В фонендоскопе слышно нарастающее хлюпанье в легких и ослабевающие тоны сердца. Начинается нарушение ритма… Вот один «пробел»… второй… Остановка дыхания и сердца!!! Легонько встряхиваю отяжелевшее внезапно тельце и мягко сдавливаю грудную клетку. Моих ладоней достаточно, чтобы охватит и большими пальцами точно сойтись в нужной точке. Начинаю массаж. Кладу на окровавленное лицо марлевую салфетку и через нее «дышу». В голове продолжает визжать сирена «Менингококкцемия!.. Рот в рот!!!.. Совсем охренел?!!» Да, раздолбай, да, тупица, да, идиот… Да, дышу… и он дышит… В какой-то момент началась просто мистика. Видимо, совсем лишившись разума и профессиональной критики от отчаяния, что теряю ребенка, я вцепился в скользкое от крови тельце и в мыслях взмолился, наверное, впервые в жизни: – Если Ты есть – помоги!!! Не дай ему умереть!!! Ребенок задышал самостоятельно, заплакал и попытался открыть глаза. Он жил, когда бабка целовала его ножки и что-то непрерывно говорила, он протягивал к ней руки… Он жил и плакал, когда я пытался его перевернуть на бок, чтобы он не захлебывался собственной кровью… Он жил, когда у дома, взревев последний раз сиреной, тормозили с визгом «шоки»… Он жил, когда его выхватили у меня из рук и начали интубировать, катетеризировать, мониторировать… Я сидел на лавке у калитки и безразлично рассматривал руки, покрытые черной корочкой запекшейся крови. Мой водитель подошел и протянул старенькое полотенце. – Я тут это, край намочил, а другой-то сухой… Ты, это… лицо-то оботри… и руки… или я давай… мне-то сподручнее… и халат давай снимем… Мне не было странно, что взрослый дядька, матерщинник и циник, способный нахальничать в присутствии любых авторитетов, бережно утирает мне лицо и руки, помогает выпутаться из халата… Мы вздрогнули одновременно, когда услышали пронзительный женский вопль. – Все… – выдохнули оба. Иногда, вспоминая этот случай, я задаюсь вопросом: что мы приносим с собой к людям? А что оставляем, когда уходим? С чем остаются люди? Горстка пустых ампул, клочки ваты с пятнышком крови, упаковка от бинта или лента кардиографа… Или все-таки что-то большее? Что оторвалось от нашей души навсегда… 8 После четвертого курса медицинского института был послан злыми коммуняками на фельдшерскую практику в мрачные дебри Сибири. В компании таких же страдальцев и борцов за сохранность и девственность данной нам от природы чистоты разума. Не сказать, что главный врач ЦРБ сильно обрадовался нашему десанту. Хотя позже, разобравшись кого ему прислали, подобрел и приблизился к массам. Ясно было, что двадцать мрачных от перспектив «лето в деревне» студентов-медиков могут превратить чью угодно жизнь в кошмар. Главврач оказался неожиданно хитрой рыбой. Сельская смекалка и богатый жизненный опыт подсказали ему, что наилучший путь к сердитому студенту проходит через вечно скулящий желудок и перспективы экологически чистого отдыха с задорными селянками. Что и было организовано в кратчайшие сроки. Желание все разнести в мелкие дребезги и поменять подушки с матрацами на самогон улеглось под тяжестью щедрого борща и обилия деревенских разносолов. В перспективе была обещана дискотека в местном клубе и выездное сафари на карасей и окуней. После чего всех быстренько распределили по разным местам. Понятно, что руки лишними не бывают. Тем более в сельской больнице. Персонал тащился от обращения к ним по имени-отчеству, пациенты от непривычного изобилия вопросов и странного интереса к собственному состоянию. Бабушки млели от долготерпения молодых «докторов» к подробностям изложения истории болезни. Деды многозначительно шевелили лохматыми бровями и кряхтели от восторга, когда стройные и непомятые «докторши» осторожно трогали нежными пальчиками их артритные колени. Уже на третий день одной нашей волоокой сокурснице было предложено выйти замуж. Молодой механизатор со сложным переломом обеих берцовых костей не выдержал зрелища богатого «воспаления легких» в лихом вырезе накрахмаленного халата в сочетании с поразительно тонкой талией. Только гипс, щедро налепленный на ногу воспламененного сибирского юноши, спас «нимфу» от немедленной женитьбы. Я все эти интриги и страсти мадридского двора наблюдал с высоты своего опыта уже возникшей семейной жизни. А как вы хотели?! Человек, к тому времени уже целых полгода женатый, может с ленинским прищуром снисходительно наблюдать за веселой и несолидной возней однокашников. Мы с женой учились в одной группе, так что и на практику поехали вместе и, как людей семейных, нас разместили в отдельном номере в местной гостинице. Что дало нам определенные преимущества в глазах общества. Так как ребят поселили на территории больницы в нескольких палатах отремонтированного корпуса, то любые… э-э-э… посиделки там были запрещены. Ну а в гостинице, тут уж сам бог велел посидеть, попеть, попить, потрепаться. Народ постепенно осваивался. Осевшие в терапии делились с остальными огурчиками-помидорчиками, которые непрерывно тащили пациенты, смущая незрелые умы. Попавшие в хирургию усвоили циничное выражение лица, закатывали чуть не до плеч рукава халата и научились курить папиросы, держа их за мундштук зажимом «москит». Гинекология радовала внезапными застенчивыми приветствиями на улице от незнакомых женщин и мрачными взглядами их мужей. Брошенные в «инфекцию», проклинали судьбу и обещали принести «с работы» особо болезнетворную бациллу и накормить ею насмешников. Всем всего хватало, но мне не хватало приключений или адреналина, или и того и другого… Тайком от жены я полюбопытствовал о наличии в больнице службы «Скорой и неотложной помощи». Таковая в наличии имелась в размере двух уазиков и двух фельдшеров. Размечтавшись и распустив хвост, я небрежно поинтересовался у главврача: не желает ли он дружеской и профессиональной поддержки от ветерана скорой. Так сказать, в нагрузку к основной работе, на полставочки, за небольшую денежку. Проговорив эти роковые слова и увидев вспыхнувший зеленый огонь в глазах главного, я понял, что продешевил и влип. По-братски подхватив меня под локоток и запустив в голос бархатные нотки, он повлек наивную жертву в свой кабинет. Как позже я осознал, он не мог поверить своему счастью и спешил удостовериться – в своем ли уме доброволец. Мне были обещаны все немыслимые блага, деревенские лакомства и гостинцы, лучший из двух уазиков, блестящая характеристика и отзыв после практики в институт, бюст на родине и хор молодых селянок за завтраком, причем завтрак подавать будет лично он. Мне бы спохватиться и дать задний ход, но не тут-то было! Главврач был опытным руководителем и хитрым мужиком. Вырываться из его щучьего захвата было поздно. Это уже потом я узнал, что радиус действия неотложки ЦРБ около 80 километров, а вот дальность рации на машине только 35–40 км. Что в этом радиусе около пятнадцати деревень, в которых нет, не то что больниц, нет даже постоянных фельдшеров в фельдшерско-акушерских пунктах (ФАПы). Что оснащение машин… э-э-э… скудное. Что лекарств в укладке ничтожно мало и взять неоткуда… Но все это было уже потом. Так я стал Филином. Аистом была вторая машина, ну а Совой – собственно больничка. Диспетчером скорой автоматически становилась дежурная медсестра приемного покоя. Она принимала вызова, она же и передавала их «кавалерии». Первое же дежурство наглядно продемонстрировало мне существенную разницу между городской скорой и ее сельским аналогом. Про дороги я промолчу, ибо до меня все уже было сказано. Слава богу, не было дождей. Вот тогда бы это все превратилось в полный экстрим и киноужасы. Это в Европе на джипах сейчас за свои деньги гоняют по специально приготовленной грязи да по причесанным холмам и чувствуют себя Крокодилом Данди и Индианой Джонсом в одной красивой упаковке. Там и тогда все было даром, натурой и в богатом ассортименте. Заехав на первый вызов по поводу приступа бронхиальной астмы и успешно с ним справившись, я довольный и надутый от осознания собственной важности вышел на крыльцо дома пациента и остолбенел… Во дворе и за забором стояли люди. Много людей. И не просто так – на заезжего посмотреть – все за помощью. Четырнадцать (!) пациентов плюс сопровождающие лица. И понеслась! Язык оригинала: «лошадь в грудняку пнула», «колено гниеть», «жаба в печенках», «топор соскочил и в ногу», «мыша пальцы покусала, раздуло как барабан», «попалился», «шарабан болит, мочи нет», «опростаться втору неделю не можу», «жилы тянет», «короста зудючая» и тому подобное. Всё требовало немедленного вмешательства и недюжинной энергии. Чтобы трансформировать деревенские диагнозы в понятные студенту, требовалось нечеловеческое терпение и богатое воображение. Отчаявшись иногда понять, я стонал: «Ну, хоть пальцем покажи!!!» Показывали. Та-а-акое показывали! В учебниках этаких картинок не найдешь. С первого вызова я выбрался только через три с половиной часа, с языком на плече, полностью охрипший. В машине ехало со мной в больницу шестеро пациентов. Самых-самых. Увидев толпу в приемном покое, главврач блестяще исполнил трюк «пройти сквозь стену» и исчез с линии прицела. Найти его в тот раз в больнице никому так и не удалось. И потекли будни. Опыт неотложной помощи, конечно, нарабатывался ошеломительный. Железа, ответственная за фантазию и изобретательность, дымилась от быстродействия. Сделать кровопускание при отсутствии гипотензивных препаратов даже не считалось за экзотику. Вправить челюсть с помощью полотенца, откалибровать посттравматическое косоглазие с помощью сита, шины из-подручного материала, дезинфекция с помощью самогона, снижение температуры без лекарств, остановить приступ пароксизмальной тахикардии нажатием на рефлексогенные точки – короче, в ход шло все. Все, что зацепилось в мозгах за время учебы. Впервые испытал потребность почитать на досуге учебник. Во как! Стимул к знаниям появился мощнейший. Каждый заезд в отдаленную деревню превращался в многочасовой прием по всем областям терапии, хирургии, педиатрии. Потом в машину набивались страдальцы, кому уже нельзя было ждать чудесного исцеления, и наша кибитка потихоньку плелась домой. Я сдавал «урожай» в приемный покой и отползал в укромный уголок отпиваться чаем. На одном из вызовов мне очень не понравился набор симптомов, который выдал пятидесятилетний мужик. Очень это напоминало предынфарктное состояние. ЭКГ снять можно было, сами понимаете, только на патефон. Кстати, после этого случая главный торжественно выдал мне из собственных закромов портативный кардиограф. Ему просто в голову не приходило, что кто-то им мог, кроме терапевтов в стационаре, воспользоваться. Меня же учили читать ЭКГ кардиобригады и «шоки» скорой, моментально и больно тыкая носом в ошибки и привязывая полученные знания к конкретным больным и их симптомам. Мужчина терпеливо перенес все мои манипуляции, продолжая жаловаться на дурноту и жжение за грудиной. Давление было низковато, но при этом подозрительно похлюпывало в легких. Я прервал привычный уже прием, предлагая двум пациентам ехать с нами в больницу, и с помощью соседей осторожно перенес мужичка в машину. Видимо сработала интуиция, и я на всякий случай добротно подкололся с глюкозой, тщательно приклеив лейкопластырем иглу. Поехали. Пациент «заплохел» уже минут через десять транспортировки. Резкая бледность, пот, начал хватать ртом воздух. Колю наркоту и пытаюсь поднять давление. Водитель без принуждения и объяснения погоняет наш пепелац, расщеперившись за рулем как натуральный филин. От азарта и ответственности, не замечая, что жует незажженную сигарету, подвывает что-то нечленораздельное и топчет педали. Мне уже самому плохо. Сижу в полуприседе у носилок в трясущемся уазике, придерживая на носилках тяжелеющее тело и молясь, чтобы не вылетела игла из вены. Периодически меряю давление, что тоже становится постепенно цирковым аттракционом и, пытаясь сквозь шум, рев мотора и лязг «железного коня» услышать ослабевающие толчки изношенного сердца…Вытащив и перегрузив пациента на больничные носилки, я на секунду присел на стул в приемном покое… Встал только минут через сорок и то с помощью товарищей. Ноги просто одеревенели. Среди нас был парень, профессионально занимавшийся биатлоном. Посмотрев на мое перекошенное лицо, раскоряченную позу и выслушав кружевное объяснение, он хмыкнул, загнал меня на кушетку, велел снять штаны и в течение сорока минут самым свирепым образом терзал массажем мои ноги. Я выл и отбивался, но веселые однокашники воспользовались ситуацией и охотно ассистировали массажисту, зажав меня и не давая удрать. Спасибо ему огромное. Иначе назавтра я бы просто не встал. * * * Возвращаясь после одного из вызовов в ночное время, я устроился на крыльце, наслаждаясь тишиной и покоем. Погода хорошая, легкий ветер шевелит богатую еще шевелюру. Лягушки квакают у недалекого пруда. Роскошное прозрачное небо, полное звезд. Мыслей нет. Состояние чистого наслаждения природой. Красота-а-а… В совершенную гармонию созерцаемой вселенной вмешался какой-то странный звук. Как будто кто-то пилил дрова. Потихоньку. Как бы стесняясь. Ну а чего такого? Ну захотелось человеку ночью дров напилить. Не спится ему. Вжик-вжик, вжик-вжик… Любопытство разбирало все больше. Пошел на звук посмотреть на ночного дровосека-энтузиаста. Уши привели меня в нежилое крыло только что отремонтированного корпуса больнички. «В лесу раздавалась пила дровосека…» «Пилой» оказался многострадальный гипс на ноге уже известного молодого, романтически настроенного крестьянина. «Дровами» – многофункциональная кровать. В позе Камасутры, известной в народе под эротическим названием «собачья радость», этот ударник сексуального труда старательно опылял один из наших незамутненных институтских цветочков. «Цветочек» радостно повизгивала и ела подушку. Видимо, чтобы не поделиться радостями от качественного опыления с окружающими. Зрелище было позитивное и совсем даже не противное. Хотелось, конечно, дать пару дельных советов или гаркнуть чего-нибудь бодрящее и задорное в спину трудолюбивому пейзанину. Но оставался шанс быть непонятым и битым. Неотложной медицинской помощи никому не требовалось, а потому пришлось сваливать тихими шагами, чтобы не нарушать процесс. «Что ж мы зверьки какие, непонятливые, что ли?!» – утешил я себя и вернулся к созерцанию звездного неба. Чудно, но созвездия упрямо складывались в увиденную картину. Эх-х, не бывать мне астрономом, однако… * * * Изображать личинку Бэтмена, зависая между поленницей дров и крышей сарая, мне еще не приходилось. Внизу топталась огромная (килограмм 150!) бодрая свинья и с аппетитом осматривала мои ноги. Не знаю, может, ее раньше и не откармливали местными докторами, но сейчас она наотрез отказывалась уходить со своего поста. Даже метко получив по голове несколькими поленьями, свинюка с вожделением хрюкала и тянулась к диетическому блюду. Можно было, конечно, попытаться спрыгнуть и добежать до забора. Но бежать бы пришлось по вражьей территории, грамотно заминированной апокалиптическими кучами свинячьего гуано. Перспектива быть укушенным огорчала и наводила на циничные размышления о природе свиньи и ее неминуемой кончине. Да и предполагаемые боевые шрамы были бы как минимум некошерными и малопрезентабельными. Ситуацию спас хозяйский ребенок, который вошел в загон, ухватил этого хрюкающего терминатора за болтающееся ухо и, ни слова не говоря, потянул ее в сторону небольшого сарайчика. Свинья без малейшего протеста вошла в свои апартаменты, обиженно взвизгнув, когда хозяйская нога, пусть и детского размера, определила ей пинком свое отношение к происшествию. – Иван! – лаконично и солидно представился, протянув чумазую, но крепкую ладошку, маленький мужичок лет эдак восьми. – Бабы – там… – мотнул головой в сторону длинной пристройки-сенника. И пошел со двора, ни разу не оглянувшись. Человек высоко ценил свое время. Я с уважением посмотрел в спину на тщедушную личность в старом пиджаке с подвернутыми рукавами и в драповой кепке и пошел разбираться с «бабами»… * * * Закончив очередную «гастроль», я потерял водителя. Исчез бесследно. Посланные на поиски местные следопыты доложили, что тело «героя» лежит на полдороге между машиной и горячей деревенской свадьбой, что имела место состояться как раз в день нашего заезда на вызов. Тело я нашел, но вот дух моего навигатора плотно ушел в астрал. От мощного самогонного выхлопа завяли даже ко всему привычные придорожные лопухи. Добровольцы без лишних просьб подхватили «пострадавшего» и с шутками-прибаутками доставили к машине. Носилки уже были заняты холециститной бабушкой и потому астрального путешественника положили in natura рядышком на пол. С трудом найдя «секретку» и включив отверткой зажигание (ключей там отродясь не было), я поехал «на базу». Пациенты, традиционно заполнившие машину, прониклись ситуацией и не осложняли мне жизнь дополнительными вопросами и комментариями. Только сидевшая на моем законном месте рядом с водителем молодая мамаша с маститом однажды робко спросила меня о необходимости пересекать речку вброд при наличии настоящего моста в километре отсюда. Откуда ей было знать, что «дохтур» ехал «по солнцу», приблизительно зная направление и не более того. Доехали успешно, правда, слегка попетляв. Выгружая у дома «тело» с трудом удержался от желания влепить сочного пенделя ренегату, подло предавшему боевое братство… Наутро водитель, свежий как огурчик, появился передо мной и, ни слова не говоря, выставил ведерко карасей. Я молча жрал его глазами и копил яд. Рядом с ведерком появилась двухлитровая банка со сметаной. Я открыл рот и прокашлялся перед тирадой. Немедленно был выложен, завернутый в капустный лист, смачный кус подкопченного сала. Я со свистом втянул воздух и тут, воровато оглянувшись, водила жестом фокусника извлек ниоткуда литр «микстуры от насморка», аккуратно заткнутый газеткой. Мой нерожденный вопль ликвидировал однокашник, возникший неожиданно за спиной водителя в нашем уголке. Одним взглядом оценив «поле боя», он приобнял провинившегося за плечи и доверительно ему сообщил: – Исчезни, братан! Беру твои грехи на себя, отмолю, тасссазать… Беги ужо, яхонтовый, а то передумаю!.. И уже обращаясь ко мне: – Доктор Дима! Ты чо?! Человек искренне осознал! Проникся!!! Искупил, можно сказать, кровью… Последние слова он произносил, уже втянув носом аромат и слегка глотнув из-под пробки-газетки. Полуприкрытые глаза знатока затуманились и с профессиональным чмоканьем были изложены результаты экспертизы: – Амброзия. Чиста, как слеза первокурсницы. Урожай позапрошлого года. Год был солнечный и плодовитый. Поля левого берега реки Ухмянки. Талантливый купаж и очистка березовым углем и песочком довела букет до совершенства. Сделал еще глоток и продолжил: – Карасей жарим в сметане! Амброзию заедаем салом! Картошки накопаем. Зелени на салатик надергаем. Жизнь удалась! Димон, с тебя помещение. * * * Страшны деревенские драки. Бессмысленные и беспощадные, как выразился классик. Бьют наотмашь и чем попало. Раньше под руку попадали колы, вожжи, оглобли да горшки. Нынче, в эпоху технического прогресса, под руку попала бензопила. Представили? Когда я выскочил из машины у приемного покоя, от меня шарахнулись все, даже вездесущие и ко всему привыкшие больничные кошки. Машина изнутри напоминала внутренность промышленной мясорубки. Прибежали ребята из хирургии, подхватили забинтованного и перетянутого там и сям жгутами клиента и помчались в экстренную операционную. Вздрагивая от избыточного адреналина, пошлепал в душ. Там и навернулся в обморок. Просто так, сполз по стенке. Отчего? А кто его знает… Видимо и у меня есть п редел… * * * Провожали нас хорошо. Работали мы нормально, без экзотических приключений и эксцессов. Несколько случаев неизбежного студенческого раздолбайства, естества и озорства вполне благополучно скрасили однообразие рутины и придали необходимую остроту и пикантность воспоминаниям. Персонал накрыл щедрую поляну. Некоторые благодарные пациенты принесли вкусные гостинцы. Почему-то особенно запомнилась пестрая наволочка с семечками. За тополями остервенело целовались две пары, обмазанные слезами, соплями и обещаниями «вернуться!», «приехать!», «не забыть!». Под навесом дремали два скоро- помошных уазика. Один – Аист, другой – Филин. Мне показались грустными выражение их круглоглазых «мордочек». Или это было грустно только мне? Мы уезжали из этих мест фактически навсегда, оставляя в памяти запахи, звуки, образы. Эмоциональные дорожки, прорезанные столкнувшимися с нашей судьбой судьбами других людей. 9