завыли-закричали сирены обеих скорых, мелкий щебень брызнул из-под колес. 41-й вылетел из переулка первым, включил всю иллюминацию и перегородил дорогу. Под визг тормозов и возмущенные гудки мы выскочили следом и, рявкнув сиреной, выдавили с крайней левой полосы зазевавшегося водителя. Я присел на корточки рядом с носилками и удерживал всю дорогу безвольное тело… Нашу машину встречали. За нескольких секунд четверо мужчин выхватили носилки и отнесли Веру Сергеевну в приготовленную комнату. Доктор Коваленко в этот день не дежурил, но уже через считанные минуты, после нашего приезда, во двор влетела посланная за ним дежурная «Волга». * * * Скорая… Я рассказываю о ней, а у самого внутри начинает бушевать ураган эмоций. Нельзя там быть равнодушным, это неестественно. Иначе просто невозможно… Невозможно забежать на высокий этаж с полными руками, невозможно забыть, что сегодня еще ничего не ел, невозможно одним словом успокоить истерику семьи, невозможно попасть в ускользающую вену умирающего человека… Через какое-то время работы появляется специфическое чутье на беду. Это когда едешь на относительно безобидный по форме вызов, смущенный мужской голос по «03»: «…Я это… желудок чего-то болит… тошнит, в грудь отдает, и голова сильно кружится… плоховато чего-то… я бы…это…доктора бы, а? Чето я до поликлиники… это… не дойду… похоже… Уж извините…» А в голове уже начинает складываться диагностическая мозаика. «Взрослый мужик в похмелье скорую не вызовет… больной живот скорее крепким чаем полечит… про рвоту вообще не расскажет… уж если доктора зовет… плохо там… Боли в эпигастрии, внезапная рвота, слабость, отдает за грудину… Не инфаркт ли там? «Задний»?»… И уже тревога передается водителю и бригаде. Бежим, перепрыгивая ступеньки, и вот он, «клиент» лет пятидесяти, сидит на постели, лицо серое, потное. Рядом перепуганная жена, приподнимается к нам на встречу, пытается что-то объяснить… Мужик начинает судорожно зевать… «Т-т-твою мать!!! Сейчас врежет!!!» Хватаем его кто за что, сдергиваем на пол. Вокруг шум и безумная суета, но каждый делает свое и делает это максимально быстро и точно. Уже развернут дефибриллятор, уже зацепили кардиограф, интубационную трубку и катетер под ключицу загнали одновременно. «Руки-ноги БРЫСЬ!!!» Отскакиваем от тела. Разряд!!! Сестра висит над грудной клеткой, в руке шприц с длинной иглой. Ловит взгляд доктора. Секундная пауза… Гипнотизируем ленту кардиографа. Прямая! «Давай! Нежненько!!!» Зависаю над мужиком. Аккуратно начинаю непрямой массаж. Три-четыре-пять… На ЭКГ каша. «Дышим» мешком… еще… три-четыре-пять… Заводись, гад! Не видишь, стараемся!!! Посторонний шум в углу… Обвисая, ползет по стене спиной жена, закатывая глаза и начиная утробно выть… Медсестра поднимается с колен, два шага, подхватывает не успевшую рухнуть тетку… Тр-р-ресь!!! Звонкая оплеуха мгновенно затыкает истерику. – Тетка!!! Смотри на меня! Смотри сюда, говорю!!! Вот! Тебе! Капельница! Держи вверху!!! Помогай!!! Вот тебе ватка, поплохеет – нюхай! Поняла?!! Смотри мне в глаза!!! Поняла?!! Молодец!!! Так и стой… Слава богу! На пленке проскочил комплекс… Еще один, еще…Фу-у-у, «затикало»… – Дима, давление! – Шестьдесят. Низов пока нет. – Следи, сейчас может быть «свечка». – Уи, мон женераль. – Света, в капельницу комплекс, промедол, в жопу лидокаин. – Как я до его жопы доберусь-то, навалились все… Огрызаемся, значит, самое плохое уже перевалили. Мужик начинает шевелить руками, пытается приподнять голову… Вот бабай!!! Трубка ж… – Дима?! – Сто на шестьдесят, растет, пульс девяносто, дышит сам. – Ладно, интубацию убираем. На ленте – уродливый горб инфарктного комплекса. Достаем связку присосок и начинаем уже по всем правилам снимать многоканальную ЭКГ. Вот он, убийца. Правильно оценили. Задний – самый говенный для неотложки. Маскируется под боли в желудке, а потом – хрынннь! Но этого вроде вовремя прихватили. Площадь поражения не растет, давление держит, болевой синдром задавили наркотиками. Вон дядька уже балдеет… Жена тоже молодца! Стоит, как кремлевский солдат у мавзолея, с капельницей в руке. – Тетенька, вы присядьте вот на стульчик. Можно-можно! Бутылку эту к спинке кровати приладим. Вы как? Все в порядке? Муж? С ним все будет хорошо. Сейчас еще немножко полечим и в больничку поедем. Ага, в больничку! Ну инфаркт же не насморк. Что было?! Э-э-э… ну как бы это… он у вас того… помер ненадолго, но мы его слезно попросили вернуться. Ну-у-у… плакать-то зачем? Все уже позади…Да, пожалуйста-пожалуйста… давайте, идите соберите ему бельишко, зубную щетку и еще чего… Тапочки? Нет, тапочки пока не стоит, а то по девчонкам побежит. Ну вот и молодец, вот уже и улыбаешься. – Медик-центральный, Медик-16 просит госпитализацию. Инфаркт, мужчина, Железнодорожный район. Вас поняли. Нет, все нормально, стабильный. Потихоньку довезем». * * * Эпидемия гриппа началась. На улице –30, метель, на мне свитер, халат и аляска поверх, на ногах унты. Задача в «рафик» влезть, задача из него вылезти. В четыре часа, после института, заступаю в смену. На все, что ездит, усаживают максимум народа. В разъезд идут операторы «03», бригады дробят, фельдшеров сажают на самостоятельный разъезд. Студенты старше 4-го курса тоже ездят самостоятельно. Естественно, диспетчера фильтруют вызова и не дадут какую-нибудь «жуть» студенту, но это только теоретически. Нарваться может кто угодно и на что угодно. На «03» звонят и говорят: «…упал, расшибся…», забывая сказать, что упал-то с четвертого этажа. «Болит живот…» – как не болеть, если в нем кухонный нож по рукоятку. «Голова болит…» Едет девочка-фельдшер, а там шизофреник в «активной галлюцинаторной фазе», с топором гоняется за семейкой. Ясен перец, что у него голова «болит». Только вот каким «здоровым» местом думал звонивший на «03»? * * * У каждого подошедшего к диспетчерской лезут глаза на лоб: бумажки с вызовами завалили весь стол, еще только 4 часа, а вызовы на высокую температуру идут с 3–4 часовой задержкой. Начинается карусель. – Здравствуйте, доктора вызывали? Что случилось? Ясно. Где помыть руки? Термометр ставим. Давайте посмотрим, послушаем, горло покажите… угу… как температуру переносите? Чем еще болеете? Аллергия на лекарства есть? Сейчас укольчик сделаем, температура упадет, но сделайте еще то, то и то… Завтра вызывайте врача поликлиники… Грипп… Да, надо полежать, проветривайте чаще квартиру, еще в семье больные есть? Пока нет? Всем домашним ударными дозами лопать лук-чеснок, много пить чаю с лимоном, избегать скопления людей. Все понятно? Все. Будьте здоровы. До свидания. Вышел из квартиры, достал из кармана баночку с притертой крышкой, в ней раздавленный лук. Втянул носом. Ого, шибануло!!! Так. Полечился. Ползем дальше. Через 5–6 часов такой беготни ловишь себя на том, что опережаешь ответы пациентов заученной скороговоркой «…лежать… врача завтра… лук-чеснок… дышите – не дышите… горло… укольчик…» В голове крутится одно: «Не пропустить менингит или пневмонию!» Начинается канитель с выключением лифтов после ноля часов. Вы пробовали забраться на десятый этаж в зимней одежде, пешком и с «чумаданом»?! А десять-двенадцать раз за ночь, когда нормальный человек должен спать? А если тебе еще на каждом вызове добавляют «бодрости» шипением сквозь зубы: «Мы вас вызывали шесть часов назад!!! Подохнуть сто раз можно, пока вас дождешься, скорая называется, труповозы!!! У человека температура под сорок, ему хреново, а вы где-то там катаетесь…» Сначала терпишь, потом огрызаешься, потом наступает безразличие, все уже фиолетово. Под утро одному особо яростному защитнику собственных прав, ветерану войны, труда, Куликовской битвы и победителю в соцсоревновании в трех пятилетках вынимаю градусник, фиксирую в карте вызова 38,2 и демонстративно засовываю градусник себе под мышку. Дед обалдело наблюдает за моими манипуляциями и не знает, что сказать… Достаю градусник и сую ему под нос – у меня 39,1… – А… а как же вы ездите?! Вы же сами тово, больной? Как же так?! – Когда я пришел на работу, я был еще здоров… но вы у меня сегодня двадцать первый вызов. И все с гриппом, который сам по себе злой и заразный. А я – не деревянный… Вы вот чихнули вроде мимо, но свое я и от вас уже получил. Так что давайте не будем мерить, кому хреновее, ладно? – …!