Дверь комнаты распахнута, от Символа Смерти остался лишь истлевший лист пергамента. На пороге лежит иссохшее тело. Увы! Гедора, гарнизонного волшебника. Но, что хорошо, одного, без учеников. Амулет у него наличествует, значит, отобрал у Эли. В руке покойник сжимает кинжал, похожий на старый добрый пугио. Здесь такой делается только из самородной меди, по специальной методике. Думаете, он хуже стального? Если бы! Это специальное оружие против волшебников, оно плоховато пробивает доспехи, зато легко обходит магические защиты. Спускаюсь вниз, там бой практически уже закончился. Через немного времени картина прояснилась – к башне подъехала карета, из нее вышел волшебник, когда к нему подошли сборщики податей, он одним огненным заклинанием сжег обоих налоговиков и прихватил дежурившего внизу часового. Затем попытался открыть дверь, но та была заперта на засов. После моих подвигов в соседнем баронстве командир гарнизона торжественно поклялся повесить любого задремавшего на посту и сгноить каждого нарушившего Наставление караульной службы Крепости Четырех Стихий. Мало того, он лично несколько раз в день проверял караулы. Вы знаете? Солдаты прониклись, и ни одного нарушителя не было поймано. Потери самые серьезные со времени существования гарнизона. В форте трое убитых и двое раненых караульных. В башне убит один караульный, двое сборщиков и… Эля. Я нашел ее в лифте. Она лежала на полу. Умерла не сразу, успела нарисовать своей кровью, прямо пальцем на полу, грубое подобие геральдического знака. Похоже на Меч и Змею. Меч, разрубающий Змея, – символ какого-то магического рода. Сразу и не вспомню какого, но узнаю обязательно. Женщина погибла с честью, видимо, пытаясь защитить амулет. Я, конечно, против замшелых пережитков прошлого, но за своего человека обязательно отомщу… Кстати, надо аус Хансалов пригласить на похороны. Эле было бы приятно хоть после смерти получить прощение рода, ведь она его заслужила. На мост прорвались двадцать три всадника. Их всех, вместе с волшебником, пытавшимся уйти на карете, накрыли алхимическим огнем. Не самая приятная смерть, однако налетчики ее честно заслужили. Кучера кареты застрелил через бойницу караульный. Еще двоих достали стрелки из форта. Остальные сбежали, причем практически все пешие. Трудно сказать, кто больше из солдат отличился, потому велел наградить всех сегодня принявших бой золотым дукатом. Посулил за голову каждого сбежавшего налетчика еще по золотому, а будет она отдельно от тела или на временно живом организме – не так важно. Как не столь важно, кто ее принесет, – заплачу любому, главное, чтобы голова была правильная. Павших сегодня сожгут. Надо бы кремировать и Элю, но без аус Хансалов, мне так кажется, это делать неправильно. Гонца в столицу я уже послал, а раз опасность миновала, я сам тоже туда перейду, у меня же заседание комиссии, но к похоронам вернусь. К счастью, из всех погибших только один был женат. На построении в стайке штатских стояла жена и двое детей, мальчик двенадцати лет и пятилетняя девочка. Мальчик крепился, а женщины наревелись и еле держались, чтобы вновь не заплакать. Я подумал – почему бы не поднять моральный дух женатых солдат? Ведь вдове сейчас придется устраиваться, а ведь каждый, вольно или невольно, на себя ситуацию примеряет. Разразился речью. Смысл – как в песне. Сказал, что, мол, при отце-герое и сыну героем быть. Велел мальчугану встать в солдатский строй, приказал принять на место отца с полным солдатским жалованьем. Велел сшить мундир, выдать необходимое, обучить всему положенному солдату и оставить семье жилье при форте. До тех пор, пока войдет в возраст, будет числиться нестроевым, а там займет должность отца. Паренек за меня хоть сейчас пойдет в огонь и в воду. Вдова не сдержалась, заплакала, дочка и другие женщины ее утешали. Солдаты были сильно удивлены, но, похоже, поддерживали такое решение. Понятно, мне это лишние расходы, от пацана совсем мало проку, и еще долго ничего толкового ожидать не придется. Однако семья погибшего пристроена, а у женатиков появилось ощущение, что на крайний случай и об их детях позаботятся. В общем, и сделал доброе дело, и поднял мотивацию своих гарнизонных. Хотя денег вдове и раненым тоже пришлось выдать. Вернулся домой, а там родители, только что заехали проведать своего загулявшего сына. Его конкубиночку тоже. Та смущается, мама ее за щечку треплет и обычные женские разговоры ведет. Про нападение упомянул мельком: «Напали – отбили». Про смерть Эли не вспомнил. Мама в интересном положении, расстроится, зачем ей это. Когда остались вдвоем с папой, ему рассказал, пусть маму подготовит и тогда донесет скорбную весть. Отец согласился, действительно маме тяжеловато приходится, к тому же она всякий день во дворце проводит. Черныш меня удивила: мою маму считает самой главной, первой, сразу после богов, начальницей. Непрерывно кланяется, разговаривает очень уважительно, а раз, когда та протянула ей зачем-то руку, бухнулась на колени и приложилась к запястью губами. Причем с отцом ничего такого, обращается с ним как со всеми. Почему-то мне думается, что она маму в семейной иерархии главной числит. Не папе, не мне, а именно родительнице стала жаловаться на Мику. Дескать, мешает господину вершить важные государственные дела. Маме, чувствуется сразу, такое отношение непривычно, но приятно. Слушает, в нужных местах одобрительно кивает, а глаза смеются. Как будто она в игру «дочки-матери» с маленькой девочкой играет. Когда про отвлечение от государственных дел речь зашла, родительница нахмурила брови и погрозила пальчиком Мике. Негритянка победно улыбнулась. Но только мама попыталась подарить ей какую-то безделушку – замотала головой, бухнулась в ноги и стала просить прощения. Говорит, подарки она может принять только из рук господина, иначе никак, ибо измена. Даже для доброй валиде не может сделать исключения. Тут мама увела конкубину и служанку, чтобы поговорить с ними «о делах». Даже поесть с родителями не смог – пришло время ехать во дворец. Там Симон с родней ждал рассказа о смерти Эли. Рассказал. Мы договорились, что после заседания я приеду к себе домой, а они меня там подождут, оттуда порталом я перетащу их в башню. Корхилл, самый дотошный человек рода, обещал провести расследование и доложить. Симон, не сдержавшись, буркнул: «Мы за меньшее роды под корень выжигали!» – а потом предложил на вакантное место послать нескольких слабосилок. И тем хорошо – силы до предела своих возможностей поднимут, и мне неплохо – верные люди приглядят за крепостью. Про книгу и амулет управления башней – решено было их изъять из архива. Дело непростое, но Корхилл знает там ходы. За малую мзду брался их вытащить в самое ближайшее время. Поговорили и разошлись до вечера. Черныш Девушка развалилась на тюфяке и мечтательно смотрела вдаль. Все-таки как же ей повезло! Из бесправной служанки низшего разряда, минуя ранг калфы, прыгнуть сразу в уста… Причем где-то в глубине души теплилась надежда, что статус хазнедар, управляющей делами гарема, тоже от нее не уйдет. Две комнаты, на господской половине и среди слуг, стали ее прибежищем. А в городском поместье, более приличествующем господину, кроме комнат ей выделят большую кладовку. Господин очень добр. По обычаю, ее отдали только в накидке, а он сразу послал в город и купил ей целый сундук вещей. И потом не стал мучить неизвестностью, в первую же ночь познал верную служанку. Утром дал имя и подарил много золотых вещей. Причем никто, даже из старых слуг, не потребовал себе подарок. Еще ей положили жалованье серебром. Счастливый она человек! А ведь как боялась ехать! Как ее пугали холодные, страшные земли. Но она лишь покорно поклонилась, услышав приказ, не стала вымаливать иную долю, как дурочка Зульфия, и не прогадала. Пока гарем мал, только одна глупая наложница, надеющаяся лишь на деньги своего отца. Наивная! В гареме ее сразу запинали бы в одалыки, и она никогда не смогла бы вторично взойти на ложе мужа. Впрочем, открылась и доверилась служанке мужа, теперь Черныш ей поможет. От Хюреки-хазнедар пришло письмо. Сама Айше-Ханум заинтересовалась мазью, присланной с дочерью. Теперь старая наставница выясняла возможность получить еще мази. В больших количествах, во-первых. И с просьбой не присылать мазь другим женам и наложницам, ибо те недостойны столь весомой заботы со стороны их великого мужа. Разговоры – Нет, надо же с таким треском провалить дело! Ну, не можешь организовать – откажись! Тебя не осудят. А так… И дело даже не в деньгах! Хотя и в деньгах тоже… – На нас не выйдут? – Как? Посредниками к наемникам были волшебники. Они мертвы. – Точно? – Точно. Того, который с моим человеком говорил, похоже, зачистил второй, вообще ничего не знавший, кроме задачи. Он-то и был убит на мосту. – Хоть что-то обнадеживающее. С бароном повторять не будем. Иначе многие копать начнут. Ну ничего! Никому! Поручить серьезного нельзя! – На самом деле мы всех деталей еще не знаем. Только рапорт о нападении пришел. Завтра новые подробности будут. – Дознавателем кого из наших можно послать? – Под каким соусом? Там совсем другое ведомство. Доклад сразу после получения, а человека посылать слишком подозрительно. – Ковен слабеет. Еще двое погибли. Сейчас нас осталось десять, и что с мессиром, пока неизвестно. – Зачем они взялись за это дело?! Зачем?! – Золото. Очень хотели хорошо заработать. На благо ковену или для своего кармана – сейчас уже не узнать. – Расследование на нас не выйдет? – Шансы есть. Про ковен, конечно, не разнюхают, но кое-что накопать могут. С кем умершие дела вели, куда ходили, чем в Гильдии занимались. Нароют что-нибудь обязательно. – И что делать? – Ускорять воплощение мессира. Неофитов среди нас нет, зато адепты принесли обет послушания. Можно провести ритуал, подпитать господина. – Опасно. И жертва нужна. Как выбирать будем? Жребий? – Быть может, простецов возьмем? Девственницу или младенца? – Маловато. Нужен волшебник. Хотя если взять ребенка с уже открывшимся даром. Лучше девочку… – Я против. Восстановим против себя Гильдию. Башня И его милость принц Торан, и его преосвященство были удивлены, увидев меня на заседании, – ведь защита своего гнезда дело необходимое. Торан даже предложил откомандировать мне в баронство на недельку-другую полк легкой кавалерии. Однако, услышав, что налет отбит, похвалили за службу и отпустили заканчивать дело. Хотя наказали завтра в полдень прибыть на прием. Дома меня ждали аус Хансалы, серьезные и мрачные. Открываю портал со свитка, и мы перемещаемся в башню. Комната управления пока без защиты, да и не нужна она, пока идет следствие. Во дворце меня сильно задержали. Вроде и отпустили с заседания, но пока доложил, пока вернулся домой, пока открыли портал, прошло довольно много времени. Уже поздно, луна взошла, и давно стемнело, потому решили с местом преступления разобраться позже. Сейчас главное – похоронить Элю. Комната, куда положили тело, по обычаю, освещена лишь лампадой. Родня встала над телом, чтобы сказать последнее «прости». Симон начал было речь, но Эля открыла глаза: – Месть! Убить! Всех! Потом спать! Месть! Идти! Убить! Хриплый, каркающий голос покойницы заставил вздрогнуть всех присутствующих, а взор ее горящих багрянцем глаз смог выдержать только я. Или мы прибыли слишком поздно, или магический фон башни слишком силен, а может, и то и другое вместе, но перед нами стоит серьезная нежить. Ревенант, дух мщения, вселившийся в тело Эли. Весьма сложно убиваем. Быстр, силен, беспощаден. Разумен, но говорит только о мести. На компромиссы не идет. Серьезно защищен от магии. Бьется лишь зачарованным оружием. Иммунен к святой воде, серебру, молитвам, намоленному оружию и прочим способам упокоить его. Однако храмов старается избегать. Идет туда, только если чует цель. В бою оружием не пользуется, предпочитает душить жертву, глядя ей в глаза. Причем взгляд жертву парализует. Из-за мощной регенерации уничтожить захваченное тело удается только сильными огненными заклинаниями, что, однако, почти бесполезно. Дело в том, что дух мщения покидает поврежденное тело и захватывает любое другое, попавшееся под руку. Что хорошо – предпочитает мертвые тела. Что плохо – использует любые, не обязательно человеческие. В звериных может пустить в ход когти или зубы. Иногда, если в бою не справляется с противником, может призвать себе на помощь несколько привидений. Умеет хорошо прятаться, карауля жертву. Однако его присутствие в доме выдает быстро портящаяся пища и затухшая вода. И в качестве вишенки на тортик: ревенант чует свою цель на любом расстоянии. Говорят, океан блокирует это чувство. Озеро, болото, река, даже обычно защищающая от нежити текучая вода – нет. Поднимается крайне редко и исключительно только в случае несправедливой, насильственной смерти. Все его жертвы априори считаются виноватыми. В храмах отпевать таких и молиться за спокойное послесмертие убиенных считается неприличным. Не запрещено, но… Вроде как рассказывать в приличном обществе, причем при дамах, о способах излечения своей стыдной болезни. Уходит сам в срок от трех до шести месяцев. Или, что скорее, убив всех виноватых в его гибели. Всех! Не только исполнителей, но и всю цепочку, вплоть до отдавших приказ и обсуждавших действие, следствием которого явилась смерть мстителя. С непричастными воюет, но только если те мешают ревенанту исполнить задачу. Все это мне пришлось выложить аус Хансалам, когда Эля сбежала. Пока родня приходила в себя, нежить перепрыгнула через головы собравшихся, легко, одним ударом разбила массивный засов, распахнула дверь, выбежала на внешнюю лестницу и побежала вниз. Симон и Корхилл, посовещавшись, подтвердили мои слова и решили, что мстить род не будет. При таких раскладах месть считается незаконной, жертва сама отвечает за обиду. Мы спустились на мост. Часовые нежити не видели. Это понятно, мост почти не освещен, а монстр слишком быстр. Вскоре примчался вестовой, доложил, что неизвестная тварь запрыгнула в закрытое ставнями окно второго этажа, к одному из подчиненных умершего мага, и открутила ему голову. Затем выпрыгнула обратно наружу и убежала в лес. Напавшая имела вид женщины с горящими глазами, в платье, залитом кровью жертвы. Пострадал караульный, пытавшийся задержать прыгунью. Та оттолкнула его с дороги, сломав при том пострадавшему руку. Я велел передать, что тварь больше не вернется. Глава 10 Большой прием Ромул – Дуб, тебя через полчаса вызывают к Старику. Велено быстро привести себя в порядок и выглядеть прилично. – Что случилось, не в курсе? Может, кто из наших накосячил? – Нет. Вроде ничего такого. Давай бегом, к Старику просто так не вызывают… К нему вообще ни разу никого не вызывали… Ты первый… Младший унтер-офицер, рекрут по прозвищу Дуб побежал в казарму, судорожно гадая о причине нежданного вызова. К начальнику учебной команды никого из ста сорока шести рекрутов, оставшихся в роте, не вызывали. Залетов в его десятке вроде не было. Из бывших под ним тридцати шести человек, кажется, никто не собирался уходить. Что случилось? Половины часа еле хватило, чтобы щеткой почистить мундир, быстро полирнуть бархоточкой сапоги, ремень и металлические детали, а потом добежать по плацу до дверей штаба. После вызова в кабинет и рапорта о прибытии Ромул замер в стойке «смирно». Начальник курсов, ветеран многих сражений, с грудью, сплошь завешанной орденами, сидел за столом и листал папку. – Недурно. Весьма недурно. Сохранил самый большой состав десятка. Постоянно первые в роте. Лучшие результаты за последние пять лет. Вот и говори тут, что наследственность ничего не значит. Весь в отца. Служил я в молодости под его началом. Поручиком. Крутехонек он был… Да… Впрочем, не за этим тебя вызвал. Если тебя не будет, кто в десятке заменить сможет?