— Спасибо за эти очень ценные для меня сведения. Я должен непременно догнать Отца-Ягуара. Вы поможете нам раздобыть лошадей? — Разумеется, господин полковник! Сколько именно лошадей вам нужно? — Четыре — две ездовых, две вьючных. — Купить их или взять из конюшни в гарнизоне крепости? — Лучше купите. Гарнизонные лошади прошли определенную выучку, а я — наездник начинающий, будет лучше, если мы с лошадью окажемся одинаково неумелыми. — Хорошо, — сказал офицер и улыбнулся, давая понять, что по достоинству оценил шутку полковника, известного, кроме всего прочего, и своим великолепным умением держаться на лошади. — Когда прикажете подать лошадей? — Через час! Капитан удалился. Зато тут же вновь появился унтер-офицер с сигаретами. Доктор Моргенштерн, начиная, кажется, понемногу входить в роль «полковника», обратился к нему на это раз с вальяжностью, подобающей образу, в котором он невольно оказался: — Любезнейший, а нельзя ли доставить сюда мой багаж, оставшийся на пароходе? Надеюсь, это не слишком затруднит вас. Там, в нашем багаже, находится набор, по-латыни «сарцина», инструментов и связка книг, обернутая куском кожи, именуемая по-латыни «фасцис». — Будет доставлено немедленно! — выкрикнул громко, как на плацу, унтер-офицер, развернулся на каблуках и вышел строевым шагом. Прошло еще четверть часа. Появился капитан и доложил, что лошади готовы. — Сколько они стоили? — поинтересовался доктор. — Нисколько, господин полковник, — ответил капитан и опять улыбнулся: полковник продолжал шутить. — Но я все же предпочел бы заплатить за них. — С зоологов здесь денег брать не принято, — сострил, стараясь попасть в тон шутке старшего по званию, капитан. — Но почему? — искренне изумился приват-доцент. — Таков уж обычай здешних мест, ничего не поделаешь. — Поразительно! Эта страна была колонизирована испанцами, перенявшими обычаи, а вместе с ними и многое другое из культурного наследия древних римлян. Но никогда, ни единого раза я не встречал в литературе примеров того, чтобы римляне безвозмездно предоставляли лошадей ученым, в частности, зоологам. Надо обязательно заняться более глубоким изучением этого вопроса. Судя по тому, как легко вам предоставили лошадей для никому здесь не известного ученого из далекой чужой страны, этот обычай в его культурно-историческом аспекте имеет огромное значение в современном быту. Не менее удивительно и то, что обычай этот прижился именно в Аргентине — ведь во многих отношениях эта страна очень закрыта для чужеродного влияния. Особенно в том, что касается сохранения останков древних живых существ, но это, надо сказать, к счастью для науки. Под этими существами я, кстати, в данном случае имею в виду не только мастодонтов и мегатериев, но и человека третичного периода. Уважаемый господин капитан, скажите, а не приходилось ли вам когда-нибудь прежде встречать в пампе, ну если не кости человека третичного периода, то хотя бы следы его стоянок? — Третичного периода? Стоянок? — ошарашенно переспросил капитан. — Может быть, господин полковник будет настолько любезен, что разъяснит мне, кого именно он подразумевает под человеком третичного периода? — О, простите мне, капитан, мою забывчивость, ради Бога! Я как-то все время упускаю из виду, что большинство людей ничего не знает о древней истории Земли. Поясню поэтому кое-что специально для вас вкратце. Уже довольно давно в пластах земной коры древнего происхождения были найдены доказательства того, что доисторический человек был знаком с огнем и пользовался каменными орудиями труда. Потом обнаружили три хорошо сохранившихся человеческих скелета. Можно смело утверждать, что эти люди жили именно в третичный период, поскольку их позвоночник состоит из тринадцати позвонков, в то время как у «гомо сапиенс», человека разумного, то есть у нас с вами, их только двенадцать. А через несколько десятков тысячелетий у человека может оказаться еще меньше позвонков, что, кстати, лично меня нисколько не удивит. — А из этого следует, — вставил свое слово Фриц солидно, — что еще позднее бедняга человек может и вовсе лишиться всех своих костей. Безвозвратно. Какая будет утрата! — А ты знаешь, я не стал бы отрицать право подобной гипотезы на существование, — поддержал его доктор, не раскусивший лукавства своего слуги. — Изменения в образе жизни человека идут поистине страшными темпами, иногда скачкообразно. Мы пока не улавливаем этой закономерности, потому не можем представить себе в полной мере, какие последствия может вызвать этот процесс. В доказательство права этой гипотезы на существование могу привести в качестве примера строение коренных зубов пещерного медведя. Вы видели их когда-нибудь, мой друг? — обратился вдруг ученый к капитану, начисто забыв во время своей краткой популярной лекции, где находится и с кем разговаривает. — Нет, мне не приходилось видеть зубы медведя, — ответил после некоторого замешательства вконец растерявшийся капитан. — Эти зубы, а особенно коренные, по-своему… И тут доктор вынужден был прерваться. Вошли солдаты, которые внесли его багаж. Он быстро развязал тюк с книгами, проверил, все ли они на месте. Капитан взял одну из книг и начал рассеянно ее перелистывать. Ученый труд, который он держал в руках, назывался «Древние формы жизни в пампе». На форзаце книги было каллиграфически выведено: «Доктор Моргенштерн. Ютербогк». Заинтригованный капитан открыл вторую книгу уже специально на форзаце, увидев ту же надпись, оживился. Схватил и раскрыл на форзаце третью, четвертую, пятую книгу… Сомнений не оставалось: все эти книги были узко специального назначения, и они могли принадлежать только одному человеку, а именно тому, кто только что продемонстрировал свою ученость, кто сам просил называть его именем, обозначенным на книгах, и кого он считал до этой минуты полковником Глотино. Капитан почувствовал, как внутри у него все похолодело. Он спросил: — Как вас по имени, сеньор… зоолог? — Доктор Моргенштерн из Ютербогка. — И это… ваше подлинное имя? — Капитан сглотнул слюну от волнения. — Разумеется. — И вы можете это доказать? — Нет ничего легче. Я покажу вам свой паспорт. — На стол его! Немедленно! — заорал капитан. У него сдали нервы. Трясущимися руками он взял паспорт доктора, внимательно изучил его и отшвырнул с презрением. Куда только подевалась его недавняя несколько приторная любезность — теперь он больше всего напоминал игрока, сделавшего крупную ставку в рискованной игре, но проигравшегося в пух и прах. — Какая наглость! Но и какое сходство! Просто невероятно! Мошенники! — Он уже почти вопил, как базарная торговка. — Мошенники? Это вы про нас-то? Сеньор, не соблаговолите вы в таком случае объяснить, на каком основании вы делаете это заявление? Мне кажется, что никаких оснований, «инанитер», как сказали бы древние римляне, у вас на это все-таки нет! — Послушайте вы, как вас там, лучше оставьте меня в покое с вашими римлянами. Не понимаю, какое вы вообще имеете к ним отношение, если у вас в паспорте черным по белому написано, что вы немец! И как вы посмели выдавать себя за полковника Глотино, родственника самого генерала Митре? — Как я посмел выдавать себя за полковника? — От возмущения доктор Моргенштерн даже подскочил на месте. — Нет, это я должен вас спросить: как это вы посмели обвинять подданного Германии во лжи без всякого к тому повода? Если вы приняли меня за кого-то другого, то это — ваша ошибка, а я тут ни при чем. — Да замолчите же вы наконец! Я имею полное право арестовать вас! — Охотно верю, что сделать это вы сможете, но оправдаться потом за свою глупость — вряд ли. Немца нельзя брать под стражу просто так, потому, что кому-то он, видите ли, показался несимпатичным. За это вам придется ответить по всей строгости закона! — Ваши претензии смешны и неуместны! Я вас поил-кормил, мои люди достали для вас лошадей, а теперь выясняется, что вы — всего-навсего какой-то гринго, немецкий книжный червь, которого черт случайно занес в Санта-Фе! Доктор Моргенштерн густо, как мальчишка, уличенный в мелкой краже, покраснел, но от ответного выпада на этот раз воздержался. И тогда в разговор вмешался Фриц, уже давно порывавшийся сделать это. — Советую вам, сеньор, быть поаккуратнее в выражениях, иначе вам придется выслушать обстоятельное и, я полагаю, утомительное для вас объяснение, как следует держать себя с известным немецким ученым, которого вы походя назвали «гринго» и «книжным червем». А пока я скажу только, что он не из тех людей, которые живут — только небо коптят! — Это вы кого имеете в виду? — вскипел лейтенант, явно принявший последний пассаж Фрица на свой счет. — Кого я имею в виду, того и имею. Но если вам показалось, что эти слова относятся к вам, то разубеждать вас не буду. Я хочу сказать о другом: меня удивляет, как это вы, капитан, опускаетесь до того, что унижаете собственное офицерское достоинство какими-то мелочными претензиями относительно того, что мы тут у вас съели и выпили. Неужели вы думаете, что мы не в состоянии оплатить счет за ваше угощение? А лошадей вы можете вернуть, мы купим себе других. Итак, будьте любезны, сеньор капитан, назовите мне, пожалуйста, сумму, которая причитается с нас за обед. Кстати, имейте в виду: с вином вас, мягко говоря, надули — это не бордо, это бурда какая-то! Уж не знаю, из чего ваши местные умельцы ее варганят, но она ужасна и с настоящим благородным бордо ничего общего не имеет. Фриц достал из кармана кошелек и начал, намеренно не торопясь, с демонстративной тщательностью пересчитывать деньги, которые были в нем. Капитан побледнел, на скулах его заходили желваки. Его душила ярость. — Что? Ты, видно, сильно не в себе, малый, если думаешь, что я приму деньги от какого-то ничтожного лакея! — Капитан опять орал самым вульгарным образом. — Это кто это тут ничтожный лакей? — не давал ему спуску Фриц. — Ах, это вы ко мне так обращаетесь? Извините, сеньор, не по адресу! Меня зовут Фриц Кизеветтер, и я — да будет вам известно, пруссак. Неужели вам никогда никто не объяснял, что для того, чтобы перейти с пруссаком на «ты», сначала нужно выпить с ним на брудершафт. Но у меня, знаете, почему-то не возникает желания пить с вами на брудершафт, так что, будьте настолько любезны, перестаньте мне «тыкать», сеньор капитан! — Скажите, какая важная персона нашлась! Да вот я сейчас возьму и прикажу своим солдатам взгреть тебя так, чтобы еще целый год твоя спина отливала синевой. И будь уверен, они это сделают! — Да только попробуйте! Я — подданный короля Пруссии. Его влияние простирается достаточно далеко для того, чтобы найти вас где угодно и примерно наказать за недостаточно уважительное отношение ко мне. Но эти слова только подлили масла в огонь. Офицер распахнул дверь и выкрикнул в коридор: — Эй кто-нибудь, идите сюда! Возьмите этого негодяя за шкирку и выкиньте его отсюда. Не миндальничайте с ним. Чем больше синяков он получит, тем лучше! Солдаты переглянулись между собой. Они ничего не понимали. Всего какой-то час назад на их глазах капитан вел себя заискивающе с этими странными маленькими гаучо, что называется, смотрел им в рот, и вдруг такая перемена… Воспользовавшись их замешательством, Фриц быстро выхватил из-за пояса револьвер и, проведя его дулом широкую дугу в воздухе, сказал: — Не беспокойтесь понапрасну, высокочтимые сеньоры, я хоть и люблю, когда со мной обращаются вежливо, но не до такой же степени! Меня не надо сопровождать. Фриц Кизеветтер привык обходиться без почетного эскорта. — Повернувшись к солдатам спиной, он спокойно продолжил, обращаясь уже к своему хозяину: — Пойдемте отсюда, герр доктор. — И взвалил себе на плечи тюк с инструментами. Казалось невероятным, как такой маленький человек мог поднять такую тяжесть. Солдаты невольно почувствовали уважение к нему и расступились. Но капитан прикрикнул на них: — Вы что, олухи небесные? Вам же было приказано вытолкать его отсюда! А во дворе арестуйте его! На этот раз солдаты послушались своего командира. А тот с торжествующим видом повернулся к доктору и заговорил со злой иронией в голосе: — Ну как, сеньор, теперь, я надеюсь, вы убедились, что с аргентинским офицером всякие мошеннические фокусы даром не проходят? Мне, знаете, что еще сейчас очень интересно: а что вы станете делать, если я прикажу арестовать и вас тоже? Доктор Моргенштерн ответил ему с олимпийским спокойствием: — Обращусь через посла моего монарха к вашему президенту, и тогда под арест пойдете уже вы, а не я. Но ничего, слишком сильно по этому поводу не огорчайтесь — ведь в результате полученного урока вы, наконец, научитесь хорошим манерам. — А вам не кажется, сеньор зоолог, что вы слишком много себе позволяете? — с тихим бешенством произнес капитан. — Не кажется. Я позволяю себе ровно столько, сколько требуют от меня обстоятельства и позволяет мне мое положение. — Насчет вашего положения вы определенно заблуждаетесь. В таком случае я должен просветить вас на сей счет: положение ваше сейчас, прямо скажем, очень незавидно. — А ваше еще менее того. Офицер, арестовывающий человека, к которому еще совсем недавно он обращался «господин полковник», по-моему, должен опасаться со стороны своего начальства упреков в потере бдительности, что, насколько мне известно, в армии любой страны считается позором, если не преступлением. На последнем слове он сделал первый шаг и, уже не глядя на капитана, вернее, глядя перед собой так, словно в комнате, кроме него самого, вообще никого не было, двинулся к двери. Со двора доносились шум и крики. С верхних ступеней наружной лестницы ученый сразу увидел клубок из человеческих тел во дворе крепости, в центре которого, словно ядро, вращалось тело его слуги в красном пончо. Доктор бросился ему на помощь, но еще раньше Фриц как-то изловчился и вытащил из-за своего пояса револьвер и навел его на солдат. Они отступили на пару шагов, но окружили его кольцом. Маленький и юркий, немец, вращаясь вокруг собственной оси, не опускал револьвера… Но еще секунда, две, три, и кто-то из солдат обязательно подловит тот краткий миг, когда Фрица можно будет сбить с ног. Но тут он сам предоставил им такой шанс — неожиданно споткнулся и упал… И сразу образовалась куча мала. Моргенштерн, не раздумывая, снял ружье со своего плеча и ударил одного из солдат прикладом по голове. Тот повалился на землю с остекленевшими глазами. — Быстро все назад! — прокричал доктор. — Я — полковник Глотино. Капитану плохо. Приказываю вам: немедленно окажите ему помощь и приведите к нему врача! Хитрость сработала. Солдаты бросились кто за врачом, кто «на помощь» капитану, не забыв, однако, на прощание дать Фрицу несколько тумаков. Пошатываясь и морщась от боли, он медленно встал на ноги и сказал: — И это, называется, воины! Тридцать на одного, да у меня еще и такой большой тюк за спиной был! — Они тебя не покалечили? — с беспокойством спросил ученый, как только они вышли за ворота крепости. — Не знаю… Но руки-ноги вроде бы двигаются… Ох, ну и мужланы! Представляете: я им спокойно говорю: «Пропустите, а то буду стрелять», а они меня взяли и вышвырнули на эту железную лестницу, будь она неладна. Все ее ступеньки ребрами пересчитал. Черт! Даже искры из глаз посыпались… — Хорошо еще, что обошлось только этим. Надо признать, мы сами отчасти виноваты во всем, что тут случилось. Ну разве это не глупость — выступать в чужой роли? Ну ладно, сделанного уже не исправишь, а что нам дальше делать, как думаешь? Ты можешь что-нибудь предложить? — Пойдемте в какой-нибудь отель. Там отдохнем, а заодно и обдумаем, что нам делать дальше. — А разве в этом городке есть отели?