– Давай сюда сядем, – сказала я Лёве, кивнув на пятую парту. И оглянулась на Захарыча. И тут наши взгляды встретились. Во взгляде Кислицина я прочла заинтересованность. Ему стало интересно, и у меня замерло, а потом галопом помчалось сердце. Любопытно ему стало – с кем же это я в школу заявилась? Ведь он таких не знает, а Захар всё должен знать. А как же! И ему дела нет, что я тоже не знаю его девицу в жёлтом купальнике. И спрашивать не буду, просто умру от любопытства, а не спрошу. Я понимала, конечно, что это не любопытство, а самая настоящая ревность, но боялась даже самой себе в этом признаться. – Ой. Я телефон в ветровке забыла, – я растерянно посмотрела на Лёву, – пропусти меня, пожалуйста. – Он с краю сел, а я у окна. Я вылетела из класса. Забыть телефон в раздевалке нашей школы – значит, запросто его лишиться. И не важно, что мобилу можно купить сейчас в каждом киоске за сто рублей. У наших школяров это что-то вроде охоты по карманам. Нашёл копеечный мобильник – удача, словно настоящий охотник в настоящем лесу подстрелил белку. Возвращаюсь из раздевалки с телефончиком в кармане джинсов, смотрю, из 1 «В» выбегает зарёванный мальчишка. Наверно, потому и выбежал из класса, что заревел. Звонок на урок ещё не звенел. Кто-то побил там парня, что ли. – Эй, ты чего шумишь? – я возникла перед ним, как мамаша, честное слово. Такой он был маленький, тщедушный, а я такая над ним огромная. Он в костюмчике с галстуком, как у всех первоклашек принято, я уже говорила. – Та-ак, – мальчишка утёр слёзы одним рукавом, другим. – Чего «так»? Что за «так» первого сентября? В мир знаний пришёл, разве можно сегодня рыдать, эй, парень? – Мой буке-ет! – ревёт мальчишка и утирает слёзы рукавами. – Что твой буке-ет? – Вы-ыкинули! – Кто выкинул, куда? – Учительница-а бросила в у-урну… Я почесала затылок. Да-а. Задачка с тремя известными. Вот и первый урок бедолаге. Мы-то, старшеклассники, всё уже понимали. Зачем учительнице много цветов? Зачем дети тащат их в школу? Этот обычай давно надо отменить. Да, да, именно: запретить приносить цветы! Потому что букеты похуже учителя выбрасывают. Что мы, урн с цветами не видели? Да сколько угодно! – Не реви, Буратино, спасём твой букет. Учительница в классе? – Нету-у, куда-то ушла-а… – Ну, веди меня к вам в гости. Зашли мы к ним в класс, малыши сидят за партами нарядные-нарядные и грустные-грустные, а в урне в углу – цветы, полная доверху урна, букеты вниз головой, как утопленники, без воды, стеблями вверх. Ненавижу таких училок! Ну, скажите, зачем это надо делать при детях? Что, нельзя цветы в учительскую оттащить? А уж после уроков выбрасывать? Можно и вообще не выбрасывать. Подарить лишние букеты уборщице, в столовую отнести – поварам. Или просто в школьной столовой на столах расставить. Красиво же будет! Празднично! Я не стала разбираться, где именно у этого мальчишки букет, взяла – и всю урну вверх ногами на пол перевернула. Дети вскочили с мест и к цветам кинулись. Только двое остались за партами – мальчик и девочка, и я поняла, что это их букеты – самые роскошные – стояли на учительском столе. Не хотите, господа, цветов-олигархов за несколько тысяч рубликов? Мне захотелось выкинуть их в окошко. Если бы не хозяева букетов – гордые мальчик и девочка, так бы и сделала, полетели бы цветы из окна на головы прохожим. Первоклашки каждый свой букетик нашёл, к груди прижал и на место отправился. Второй звонок прозвенел. И тут дверь открылась и на пороге учительница возникла. Молодая. Накрашенная. Ресницы в палец длинной. Наверное, даже не накрашенные, а наклеенные. Хлоп-хлоп на меня этими чёрными карандашами. – Что тут происходит? – А то, что цветы в урну бросать не надо, – тихо, чтобы не слышали первоклассники, сказала я ей и вышла из класса. Я почти что на ухо ей это прошипела. Мы же с ней нос к носу столкнулись. Я её даже чуть плечом в дверях не толкнула. А что она проход загородила? Дверь за моей спиной с грохотом хлопнула, а потом распахнулась. – Я с тобой ещё разберусь! – закричала мне вслед училка первого «В». И снова дверью бабахнула. Ох, как разозлилась! Очень мне страшно, ага. Малышей только жалко. Сразу же видно, какая мымра им в учительницы досталась. У нас первая учительница была золотой. И с цветами у нас не было безобразий, все четыре года. Нам повезло. Каждые каникулы – поездки, походы. В гости к Дедушке Морозу в Устюг, в аквапарк на автобусе в другой город. Термосы с чаем, бутерброды. До сих пор помню их запах в прогретом автобусе. Надежда Николаевна была наша общая мама. И каждый хотел к ней под крылышко. Я поспешила в свой класс на третьем этаже. Неохота опаздывать. Вообще-то первое сентября, уроков никаких нет, просто болтология, время встречи, бла-бла-бла, но всё равно… К счастью, классной ещё не было. – Ты куда исчезла? – Лёва с упрёком взглянул на меня своими голубыми глазами. – Бросила соседа на произвол судьбы. – Не съели тебя? – съехидничала я. – Вот и ладненько. Я поглядела на Захара. Его спина в синем свитере выражала полное безразличие. Вошла Лариса Григорьевна. Она и класс радостно друг друга поприветствовали после летней разлуки. – А где у нас новенький? – Лариса Григорьевна выглядела Лёву. – Лев Капитонов. Встань, пожалуйста. Лёва встал. – Ты, кажется, откуда-то приехал? – Да. Я из Воркуты. – О, тундра! – засмеялся Тимка Певченко, и все засмеялись, как будто слово «тундра» теперь означало только «тупой», а не географическое понятие. Лёвка сел. – Что смешного – не пойму, – Лариса Григорьевна пожала плечами. – Вы бы лучше расспросили Лёву о месте, где он жил, о школе, в которой учился. – О девочке, с которою дружил, – подсказал Захар, не поднимая головы от парты. – О мальчике, которого любил, – продолжил Тимка. Все снова заржали. В нашем классе все тупые башмаки без шнурков. – Не обращай внимания, – прошептала я Лёве, – мы олигофрены, ты тут по ошибке. – Я заметил, – пробурчал Лёвка и уткнулся взглядом в крышку стола. – Эй, тундра! – крикнул ему в спину Тимка. – У нас в классе традиционная ориентация, имей в виду. – Певченко! Перестань сейчас же паясничать! – крикнула классная и стукнула ладонью по столу. – А что я? – заныл Тимка. – Это он про тундру рассказывает. Лёва больше не стал слушать. Медленно поднялся, дёрнул с крючка под столом рюкзак и пошёл из класса. – Ты куда, э-э… – классная всполошилась и поглядела в журнал, вспоминая Лёвкину фамилию, – … Капитонов! – Свежим воздухом подышать. Он тут у вас больно спёртый. Толкнул дверь плечом и вышел. – Подумаешь, гордец, – сказал кто-то, – обиделся он… – А ты, Тимофей, думать должен, – попеняла классная Певченко. – В первый же день глупые шуточки отпускаешь. Как будто в первый день нельзя глупые шутки, а в другие – пожалуйста. Обидно мне стало за Лёву. С хорошим настроем шёл в наш класс, и вот… Обломилось. Я тоже достала рюкзак и направилась к двери. – А ты куда, Покровская? – удивлённо вопросила Лариса. – Что с вами сегодня? – Я согласна с новеньким. Дышится тут тяжело. – С тундрой спелась! – выкрикнул Тимка и коротко свистнул в два пальца. Это он меня освистал. Перед выходом я поглядела на Захара. Он смотрел в стол. Хоть бы взглянул на меня! Я не стала догонять новенького. Ещё подумает – влюбилась. Поплелась домой по его следам. Всё равно больше никаких уроков нет. Высокая фигура Лёвы виднелась в конце улицы, шагал в сапогах-скороходах. Сбегал от нас, приветливых и радушных. Мама была дома. У родителей сельскохозяйственная страда. Каждый год первого сентября берут день отгула, чтобы выкопать картошку. И мне сразу сказала: идти копать. Даже не спросила, почему я так рано вернулась из школы. – Отец уже на поле. – Опять эта каторга! Надоело! – Не ворчи, Виолетта. – Не ворчи, не ворчи… Как я это ненавижу! Каждое первое сентября у тебя, мама, песня про картошку. Когда-нибудь она кончится?