– Хай, Долговязый! Долговязый была кличка Гвидо, которой наделили его дружки и подельники по совместной «деятельности», в которой невозможно было выделить какое-нибудь определенное профессиональное направление. Все подвиды этой деятельности объединял лишь один общий признак – они противоречили уголовному кодексу. Кличка эта давно закрепилась за Гвидо, под ней же он был известен и в тюремном мире. Гвидо узнал голос дружка, а потому не испытал никакого стыда за произнесенный спич, ибо уши звонившего слышали и не такое. Дружка звали Пауль, но этим человеческим именем его называли редко. За ним, как и за Гвидо и другими представителями их круга, закрепилась кличка Вольф[6]. Пожалуй, несколько мрачновато, но она вполне соответствовала натуре дружка. Вместе с Вольфом Гвидо-Долговязый тянул последний срок. Гвидо приободрился и ответил в трубку: – Хай, Вольф. Чего тебе не спится? – Есть кое-какие новости. Хотелось бы обсудить. – Где ты торчишь? – В Эрфурте, на главном вокзале. Сижу в баре. Гвидо сразу отметил по голосу, что Вольф слегка навеселе, а потому, услышав, что дружок не прочь его увидеть, обрадовался предстоящим посиделкам с выпивкой. Его недовольство мгновенно улетучилось, и он бодро сказал: – Я скоро буду, Вольф, жди. Гвидо жил в городишке недалеко от Эрфурта. Дом, в котором он снимал комнату после освобождения, находился недалеко от вокзала, куда Гвидо и заторопился, после того как поговорил с дружком. Он успел на последний пригородный поезд на Эрфурт, ни в коей мере не задумываясь над тем, как будет возвращаться назад. В поезде, откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза, Долговязый начал размышлять над тем, зачем он понадобился Вольфу. Ведь совсем недавно он выполнил его задание – добыл для него какую-то безделицу (Гвидо до сих пор не понимал, для чего Вольфу понадобилась эта штуковина) и разобрался с ненужными свидетелями. Сделал все как хотел Вольф. Гвидо привык ему подчиняться, что и делал с тех пор, как они познакомились в тюрьме. Гвидо нечасто утруждал свой мозг размышлениями о том, что, зачем и почему. Он любил, чтобы ему приказывали, и был отличным исполнителем. Может быть, у Вольфа возникли новые планы? Так скоро? Почему бы и нет? Долговязый нуждался в деньгах и готов был на любую «работу». Вознаграждение, полученное от Вольфа, заканчивалось. Вольф не будет беспокоить понапрасну. Поезд прибыл в Эрфурт, и Гвидо выпрыгнул на перрон, тускло освещаемый фонарями. Он быстро отыскал Вольфа. Ударив ладонью по его вытянутой ладони, Долговязый уселся на соседний барный стул, поставил локти на стойку и, повернув лицо в сторону Вольфа, вопросительно посмотрел на него. Вольф ответил мутноватым взглядом, но, когда заговорил, голос его оказался на удивление твердым и ровным: – Как поживаешь, Долговязый? Все в порядке? – А что мне сделается, Вольф? Правда, деньжат маловато… – Уже истратил все, что я тебе отвалил? Долговязый хотел напомнить о смехотворности суммы, «отваленной» Вольфом, но промолчал и лишь тяжко вздохнул. Вольф правильно понял значение испущенного приятелем вздоха и сказал: – Ну не вздыхай, не вздыхай. Я же сказал, закончу дело и дам еще. Сейчас я сам на мели. – По правде сказать, Вольф, я совсем не понимаю, как из этой безделицы могут возникнуть деньги. Вольф хмуро посмотрел на него и сказал: – А вот это, приятель, не твоего ума дело. Долговязый пожал плечами, не желая по привычке перечить Вольфу, и замолчал, уставив взгляд в полку, заставленную бутылками с пестрыми этикетками. Некоторое время каждый думал о своем, затем Вольф спохватился и поманил пальцем бармена. Перед Долговязым возник полный стакан чего-то крепкого. Он схватил его и разом осушил. Вольф лишь пригубил. Он снова подал знак бармену, и тот опять наполнил стакан Долговязого. После второго стакана Гвидо почувствовал, как потеплело у него внутри и куда-то стала исчезать сковавшая его напряженность. Он посидел еще немного, нагнув голову, затем взглянул на Вольфа и произнес: – Вольф, ты говорил по телефону о каких-то новостях… – Сначала хотел бы узнать о твоих, приятель. Все тихо? Никто тебя никуда не вызывал, никто ни о чем не расспрашивал? – А это возможно, Вольф? Есть на то причины? – Не думаю, но знаешь… всякое бывает… Вольф снова помолчал, затем кивнул бармену. Тот послушно наполнил стакан Долговязого. Вольф снова лишь пригубил, Гвидо же опять жадно схватил стакан и влил в себя его содержимое, при этом глотка его издавала хлюпающий звук. Теперь он расслабился совсем, мозг его затянуло легким туманом, и он довольно громко спросил: – Кто-то о чем-то догадывается? – Заткни пасть! – почти взревел Вольф, и Долговязый, несмотря на опьянение, пригнул голову, вдруг вспомнив, кто здесь хозяин положения. Он заерзал на стуле и виновато посмотрел на Вольфа. Тот, немного поостыв, приглушенно заговорил: – Бармен может услышать, да и стены имеют уши… – Извини, Вольф. Так что ты хотел обсудить? – прошептал Долговязый. – Я потерял портмоне. Не исключено, что кто-то его у меня украл. Никак не возьму в толк, где и когда это могло произойти. – Там было много денег? – с ужасом спросил Долговязый, который из всех существующих в мире утрат наиболее несправедливой считал денежную. Вольф снисходительно глянул на собеседника и, отведя взгляд в сторону, сказал: – Денег там практически не было. Долговязый облегченно вздохнул. – Но там была эта штуковина… – заявил Вольф. – Та самая? Из-за которой весь этот переполох? – Именно. – Что же теперь делать? Накрылись денежки? – С этим делом все в порядке. Я успел забрать то, что представляет интерес. Долговязый, который все равно не мог себе представить, что такое важное могло быть в столь невзрачной штуковине, успокоившись, зашептал: – Так, значит, все в порядке? Чего же ты так разволновался? – Безделица на самом деле теперь не более чем бессмысленная железка. Все так, но ты же понимаешь, куда может в неблагоприятном случае привести тянущаяся от нее ниточка… – Все будет хорошо, Вольф, – икнул Гвидо и посмотрел на свой пустой стакан. – Хотелось бы надеяться, Долговязый… Вот я и решил лишний раз тебе напомнить, как важно, особенно сейчас, быть начеку и держать язык за зубами, – сказал Вольф и снова потребовал спиртное. Долговязый был уже совсем пьяный. Приняв очередную порцию алкоголя, он стал сбивчивым шепотом заверять Вольфа в верности и умении хранить молчание. Вольф же, глядя на раскрасневшееся лицо приятеля и слушая его сбивчивый шепот, перемежаемый иканием, все больше убеждался в противоположном. Он думал о том, что если, не приведи господь, полиция прижмет Долговязого, тот выложит все, что знает. Вольф взглянул на часы. Было около пяти утра. Засиделись они, однако… Скоро снова пойдут поезда. Он взглянул на Долговязого, повесившего голову, и, слегка тормоша его, сказал: – Послушай, Долговязый. Вставай, я провожу тебя. Скоро твой поезд. Пора домой… Спать… Долговязый вдруг очнулся и потребовал еще выпивки. Поколебавшись, Вольф подал знак бармену. Когда они выбрались на перрон, состояние Долговязого было плачевным. Его длинное тело то и дело перегибалось пополам, и тогда его несло вперед. Вольф поддерживал его, ухватившись за брючный ремень. Разогнувшись в очередной раз, Долговязый, икая, говорил, как он ценит Вольфа и как он счастлив, что у него есть такой дружок. Они стояли недалеко от края платформы. Слева в нескольких метрах поперек перрона был закреплен большой щит с плакатом, напоминающим о правилах поведения вблизи железнодорожных путей. Поднялся прохладный утренний ветерок, и Вольф, который был абсолютно трезвым, вдруг почувствовал, как он продрог. Он потащил Долговязого поближе к щиту, чтобы укрыться от ветра. Вскоре слева показался поезд, подползающий к перрону. Неожиданная мысль пронзила мозг Вольфа. Внезапно возникнув, она не исчезла. И Вольф решил воплотить эту мысль в реальность. Поезд приближался. Когда раскачивающегося Долговязого снова понесло вперед, Вольф, оставаясь под прикрытием щита, не стал более удерживать его за ремень, а, наоборот, слегка подтолкнул вперед. Длинное тело Гвидо, разогнавшись, нырнуло под колеса локомотива. Раздался душераздирающий скрежет тормозов. Вскоре на перроне возникла суматоха, но Вольф этого уже не видел – сначала под прикрытием щита, а потом используя темноту перрона, он быстро переместился к лестнице, ведущей вниз. На ней еще не было ни души. Сбежав вниз, он выбрался на площадь перед вокзалом и взял такси. 23 Изувеченное тело Долговязого подняли с путей и положили на перроне. Его лицо было разбито до неузнаваемости. На десять метров в обе стороны от трупа прибывшие полицейские натянули поперек перрона ленту с чередуюшимися белыми и красными полосками. Ждали прибытия бригады врачей и эксперта. Перед полицейским с той стороны ограждения, которая была ближе к щиту с инструкцией по безопасности, стоял трясущийся от страха машинист локомотива и, заикаясь и закатывая глаза, давал первые показания: – Я уверяю вас, господин полицейский, он сам бросился под поезд. Мы подавали как раз поезд к перрону, уже почти остановились… Вдруг вот из-за этого щита появилась фигура человека… Это было так неожиданно, господин полицейский… Он словно из мешка вывалился… Прямо нам под колеса. Я сразу же затормозил, но расстояние было слишком мало… Вы же понимаете… такая махина… – Вы уверены, что он бросился под поезд? – Абсолютно. Его фигура была в полусогнутом положении… как у пловца на тумбочке перед стартом… Полицейский нагнулся, пролез под ленту ограждения и подошел к телу. Присев на корточки, он носом втянул воздух. К запаху свежей крови примешивался стойкий запах алкоголя. Полицейский подумал, что, прежде чем свести счеты с жизнью, бедняга прилично набрался для храбрости. Не каждому по плечу вот так просто сигануть под колеса поезда. Хотя вполне возможно, что он просто не удержал равновесие и расстался с жизнью против своей воли. Интересно, где он мог так налакаться? И что он здесь делал в пять утра? На вокзале есть ночной бар… Уж не там ли он вливал в себя пойло, косвенно послужившее причиной смерти? Полицейский вернулся к машинисту локомотива: – Пожалуй, вашей вины в смерти неизвестного действительно нет. Сейчас дождемся эксперта и будем отправлять ваш поезд. Не срывать же из-за этого график движения… – Так или иначе, господин полицейский, он все равно уже сорван, – успокоенный словами полицейского, сказал машинист, его зубы перестали стучать. – Да, конечно… По крайней мере, постараемся сократить перерыв в движении. Продиктуйте мне ваши персональные данные. Возможно, вас еще раз придется допросить. Записав данные машиниста, полицейский позвал напарника: – Послушай, Михаэль. Смотайся-ка в ночной бар вокзала. Ты же знаешь, там, наверху… Приведи сюда бармена, а лучше всех, кто там есть из персонала. Пусть прикроют свое заведение на полчаса… Напарник удалился и довольно быстро вернулся в сопровождении бармена, по лицу которого можно было легко догадаться, что приглашение на допрос к полицейским не привело его в восторг. Полицейский, отправивший Михаэля в бар, поманил бармена к себе и сказал: – Вы, возможно, уже знаете, что здесь произошло. Я попрошу вас подойти ближе и взглянуть на труп. Не исключено, что сегодня ночью этот мужчина выпивал у вас в баре. Полицейский приподнял ленту и кивнул бармену. Тот нагнулся и нехотя полез под ленту. Его передернуло, когда он приблизился к трупу и взглянул на него. Несколько секунд он постоял молча, затем сказал: