– Это было обо мне, – подал голос Тихомиров. – Ираида Сергеевна говорила про меня, это за мной она собиралась отправить Кондратьеву, а когда та не пришла на смену из-за того, что ее убили, позвонила моей матери и попросила, чтобы я с самого утра к ней зашел, потому что ей нужно сообщить мне что-то важное. Но я, как вы знаете, опоздал. – Интересно, а почему никто из ваших, Владимир Николаевич, сотрудников не заметил Белова в отделении? Мы же всех опросили сразу после убийства, но все в один голос говорили, что не видели никого постороннего, – спросил Зимин у Радецкого. – Так он не посторонний! – воскликнула Влада, вспомнив сценку в нейрохирургии, которой стала свидетелем сегодня утром. Всего-то пара часов прошло, а как давно это было. – Все, кто одет в медицинские костюмы или белые халаты, воспринимаются как свои. Чужие здесь не ходят. – Я же говорил, что вы, Владислава Игоревна, слишком умная, – криво усмехнулся Белов. – Я же во всех отделениях давно свой, где только оборудование не настраивал. Сливаюсь с пейзажем, как и все. Приехал на лифте, пошел по коридору, да на меня даже не смотрел никто. Хотя и встретилась-то мне одна фифа только. Высокая такая, яркая, на каблуках, словно не в больнице. – Валуева, – кивнул Радецкий. – Ну еще разносчица тарелками гремела, у нее упало что-то, пролилось, она вытирала, так вообще меня не заметила. Я оглянулся – никого, зашел в палату, там Нежинская, разумеется одна. Знаете, как мне было приятно видеть, как сильно она испугалась? Побелела, воздух ртом захватала, я даже заволновался, что она сейчас повторит тот фортель, который ее муженек двадцать лет назад выкинул, помрет в одночасье. Но нет. Я про деньги спросил, она стала говорить, что мне за душегубство ни копейки не положено, что все достанется Косте Корнилову, дочери Сурикова и сыну какой-то ее подруги, а мне, значится, нет. Ну, я и сказал, что либо она мне карточку с кодом отдает, либо я всю семью и у Корнилова, и у этих двоих вырежу подчистую. Спросил, верит ли она, что я на это способен. Оказалось, верила, старая сволочь. – Нежинская отдала вам карточку, и вы ее убили. – Разумеется. Придушил подушкой. Один раз я ее в свидетелях оставил, второй раз не стал. Потом я ушел, никто меня не видел. Спустился вниз, занялся работой. Карточка у меня в кармане халата лежала: видимо, выпала, когда я его снял, чтобы не запачкать, пока коробки таскали. – Ты видел, как я ее подняла и сунула в сумку, – сказала Влада. – Да. Я не сразу понял, что вы ее нашли, иначе тогда же забрал бы. Вы же явно не знали, что это. – Я была уверена, что это какой-то код от оборудования, собиралась отдать, но не успела, а потом забыла. – А я понял, что именно вы в сумку сунули, только когда обнаружил, что карточка из кармана пропала. Чуть с ума не сошел. Все думал, как ее забрать. Назавтра поехал в офис с утра. Наплел вам чего-то, зачем явился, дождался, пока вы уйдете, обыскал кабинет, сумку облазил, хотя видел, что она другая, не та, что накануне. Ничего не нашел, только ключи от квартиры. Забрал, потому что было понятно, что вчерашняя сумка дома. Где ей еще было быть. – А в ресторане? – Что в ресторане? – не понял Белов. – Зачем ты в ресторане мою сумку трогал, если ее еще в офисе осмотрел? – Не был я ни в каком ресторане. – Скорее всего, там твоя сумка просто упала, – спокойно сказал Радецкий. – Никто ее не обыскивал, а мелочи рассыпались, потому что этот мерзавец, шаря по твоим многочисленным косметичкам в поисках кода, просто их не застегнул. – Вечером вы дождались, пока Громова уйдет на прогулку с собакой, и влезли в ее квартиру, – сказал Зимин. – Да, я знал, что у меня не так много времени, тогда я не хотел еще один труп на себя вешать. Просто осмотрел все в поисках нужной сумки, но ее нигде не было. Потом я несколько дней наблюдал, ждал, пока она снова с той сумкой придет, потому что карточка могла быть только там, а она все, как назло, ходила с другими. Зачем ей столько сумок-то, черт ее побери. – И когда ваше терпение лопнуло, вы повторили налет. – Да, я бы и раньше это сделал, но теперь квартира все время стояла на сигнализации, поэтому пришлось ждать благоприятного момента. – Только вчера с собакой пришла гулять не я, а Надя. И не поставила квартиру на сигнализацию, поэтому Белов туда и проник. – В этот раз я искал тщательнее, но этой проклятой сумки, точнее рюкзака, я же помнил, что это рюкзак, нигде не было. Я не мог уйти ни с чем, искал снова и снова и не заметил, как вернулась эта чертова дура с псом. Пришлось ее ударить, потому что нельзя было позволить, чтобы она меня увидела. Я думал, что ее убил. Я только сегодня утром, увидев Громову в отделении, понял, что та баба жива. Мне пришлось под каким-то предлогом заглянуть к ней в палату, чтобы убедиться, что она меня не узнает. – То есть ты задержался не потому, что хотел в туалет, – сказала Влада. – Нет. Мне нужно было удостовериться, что я в безопасности. Боже мой, я всю ночь был уверен, что убил двух человек ради карточки, которая открывала путь к миллионам. Но так ее и не нашел. – Слушай, а где тогда твой рюкзак, если этот мерзавец его не брал? – удивленно спросил Радецкий. – В химчистке. – Влада вдруг захохотала. Громко, безудержно, чувствуя, как спадает напряжение, в котором она, оказывается, жила всю последнюю неделю. – Рюкзак в химчистке, потому что в прошлую пятницу Надежда уронила его в ведро с жидкостью для мытья пола. – То есть код доступа к четырнадцати миллионам долларов крутится в барабане химчистки? – воскликнул Тихомиров. – Нет, моя домработница проверила отделения перед тем, как сдать рюкзак в чистку, обнаружила карточку и переложила ее в карман своего пуховика. Михаил Евгеньевич, она здесь, в больнице, в камере хранения. Туда при поступлении вчера унесли Надин пуховик. Трехэтажный мат повис в воздухе. Грязно, отчаянно ругался все потерявший Белов. – Что ж, пойдем изымать, – сказал Зимин, не обращая на страдания задержанного ни малейшего внимания. – Ребята, этого в машину уводите и возвращайтесь. Понятых на месте найдем. Оставим вас, Владимир Николаевич, и вас, Владислава Игоревна, в покое. – Я могу быть понятым, – вызвался Тихомиров. – Вам нельзя, Олег Павлович. Вы вместе с Константином Корниловым и Еленой Валуевой – наследник Нежинской, которому, после всех необходимых следственных действий, эта карточка и будет вручена. – Что значит наследник? Ираида Сергеевна ведь не успела нам ничего отдать. – Но, как выяснилось, успела в Москве написать завещание, которое хранится у ее нотариуса, а в нем подробно описан открытый на ее имя счет в Швейцарском национальном банке, вся сумма с которого в равных долях распределяется между вами, дочерью Сурикова и Корниловым. Собственноручно она собиралась отдать вам только карточку, которая без завещания, кстати, попросту недействительна. Так что все ваши усилия все равно были напрасны, малоуважаемый Павел Сергеевич. Белов задрал голову и завыл. В этом было что-то настолько жуткое, что Влада двумя руками закрыла уши. Радецкий прижал ее к себе, успокаивая, защищая и, как вдруг поняла Влада, навсегда принимая на себя за нее ответственность. Она уткнулась ему в грудь и затихла. * * * Зарево заливало небо. Оно было необычайно ярким: огненные зигзаги то и дело пронизывали ночную темноту, вспарывая грозовое небо. Ну да, это и была первая в этом году гроза, пришедшаяся на середину апреля. Восход – Радецкий скосил глаза на стоявшие на тумбочке электронные часы, которые показывали половину четвертого утра, – через полтора часа. И зарево не означает ничего тревожного. Он проснулся от всполохов молний, потому что терпеть не мог штор и никогда их не закрывал. Он вообще не выносил никаких ограничений своей свободы, будь то введенные запреты, какие-то нелепые женские требования, задраенные люки, закрытые двери или задернутые шторы. И, несмотря на любые посягательства, всю жизнь оставался ничей. До последнего времени. Радецкий покосился на спящую рядом женщину, сон которой совершенно не тревожили ни молнии, ни догнавший их наконец гром, и улыбнулся краешком губ, потому что всегда улыбался, когда на нее смотрел. Он был уверен, что жизнь дана для того, чтобы получать от нее удовольствие, и черпал его большой ложкой отовсюду – из грозы за окном, хорошего фильма, удачной книги, порции суши в любимом японском ресторанчике, скорости, на которой привык гонять по трассе, занятий фитнесом, своего дома и у этой женщины, без которой теперь не представлял своей жизни. Снизу раздалось сопение и тут же недовольное кряхтение. Кряхтел мопс Беня, а сопела проснувшаяся Фасолька, сидящая рядом с кроватью и смотрящая на хозяина с вопросом: волноваться уже или пока не стоит? – Не стоит, – вслух заверил ее Радецкий, слез с кровати, подошел к незашторенному окну. Очередная молния разрезала небо пополам, громыхнуло практически сразу, с задержкой в доли секунды, что означало, что его коттеджный поселок находился в самом эпицентре грозы, тут же ливануло, скрыв за водной пеленой здание бани, беседку и растущие во дворе деревья. Стучал по подоконнику первый в этом году дождь, били в стекло ветви растущей под окном яблони. Тихо сопела Влада, которая совсем ему не мешала, когда спала в его постели. Другой уровень нежности, вспомнилось ему. Радецкий не испытывал по поводу ночной грозы никаких эмоций. Разбушевавшаяся стихия не имела к нему и к его счастью никакого отношения, однако он все стоял у окна, глядя на нее, потому что в неистовости природы было что-то завораживающее. Как и положено грозе, она довольно быстро начала уходить, унося огненные всполохи молний в сторону города. Бросив последний взгляд в окно, Радецкий снова лег в постель и тут же уснул. До звонка будильника, который каждое утро раздавался ровно в шесть, оставалось два часа. * * * notes Примечания 1 Читайте об этом в романе Людмилы Мартовой «Туман над темной водой». 2 Читайте об этом в романе Людмилы Мартовой «Дьявол кроется в мелочах». 3 Стихотворение Петра Давыдова.