Он молчал более 40 минут. Причина, по которой я помнил время, заключалась в том, что я смотрел на наручные часы отца. Было около одиннадцати по полудню. – Я не могу. Черт, уже больше двенадцати. С этого момента я навсегда возненавидел это время суток. Отсюда же возникла и моя привычка отказываться просыпаться по утрам. Я повторюсь, но все же. Я до смерти ненавижу утро и полдень. – ... Почему? – Потому что я люблю твою мать. – Это воистину очень разочаровывающий ответ. В таком случае, получается, что ты не любишь своих детей, так, батя? Тебя не волнует, что твоя жена собирается убить твоих детей? – Да. Я ни за что не забуду этот момент. Как скульптор, использующий молоток и зубило, я выгравировал в своем мозгу этот след. Появилась своего рода травма. – Я так сильно люблю твою мать. – ... – Сын, мне очень жаль. – ... Прямо сейчас, отец. Я сглотнул. То, что я проглотил, было не одной лишь слюной. – Отец, прямо сейчас ты потерял все мое доверие. – Знаю. – Отец, ты только что разрушил мою жизнь. – Я прекрасно это понимаю. Мой отец кивнул. – Неважно, что ты выберешь, ты проживёшь ещё более бесчувственную, чем у меня жизнь. Долбанный отец. Как же ты мне отвратителен. – ... Позволь мне спросить кое-что. Если бы это был обычный вопрос... Очевидно, ты бы принес в жертву одного, чтобы спасти шестерых. Таков ты человек. Но из-за одной штуки, так называемой "любви", ты говоришь мне, что ставишь одного выше шестерых. – ... Все так. – Отец, если эта твоя любовь, лишь делает тебя слабым, то в чем ее смысл? Отец не ответил. Кусая губы, я проклинал его: – Мне стыдно смотреть на своего собственного слабого отца. Ты понимаешь? Мне стыдно, до смерти. В конце концов, что-то ты выбрать не можешь. Ты в самом деле такой, такой долбанный нерешительный. В тот раз "долбанный" было самым бранным словом, которое я знал. Я не знал ругательств более страшных, чем это. Разве я уже не говорил? Были времена, когда даже я был невинен. – Сын. – Не извиняйся. Я разочарован в тебе не ради извинений. Что изменится от того, что ты извинишься. Просто знай это. Я поклялся. Хладнокровной клятвой. Четкой клятвой. – Отец, я не стану таким слабым, как ты. – ... – Никогда. И. И... Данталион, Слабейший Владыка Демонов 71-го ранга 20.09.1505 год по Имперскому Календарю Нифльхейм, Площадь Гермеса <Звук пощечины> Очень сочный звук. Звук столкнувшейся кожи о кожу звучал очень громко. Люди, должно быть, были встревожены внезапной мощной ударной волной, потому что они замерли, разинув рты. Около двухсот демонов различных рас смотрели сюда. "Сюда", в данной ситуации, относилось всего лишь к двум людям. Ко мне. И Лазурит. – Ваша покорная слуга разочарована. – ... – От мысли о том, что Ваше Высочество человек подобного достоинства. С абсолютно безэмоциональным лицом. И с еще более холодным тоном она продолжила: – Раз это Ваше Высочество, Ваша покорная слуга думала, что Ваше Высочество будете отличаться от остальных Владык Демонов. Ваша покорная слуга надеялась, что в сравнении с остальными людьми, обличенными властью, Ваше Высочество продемонстрирует нечто иное. Но все, что Ваша покорная слуга видит перед собой, так это невероятно откормленного борова. Я осторожно ощупал свою щеку. Больно. Моя кожа покраснела и опухла. Разве не впечатляет? – ... Лазурит. Хоть ты и моя возлюбленная невеста, ты, в тоже время, по-прежнему моя слуга. Только что посреди площади в полдень ты подняла руку на своего господина перед сотнями граждан. Ты ведь понимаешь, насколько это вероломный поступок, не так ли? – Да. Ваша покорная слуга понимает. – Хорошо, – кивнул я. Будучи изгоем-полукровкой, посметь ударить неприкосновенного Владыку Демонов. Одного только этого было достаточно, чтобы стать главной новостью года. Даже люди на площади смотрели на это удивленным взглядом.