«Как в деревне — местность», — скривился Ермилов, вспомнив американские фильмы-боевики, где бандиты говорили на исковерканном русском. Олег склонился над письмом Петрова и мимолетно с досадой подумал, что надо уже обзавестись очками. Это было написанное собственноручно Петровым (до омерзения аккуратным почерком) послание американцам с настойчивым предложением своих услуг. В письме содержалась фраза на английском: «To the right hands»[6]. Ермилов учился в детстве в английской спецшколе и языком владел хорошо. Он почувствовал раздражение и недоумение, зачем было только лишь эту фразу писать на английском? Почему не все письмо? С одной стороны, Петров хотел продемонстрировать знание английского (хиленько, надо сказать, у него вышло), а с другой — желал угодить. Пока читал, Олега не покидало ощущение, что писавший словно бы все время подобострастно заглядывает ему в глаза. В папке лежали пожелтевшие гранки газеты «Красная звезда». Как понял Олег, их передавали военной контрразведке для утверждения текста. По-видимому, один экземпляр гранок оставили в тогдашнем 3-м Главном управлении КГБ СССР. Когда Олег внимательно прочитал статью, размещенную на трех полосах, с фотографиями трех американцев из посольства, объявленных персонами нон грата и выдворенных из страны, он с недоумением вернулся к письму старлея-инициативника. Было совершенно очевидно, что Петров предложил себя и сведения, которыми обладал на тот момент. Но из статьи в газете следовало, что американцы сами присмотрели его для вербовки, как всегда подбирая сброд для этих целей, — пьяниц, бабников, но сброд осведомленный, получивший доступ к секретам благодаря связям своих родителей или родителей жены. Это их обычный контингент. Таких можно шантажировать, да они и так охотно идут на предательство, потому что либо в долгах как в шелках, либо просто жадные до денег. «Ну газетчики ладно, они написали как им велели, — аккуратно складывая старые гранки, размышлял Олег. — Но зачем контрразведчики преподнесли информацию о деле разоблаченного шпиона именно в таком свете? Американцы ведь знали правду. Конечно, наши советские военные специалисты не могли стать инициативниками! Ну как же, советская мораль! Потому журналист так и написал. Это, в общем, понятно, это то, что на поверхности. Однако за всей этой словесной газетной шелухой военные контрразведчики камуфлировали какие-то мероприятия, проводимые с помощью Петрова против его бывших хозяев». В уголовном деле Петрова подобной информации об «игре» с цэрэушниками и дезинформации, скорее всего, не будет. А будет там упоминание, что Петров активно сотрудничал со следствием, и этого достаточно для того, чтобы ему смягчили срок. Полученные им десять лет довольно снисходительный приговор по тем временам. Могли ведь и высшую меру дать. Американцев-контактеров старлей сдал за милую душу. Поскольку в газете не написано, что американцев взяли с поличным при выходе на связь со своим агентом, а об этом не преминули бы сообщить, стало быть, их выдворили из страны в соответствии с показаниями Петрова и представили американцам достаточно улик, изобличавших сотрудников посольства как разведчиков, энергично действовавших на территории СССР. — Олег Константинович, — Николайчук тронул Ермилова за плечо, — седьмой час уже. Давайте закругляться. Завтра будет день, будет пища. Ермилов бросил взгляд на фотографию Петрова в военной форме из личного дела. Здесь же, в папке, лежало несколько карточек, сделанных во время задержания старлея, в первые часы после и, наконец, в зале суда во время вынесения приговора. Худощавый, высокий, в форме, а на суде одетый в строгий черный костюм и черную водолазку, в очках с металлической оправой. Тонкие черты лица, лисьи глаза. Увидев его на улице, Ермилов сразу подумал бы: скользкий тип. Нет в лице ни наивности, ни искренности, ни живости. Понятно, радоваться при задержании ему было нечему. Но у него выражение лица соответствовало фразе: «Никого нет дома». Абсолютное опустошение и отрешенность, словно и не с ним все происходит. Арест, разоблачение, нависшее дамокловым мечом, ошарашили, и наверняка у него возникло желание исчезнуть, раствориться в пространстве. Николайчук склонился над Ермиловым, укоризненно вздохнув: — Домой бы надо попасть. — Он с тоской поглядел на черноту за окном. — Да-да, — Олег закрыл папку и протянул ее архивисту. — Только один вопрос: Петров выезжал за границу? Леонид Степанович подвигал бровями, словно это стимулировало его умственную деятельность. — Если я правильно помню, он был в Конго и в Болгарии. Второй язык у него болгарский. — Которое Конго? Их ведь два, если я правильно помню географию. Николайчук вздохнул еще горше, взглянув на часы. Он явно не хотел напрягать извилины по поводу давно закрытого Петрова и уже мысленно садился за кухонный стол у себя дома, раскладывал салфетку на коленях, предвкушая ужин. Олег живо представил себе эту картину и не смог скрыть улыбку. — Кажется, речь идет о нынешней Республике Конго. Ну да, точно, в семидесятые, когда в Африке был Петров, Конго было одно — то, которое со столицей в Браззавиле. А второе, со столицей в Киншасе, ныне называющееся Демократическая Республика Конго, в тот период называлось Заир. — В семидесятые? — переспросил Олег. — А сколько же ему было лет? Я так понял, что ВИИЯ, вернее, в то время это уже было ВИМО[7], он окончил в семьдесят восьмом. — А в семьдесят девятом он уже работал в Софии, — задумчиво подтвердил нестыковку по срокам Николайчук. — Детали его командировок я завтра уточню. Олег Константинович, давай по домам, — взмолился архивист. — Есть очень хочется. Ермилов почувствовал, что тоже проголодался. И еще сильнее ощутил голод, когда наконец вышел из здания ФСБ и пошел к метро, подняв воротник, пытаясь закрыться от сильного ветра, который дул от площади в узкую улицу как в динамическую трубу. Елки через дорогу нахохлились в снежных шапках, подсвеченные светом из окон нового здания ФСБ, хотя оно уже давно не было новым. В метро Олег едва услышал пробившийся через гул электрички телефонный звонок. Вдогонку звонил Николайчук. — Олег, я задержался ненадолго и нашел, что он ездил в Африку всего на месяц или около того в семьдесят шестом. Значит, был еще в то время слушателем. — Разве их отправляли в такие командировки? Чем он выделялся? За что такая милость? Или наоборот — немилость? — Скорее, все же милость. У него отец шишка, и у отца большие знакомства. Отец способствовал его поступлению в ВИИЯ и наверняка эту командировку устроил. Такая небольшая прогулка в Африку могла сыграть положительно на будущую карьеру. Так и вышло, раз сразу после окончания института его взяли научным сотрудником в НИИ Минобороны и отправили в загранкомандировку. Правда, Болгария это тебе не Великобритания. И все-таки… Ермилов вспомнил дурацкую советскую присказку: «Курица — не птица, Болгария — не заграница». — А есть его отчеты по командировке? Они ведь, наверное, не у нас хранятся? — В том НИИ, где он служил. Хотя, может, какие-то документы по нему частично перекочевали к нам. Или есть их копии. Я понял твой намек. Буду копать дальше. Еще бы понять, что конкретно тебе надо? — Все, что только есть по нему, — уклончиво ответил Ермилов. Как он понимал свою задачу, поставленную ему Плотниковым, надо пересмотреть все материалы, какие есть в архиве о Петрове, пересмотреть под новым углом зрения, с учетом ареста бывшего американского агента в Штатах. Арест, чем бы он ни был обусловлен, многое меняет. Около подъезда дома Ермилов обнаружил двух субъектов, отдаленно напоминающих сыновей Петьку и Ваську. Они были так облеплены снегом, что выглядели полярниками, попавшими в сильную пургу. Два четырнадцатилетних оболтуса (по виду им можно было дать лет одиннадцать) потеряли ключи от квартиры и куковали у подъезда, подстерегая кого-нибудь из родителей. Олег прибыл первым, чему, судя по их кислым рожам, они были не слишком-то рады. Тем более отец был насупленный и голодный. Это не сулило поблажек. В лифте Ермилов на них наорал. На ужин удовольствовался яичницей, поджаренной собственноручно, и закрылся в спальне, поставив пластинку Высоцкого. Ему требовалось переварить не только подгоревшую яичницу, но и полученную за день информацию, обрушившуюся на него разом и слегка обескуражившую. Его подмывало позвонить Меркуловой, но он не мог придумать причину и звонить не стал, памятуя о предостережении Плотникова не связываться с журналисткой без его особых распоряжений. Да и о чем ее спрашивать? «Кто за вами следит?» Она вряд ли воспримет всерьез, разве что посмеется. Вдруг позвонил Григорьев. — Плотников велел тебе докладывать, — немного натянуто пояснил он. — Вот я и… Короче, отыскал я дело Старкова, касающееся журналистки. Она не под своей фамилией проходит в отчетах Старкова. — Как ты тогда догадался, что речь именно о ней? — Олег встал с дивана и поднял тонарм над пластинкой. — Есть словесное портретное описание, адреса мест, где она бывает, в том числе Останкино. В общем, несложно было догадаться при определенной сноровке. Старкова нанял следить за ней ее муж. — Кто? — переспросил Олег, бережно протирая поверхность пластинки синей бархатной тряпочкой. — Насколько мне известно, она свободна. — Ну может, гражданский муж. Тут написано «муж». Так вот этот псевдомуж жаждет узнать, с кем ему изменяет его женушка. И ты, похоже, попал, — Вадим хрипловато засмеялся. — Может, ты в самом деле наставляешь рога с Меркуловой ее супругу? — Нет у нее супруга, — проворчал Ермилов, пряча пластинку в картонный конверт. Слушать музыку расхотелось. — Есть контакты заказчика? — А вот, представь себе, нету! — развеселился Вадим. — Ни телефона, ни адреса, ни даже имени и фамилии. Ни-че-го. Одно из двух: либо Старков не стал фиксировать контакты, либо их не существует, и с заказчиком он будет встречаться, когда тот сам с ним свяжется и назначит место встречи. — Какой смысл вносить в базу данных агентства информацию о заказе и в то же время утаивать координаты заказчика? Ерунда! Нет тут что-то другое… — Олег обернулся и увидел, что в дверном проеме стоит Люська в деловом костюме, босиком и угрожающе поигрывает лакированным красным портфельчиком. Она явно слышала разговор. Оценив выражение ее лица, Ермилов пытался вспомнить, что он такое сказал, отчего ее бледное, как у всех рыжих, лицо с высокими скулами и зеленовато-голубые глаза приобрели настолько решительный вид. — Ермилов, ты не обнаглел вообще? Дома, в нашей спальне, обсуждаешь какую-то дамочку. Дескать, она свободна, у нее нет супруга… Уж не ты ли баллотируешься на роль чьего-то там супруга. А? — Это по работе, — Олег не собирался оправдываться и пошел в атаку: — Ты вот мне скажи лучше, какие у тебя сейчас дела в производстве? — Чего это я должна отчитываться? — Люська метко швырнула портфельчик на кресло в углу. — Статья восьмая[8] Федерального закона — адвокатская тайна, — напомнила она ядовито. — Или ты все перезабыл в своем ФСБ? А ведь был неплохим юристом, подавал надежды… — Люда спряталась за дверцей шкафа и начала переодеваться. — Короткова, не борзей! Если спрашиваю, значит, надо. У тебя есть какие-нибудь клиенты-уголовники? — Грубо говоря, у меня все клиенты уголовники, — Люся высунулась из-за дверцы, ослепив мужа белоснежным плечом, пересеченным тонкой розовой бретелькой комбинации. — Предъяви санкцию от прокурора, и я тебе все тайны выдам. — Сейчас я тебе такую санкцию предъявлю! — грозно надвинулся Ермилов. — Ну-ка признавайся, адвокатесса! — он ткнул двумя указательными пальцами ей в бока так, что смешливая Люська, боявшаяся щекотки, с визгом плюхнулась в шкаф. — Дурак! — охарактеризовала она Ермилова. — Все платья с вешалок попадали. Вешай сам теперь, а я ужин готовить пойду. — Ты не ответила! — И не собираюсь! Что ты привязался? Говорят же тебе, адвокатская тайна. Чего ты вдруг? Она выбралась из шкафа и надела домашнее платье, превратившись из адвокатессы в домашнюю Люську. Глядя на нее, Ермилов вдруг подумал о журналистке. Он и не сравнивал — Короткова умнее, добрее, а главное, привычнее. И все-таки вспомнил Меркулову. Люська безошибочно чувствовала перемены в его настроении. — Темнишь ты что-то, Олег. Нет у меня сейчас ничего такого настораживающего, если ты об этом. Все спокойно. У тебя неприятности? — Не надо на мне тренировать свою дедукцию. Никаких неприятностей, — Ермилов стал вешать на перекладину в шкафу Люськины платья, упавшие на пол. — Все в штатном режиме. Если не считать, что Петька-паразит ключи от квартиры посеял. «А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хо-ро-шо». — Почему я? — раздалось возмущенный возглас из соседней комнаты. — Это Васька! — Сейчас кто-то по ушам получит, своим наглым, длинным ушам! — громко пообещал Олег. Петька его особенно раздражал последнее время. У сына ломался голос, он то и дело давал петуха, но главное, у него ломался характер. Он врал напропалую, учился через пень-колоду и выводил отца из себя с методичной регулярностью. Платья и блузки предательски соскальзывали с вешалок, Ермилов раздражался все больше и больше. Он бросил охапку платьев на кровать. Разговор с подколками перерос в скандал. Незаметно. Перетек, как ртуть, неуловимо от одного к другому. У Люськи так всегда. Среди ясного неба появлялась вдруг Людмила на грохочущей колеснице, и рыжие волосы развевались у нее за спиной. Она повесила платья в шкаф сама, а поскольку это сопровождалось нотациями в адрес неряшливого, бестолкового Ермилова, которого она и дети дома почти не видят, к тому же перестраховщика, считающего, что жене не стоит заниматься ничем серьезным, кроме как варить манную кашу и гладить ему рубашки. Олег взял несколько энциклопедий с полки у кровати и неторопливым демонстративным шагом удалился в ванную комнату — обитель пара и уединения в период, когда Люська носилась по квартире на грохочущей колеснице. Он бросил несколько полотенец на табурет, включил воду, чтобы заглушить воззвания Люськи ко всем богам, из-за стиральной машины достал старую стиральную доску с металлической ребристой поверхностью и, положив ее поперек раковины, устроил импровизированный письменный стол. Отыскал Республику Конго в атласе. Оценил ее расположение. Границы с соседними государствами. В те годы, как помнил Олег из истории, неспокойно было почти везде в Африке. Юаровцы, американцы, англичане — все пытались ловить рыбу в мутной воде и особенно в мутной воде Кванзы, протекающей по Анголе. По реке, по быстрому течению несло узкие длинные лодки с чернокожими рыбаками, плавающие острова из веток, вдоль заросших берегов нависали над водой пальмы и папайи. А на берегах среди колючих кустов или мапловцы[9], или унитовцы[10]. Стрельба, взрывы… Одну сторону поддерживали ЮАР и спецслужбы Штатов, другую — Куба и СССР. В Конго происходили перевороты один за другим, но при этой возне, борьбе за власть, сохранялась генеральная социалистическая направленность, свое государство конголезцы строили по модели Советского Союза. Дипломатические отношения с Республикой Конго начались с 16 марта 1964 года, как вычитал в своих справочниках Ермилов. Он вообще был помешан на покупке энциклопедий. В том числе у него были справочники МИДа, справочник милиционера города Москвы, энциклопедии по искусству (в бытность свою на прокурорской работе Ермилов расследовал большое дело о хищении предметов искусства). Олег завалил книгами комнату, полку на кухне и чердак на даче. При этом убеждал Люську, что дома держит только все самое необходимое, ведь зимой на дачу Ермиловы не ездили: летний финский домик не отапливался. По Африке много справочного материала в библиотечке Олега появилось после его поездки в ЮАР, поэтому он без труда нашел все, что искал. Теперь предстояло понять, каким образом Петров попал в ту командировку и чем там занимался? Опыт подсказывал Олегу, что такой информации в архиве он не найдет. На худой конец, еще что-то будет по Болгарии, потому что сразу по бесславному возвращению оттуда старлея взял в оборот сотрудник военной контрразведки, осуществлявший оперативное обслуживание НИИ, где работал Петров. Начал проверку. «Нет-нет, — мысленно убеждал шефа Олег, предвидя завтрашний разговор, — необходимо начинать копать с его первой командировки. Может, он конечно просидел в посольстве этот месяц или чуть больше, а что, если нет…»